Чтение 16–й страницы книги ~Садовники Солнца~

первых же занятий учили искусству смеха, искусству улыбки. Чтобы они
выводили смех на улицы и площади, чтобы к смеху возвращались былые
спонтанность, безоглядность, "неорганизованность". Уже в XX веке, -
вспомнил Илья, - светлые умы сожалели, что их урбанизированной цивилизации
почти не знакомы карнавальный хмель, азарт незатейливых розыгрышей, трюков
и импровизаций, что вырождается на корню площадное, ярмарочное, народное
веселье. Первым это заметил Александр Егоров. Потом во весь голос
предупреждал об опасностях обособленного образа жизни Уиттьер. Он писал о
сенсорном голоде и кризисе общения. Но только Симонов и Андрич, одни из
зачинателей Службы Солнца, объявили индивидуализм главным врагом
объединенного человечества и повели с ним беспощадную борьбу... Площади
Зрелищ, специализированные парки с различными уровнями общения,
коллективное решение всех важных вопросов, насыщение жизни праздниками -
это были первые шаги, проба сил, эксперимент...

Солнечное настроение не приходило.

Может потому, что четвертая секция их дома - он заметил это, когда
делал на лоджии зарядку - за ночь стала на один этаж ниже. Четырнадцатый
модуль, который вечером угрюмо поглядывал на сад неосвещенными окнами,
исчез. Дашко улетел.

Илья, надо сказать, и не думал вчера о просмотре фильма.

Как и предписывалось законом, он собирался пригласить Дашко к
председателю местного Совета и там, обязательно в присутствии служителя
совета Морали, обнародовать свое необычное обвинение.

Вышло иначе.

И хотя Илья не чувствовал за собой ни малейшей вины, вчерашнее снова и
снова возвращалось к нему...

Узнав, что фильм закончен, Дашко после полудня явился к нему при полном
параде - в серебристой куртке администратора высшего класса, с орденом
Мастера на груди - и заявил, что он уже договорился о просмотре в Совете:
пригласил депутатов, ведущих специалистов города.

Илья сухо отказался:

- Это не то, что вы ожидаете, - сказал он. - Запись совершенно не
соответствует первоначальному замыслу. И в этом, представьте, виноваты вы.
Она не обрадует вас.

Дашко ничего не понял, залебезил:

- Согласен, на все согласен. Но я знаю руку мастера... Да и" перед
людьми неудобно - я ведь пообещал. Мой центр - средоточие всей технической
мысли Птичьего Гама. Представляете? И ваш сюжет...

- Пеняйте на себя, - буркнул Илья, вынимая из записывающего аппарата
кристалл. - Пойдемте.

Потом был амфитеатр Совета, множество лиц, торжествующий Дашко, который
в разговорах со знакомыми обязательно упоминал, что съемки велись для
программы "Инфор". Да, да. Именно той, что транслируют во все Обитаемые
миры. И чем больше суетился конструктор, тем холоднее и ожесточеннее
становилось лицо стажера-Садовника, тем яснее он понимал брезгливость Гуго
по отношению к своему шефу.

Люди расселись, и свет в зале стал мягче.

В объеме изображения появились рабочие комнаты конструкторского центра.
В каждой - инженерный комбайн, приставка для моделирования чертежей и
готовых конструкций, анализаторы и блоки памяти.

Фрагменты работы. Разговоры, споры. Мозговые атаки в лабораториях
коллективного мышления.

Крупным планом лицо Дашко. Волевой подбородок, цепкие глаза. Лицо
полководца. Впечатление, что данный кадр взяли напрокат из исторического
фильма.

Модуль Дашко. Знаменитая "стена славы" с авторскими свидетельствами.
Рубиновые знаки благодарностей совета Прогресса. Вручение ордена Мастера.

Вопрос за кадром:

- О чем вы говорили с Дашко, когда узнали, что он оформил авторство на
релаксатор остаточных полей?

Конструктор Гай Сабиров:

- Поздравил, порадовался его успеху. Да, еще упомянул, что у меня
полгода назад мелькнула было почти аналогичная идея, но я не успел ее как
следует разработать.

Живое лицо Гуго:

- Два года назад я продиктовал в свой фонд памяти принцип непрерывного
матрицирования сплавов...

Опять "стена славы". Одно из авторских свидетельств приближается,
занимает чуть ли не весь объем изображения. Фамилия автора: Дашко. Суть
открытия или новшества: метод непрерывного матрицирования сплавов.

Тишина в зале Совета стала зловещей.

Все еще оставалось непонятным, однако предчувствие какой-то
унизительной правды буквально витало в воздухе.

