руками немыслимый кульбит (словно одновременно и честь отдавал, и по шерсти
гладил, и на скрипке играл), застыл, уставившись на капитана.
мы господину Ване презентуем?
нож в чехле из козьей шкуры.
метнулся по вишневым боям.
мне? Мне и девать его некуда.
пригодится.
почерневшую от табака, жара и времени.
вдруг большая полутемная зала в том самом флигеле, и сизый табачный дым из
множества трубок, и потухающий огонь в камине, и из полумрака - улыбка
Милодоры, смех Мерсинды, задыхающийся шепот Дельфинии. "Ах, какая ночка была
прелестная! - подумал он. - И зачем это я тогда Милодорочку так грубо
выставил?"
не смогу. Возьмите. Вы очень мне симпатичны, - глаза его были полны
просьбой. В ящике повизгивали щенки. - Вы не можете покинуть меня, не взяв
подарка. Так не бывает. Возьмите...
трубке, но Аркадий Иванович мягко отвел его руку.
берете, без сердца... Це не дило... Вам этот презент не по душе... Павлычко!
подоконнику и подал нашему герою небольшой пистолет.
Целиться умеете?.. Це гарно. Павлычко, горилки!
бояться не будет, господин Ваня, что же выйдет? Он так и дурному влиянию
поддастся... Это уже не солдат будет, а злодей... Верно ведь? В каждом из
нас сидит злодей, господин Ваня, но мы должны его изгонять, воли ему не
давать, - и засмеялся.
есть, и у солдата - не боязнь, не страх какой-нибудь, а почитание, тем более
если слышать, как капитан смеется, играя своими глазищами.
что наш герой даже растерялся.
с ямочками на щеках? Ежели есть, то ведите меня. Или я недостоин, вы
считаете?
Дядюшка, верно, спал. Аркадий Иванович оделся тоже, и они вышли.
предмет пребывать изволит?
герой мучительно раздумывал над сложившимися обстоятельствами.
в Петербурге - без году неделя, да и не таков, чтобы сразу суметь угодить
симпатичному, но настойчивому капитану в его щекотливом предприятии, да и,
кроме того, само знакомство с Аркадием Ивановичем было несколько
стремительно, и после всяких высокопарных и [128] таинственных намеков на
какие-то его заслуги, в чем Авросимов и разобраться-то толком не успел, вот
вам, пожалуйста, подайте ему нежный предмет, то есть просто капитану
желательно женское общество, а где оно?
перевалил на вторую свою половину, и потянуло туманом и синевой. Красное
зимнее солнышко потонуло в Неве, где-то за Адмиралтейством. Едва сумерки
надвинутся, можно будет в знакомый флигель постучать...
гадко. Казалось, что из-за поворота вот-вот вывернутся сани его сиятельства
военного министра и снова придется вести унылый разговор неизвестно о чем.
Петровна Пестель. Дама молодая и прелестная. Как она супруга своего любит!
Вы бы только поглядели, господин Ваня. Когда я смотрю на них, мне за себя
больно становится. Почему я один на белом свете? Вот не дал Господь. А я вам
должен признаться, что женщину считаю в нашей жизни главным, и это не в том
смысле, в каком я вас только что попросил, а в самом высшем, в
философском... Я и у нас в полку, бывало, рассказывал свои убеждения, но
некоторые, - сказал он с грустью, - не[129] которые молодые офицеры, как это
говорится, из хороших фамилий, меня на смех пытались поднимать... - он
покрутил головой. - Да разве можно на них за то серчать? Они по воспитанию
такие, я ведь понимаю. Я для них - кто? Провинциал, скука...
узнают, так и вовсе проникаются симпатией... Верно, верно... Уж я знаю.
Поэтому и серчать на них за то нельзя. Да, предмет нежный... Это, так
сказать, в житейском смысле. Но поверите ли, я, господин Ваня, ради этого
самого могу даже преступление совершить или, скажем, - подвиг. А вы куда же
меня ведете?
Уж вы жалеть не будете.
в мечты о предполагаемом визите во флигель. Что мог встретить он там? Опять
эти крики веселья и шепот любви и полную непринужденность, когда тело словно
разделено на части и каждая часть живет своей особой жизнью. Полное
забвение, и никаких следственных, и никаких военных министров, и только
горячее дыхание Милодорочки или Дельфинии, и бесшумная челядь, которая все
что-то несет, несет, [130] уносит... и, наконец, добрый и прекрасный
Бутурлин, который успокоить может, который так легко тонкой рукой поведет, и
тотчас все вокруг станет бренным, расплывчатым... О чем сожалеть?
Иванович.
Авросимов.
- Я очень вам верю, что вы меня приведете к земле обетованной... Только вы
меня в общество все же не ведите. А знаете, у меня в Линцах была одна Анюта,
господин Ваня. Вдова исправника... Вот истинный ангел, господин Ваня. Да вы
и сами понимать должны...
ума свесть... А к чему я вам про любопытство свое начал?.. Ага... Знаете,
господин Ваня, мой полковник был человек незаурядный, вот я о чем... - и
вздохнул. - Скажу вам, не хвастаясь, я в особенных людях толк знаю, я их
тотчас же на [131] глаз беру, хотя я ведь тоже по-своему хорош, как я умею с
людьми быть утончен и покладист. Я, бывало, выйду в Линцах перед строем и,
пока там унтера суетятся, эдак вот рукой только качну, и строй тотчас -
ровная линия, а иначе я вас, сукины дети!.. Вы не подумайте, господин Ваня,
что это от страха. Нет, нет, от глубокой симпатии.... Так вот, но в
полковнике моем эта тонкость все-таки меня поразила. Ну что там? Ну, я вам
скажу, рост. Это главное, и не то чтобы малый рост привлек внимание к нему,
а знакомый облик... Эге, говорю я себе, где это мы встречались? И вдруг я
понимаю: это же Бонапарт стоит передо мною! Он самый, господин Ваня! Рост...
Но кроме того - лицо, осанка, взгляд... Волосы! Всё, всё... Потом уж я
понял, что и духа полное соответствие. А я, господин Ваня, сам - кремень.
Кремень, значит, на кремень. Это вы поняли? Тут вы следите, как самая
Корнев Павел
Посняков Андрей
Лукин Евгений
Гуль Роман Борисович
Пехов Алексей
Витковский Евгений