посмеивалась, предвкушая забавное развлечение, которое она готовила для
Скотта.
она уже на ходу звала черепаху:
хлебушка, дочка!
раковину, и попросила Скотта отойти подальше к глинобитной стене.
старуха.
растянувшись на земляной крыше, рослый молодой египтянин в офицерской
форме; это был темнокожий усатый человек с серьезным выражением лица.
Глаза у него были молодые и встревоженные, но подбородок и нос казались
слишком жестко очерченными для встревоженного человека.
видел, как кормят мою черепаху, - сколько лет ты это видишь, а, Гамаль?
Всю свою жизнь. Я начала кормить ее до того, как ты родился. Маленькая
Фелу старше тебя, Гамаль.
улыбке, слишком веселой, чтобы выражать мимолетное удовольствие.
стене, греясь на солнце и молча поглядывая на незнакомца. А старуха с
узкими глазками, в черном коленкоровом платье, кричала в пустоту:
как мир зеленая черепашка выползла из норы под манговым деревом и начала
свое неуклюжее шествие по пыльной дорожке, прямо к женщине, неподвижно
сидевшей на низеньком садовом стуле.
руке. Разок она остановилась, чтобы оглядеться вокруг, оставив в пыли
следы своих когтей, а потом поползла дальше. Не дойдя до руки, она
испуганно замерла и втянула голову под панцирь. Белая, с набухшими венами,
рука не шевельнулась. Она ждала, и голова черепахи высунулась снова.
Преодолев последний дюйм, вопреки тысячелетней подозрительности, которая
копилась у нее под панцирем, черепаха, наконец, опустила голову в
истолченный хлеб, а потом медленно подняла ее, чтобы проглотить несколько
крошек.
снова и снова.
долго не выйдет.
большим пальцем шейное отверстие и положила ее в ямку под манговым
деревом. Хлеб она рассыпала в маленькой выемке между корней.
Уоррену - идеалу всех английских солдат. Он сказал им чопорно и устало:
непостижимой приветливостью:
избавляет его от необходимости первому начать беседу.
некрашеного стола, стен, увешанных картами, и проволочных корзинок для
бумаг, таких же, как и во всех прочих кабинетах, с той только разницей,
что здесь была вершина пирамиды проволочных корзин. На стене висели две
старые, отделанные серебром уздечки, а рядом с ними - пара сильно
потертых, позолоченных шпор - память о молодом гусаре или молодом улане с
индийской границы, память о самом Уоррене.
переформировывались.
девать?
наблюдал за тем, как Уоррен выбивается из сил, чтобы сказать то, что ему
нужно было сказать, а может, и добиться того, чего он должен был добиться:
выиграть хоть какую-нибудь битву в пустыне, Хоть одну-единственную битву.
чтобы не произносить всего остального.
видя, как генерал борется с идеальным солдатом в себе самом, стараясь хоть
немножко оттаять.
остальные не имеют не только Права, но и возможности...
голодного, который возненавидел пищу и, вынужденный есть, страдает. Каждый
человек - пища для других и все люди - пища для одного (Скотт знал, что
таков его собственный взгляд на человеческую природу), а Уоррен боялся
притронуться к человеку и мучился, стараясь проникнуть в сущность сидевших
сейчас перед ним людей.
молодого Бентинка. Боюсь, что эти молодые летчики слишком часто подвергают
себя опасности. Они идут на такой крайний риск...
мыслями о судьбе летчиков.
Уоррена, как он никого еще не жалел, но не в силах помочь ему побороть
горе.
этом самолете?
что самолет в полном порядке.
дочерью. Вы ведь, Скотт, познакомились с ней на ее свадьбе?
и... - Уоррен растопырил пальцы, а потом сжал их снова.
человек с восковым лицом и негнущейся левой рукой - и они поднялись тоже.
Тогда Уоррен выдавил из себя:
случилось в воздухе, вас не касалось.
хотел, и он сделал шаг назад. - Беда в том, генерал, что я ничего не
смыслю в самолетах. Мне пришлось довериться в этом деле Бентинку.
вообще довольны проделанной вами работой. Скоро мы надеемся дать вам
поручение еще ответственнее. Но знаете, вам не мешало бы иметь более
высокое звание...
заперся один на один с самим собой.
отрезанным от мира, как и нашли. Его отделяла от них неприступная стена.
"виллис", взятый Куотермейном в лагере Мена. - Ходят слухи, что Черч решил
придать нам часть отряда дальнего действия. Или влить нас туда - точно не
знаю.
только на время нового наступления. А когда Уоррен заговорил о более
ответственном задании, я понял, что слухи были верны.
ровной дороге эта машина напоминала ломовую лошадь, но в умелых, чутких
руках Куотермейна она превращалась в тончайший и послушный механизм.
собираются влить нас в отряды дальнего действия - дело наше плохо.