Но вот в объеме изображения появилось небольшое здание, увенчанное
ажурной вышкой.

- Седьмой филиал Мирового Коллектора, - пояснил за кадром Илья. -
Обслуживает нашу зону.

И уже к темноволосой девушке-оператору:

- Службу Солнца интересует, кто из посторонних лиц пользовался личными
фондами памяти Сабирова, Ашкинази, Готвальда...

Он перечислял фамилии дальше. Четыре, семь, десять, четырнадцать. По
залу прошел ропот.

"Поняли", - подумал Илья.

Он поискал в полутьме Дашко, - где же он сел? - но ничего, кроме
десятков голов, не увидел. "Тебе, наверное, сейчас очень стыдно, сосед. Не
такого ты фильма ждал, не такого. Да, мы прощаем ошибки. Охотно, всегда.
Но не прощаем подлости".

Он прислушался к своему комментарию.

- Кодекс Совести, - пояснял он с экрана, - не возбраняет пользоваться
чужими фондами памяти. Однако на практике такое бывает нечасто. Личное не
без оснований считается неприкосновенным. Поэтому Служба Солнца с
некоторых пор ведет регистрацию всех запросов, поступающих не с браслета
владельца фонда. Наша статистика показывает: такие запросы поступают, как
правило, от родственников, близких друзей, историков и биографов,
разумеется, с разрешения владельца и, конечно, от... ревнивцев обоих
полов.

Зал молчал.

В объеме изображения на стол оператора легло четырнадцать фиолетовых
кристаллов.

- Это личные фонды тех людей, которых вы назвали, - сказала
девушка-оператор, с интересом разглядывая Илью. - А вот реестр запросов
посторонних лиц по данным фондам.

Вереницей поплыли фамилии.

Илья вспомнил, как, уже будучи" готовым ко всему, он все-таки вздрогнул
от гнева и омерзения, едва взглянув на тот документ. Реестр буквально
рябил фамилией соседа. У некоторых, в том числе и Гуго, Дашко рылся в
"памяти" чаще самих хозяев фонда.

- Довольно! - громыхнул чей-то требовательный голос. - Дайте свет.

Шел последний кадр.

Крупным планом лицо Гуго.

- Нет, пользоваться фондом не разрешал. Он не был моим другом, -
говорит Гуго и губы его складываются в презрительную полуулыбку. -
Может... ревновал?

Обрушив с грохотом подставку для цветов, впереди вскочил Дашко:

- Я... Это были бросовые идеи! - закричал он. - Идея еще не все... Надо
уметь ее реализовать...

Потрясенный зал молчал.

Дашко нагнул голову, будто собирался кого-то боднуть, резко повернулся
к Илье. Глаза его побелели от бешенства.

- Ты не человек, - прошипел он. - Ты - дьявол!

Он сорвался с места и бросился вниз, перепрыгивая через ступени.
Разогнавшись, Дашко чуть было не влетел в объем изображения, но в
последний миг испуганно шарахнулся в сторону выхода.

Люди сидели неподвижно. Лица у них были строгие и печальные, будто в
этом торжественном зале только что у них на глазах погиб человек.

Чтобы освободиться от навязчивых мыслей о Дашко и злополучном
просмотре, Илья достал кристалл с личными записями Анатоля. Коллектор
прислал копию давно, недели две назад, и он время от времени слушал эти
отрывки: сопоставлял их, выискивал скрытые зерна информации, старался
представить события, которые предшествовали записям.

Илья повернул головку воспроизводителя. Послышался чуть хрипловатый
знакомый голос:

"Она непонятная. То ласковая, свободная, игривая, как домашняя рысь,
что живет у Калия. Тогда я чувствую себя раскованно и легко. Но всякий раз
ее что-то пугает во мне. Она замыкается. Речь ее становится резкой,
насмешливой, даже враждебной. Не возьму в толк - что пугает ее? Возможно,
неустроенность моей души?

Не знаю, кто сказал: "Страсть - опьянение ума". Одно ясно: он был
холоден, этот человек. Как рыба. То, что творится сейчас со мной, ни в
коей мере нельзя сравнить с опьянением. Это безумие. Это черный огонь,
съедающий мою плоть. Я мало сплю, плохо контролирую свои действия. Может,
это пугает Ирину?

Я впервые бит. По лицу. И поделом. Вышло очень некрасиво, на людях. Я
получил сполна. И за "тоску по женщине", и за то, что "плохо контролирую
свои действия". В комнате нас было пятеро... Ирина принесла целый ворох