штабной тральщик приспособлен был старый пассажирский пароход, на коем
тараканы водились с незапамятных времен и в несметном количестве. Всем
другим помещениям они предпочитали камбуз, буфет и кают-компанию, чего,
естественно, не мог терпеть Кичкин, серьезно относившийся к своим
обязанностям.
глядя на Кичкина. - Что ж! Есть средство. Но сумеете ли вы достать
селедочный рассол?
приглашает к вниманию офицеров, в ожидании обеда рассаживающихся в
кают-компании на диване (в таких случаях ему обычно требуются слушатели).
- Итак, рассол у вас уже есть. Засим вы призываете вестового и вместе с
ним принимаетесь мазать рассолом подволоки и переборки. Записали? Только
погуще мажьте, погуще! Теперь полагается выждать час или два. Не надо
мешать тараканам, понимаете? Они едят. И пусть себе едят! - Это "пусть
себе" звучит зловеще. - Нуте-с, им после селедок, само собой, захочется
пить. Рядом вода, много воды - Дунай. Жажда погонит ваших тараканов к
воде. Очень хорошо. В таковом намерении им не препятствовать! Наоборот!
Все иллюминаторы на корабле открыть настежь! - Кичкин перестал записывать
- до него донесся подавленный смешок с дивана. Но лицо Кирилла Георгиевича
по-прежнему сохраняет серьезное и участливое выражение. - А дальше уж
элементарно. Как только последний таракан уйдет наружу, на водопой, вы
быстренько - тут, знаете ли, нужна быстрота! - закрываете иллюминаторы,
один за другим! Вот и все! Цель достигнута, тараканы выведены! А утонут
они там или подорвутся на минах, это, согласитесь, не наша с вами
тоска-печаль.
блокнот, он самолюбиво вскинул голову.
выражение сползло с худого и длинного лица Кирилла Георгиевича. И он
улыбнулся Кичкину своей обезоруживающей, очень доброй, как бы извиняющейся
улыбкой. Сердиться на него в подобных случаях нельзя.
неподражаемым артистизмом. Не был бы он отличным военным моряком,
наверняка прославился бы как блистательный эстрадный рассказчик, причем в
своей собственной обаятельной манере.
званием и занимаемой должностью. Вдобавок он слишком серьезен, слишком
погружен в себя. Шутки доходили бы до него с таким Запозданием, что вообще
не имело бы смысла шутить.
выговор, длился очень долго, с обычными покашливаниями, с длиннейшими
выматывающими душу паузами. Томясь, Кичкин переминался с ноги на ногу
перед столом, то и дело тоскливо поглядывая на дверь: не придет ли
кто-нибудь к комбригу с докладом?
букашку, которая перебегала через стол по каким-то своим пустяковым
букашкиным делишкам.
- А ты, наверно, и забыл, что комбриг очень брезглив?"
сомнамбулическое состояние, Кичкин повел рукой по столу за букашкой. Явно
не отдавая себе отчета в своих поступках, машинально схватил ее, потом,
словно бы по забывчивости, поднес ко рту и...
проглотить лягушонка, гусеницу, несколько гвоздей - все, что угодно, лишь
бы поместилось в горсти. Но он только делал вид, что глотает. Двигал
кадыком, давился, морщился, а лягушонок или гвозди оставались у него в
горсти.
в беспамятстве, поднес горсть ко рту, сделал несколько судорожных
глотательных движений, страшно скривился и, опустив руку, незаметно бросил
букашку на пол.
страдания. Некоторое время он, видимо, боролся с тошнотой. Наконец
просипел полузадушенным голосом:
прополоскать, рот!..
можно догадаться, что он сдерживает улыбку. - А ведь ты не школяр, Генка.
Ты - офицер.
твое, что комбриг не понял фокус с букашкой. Нет, попомни мое слово:
спишет он тебя с корабля!
воюю. И, по-моему, не хуже других... А насчет букашки правильно: допустил
глупость, согласен. Но ты пойми, Петрович: монотонность этого траления
нашего заедает. Ну и... ошибешься иной раз...
развеселись! Название-то какое - Железные Ворота! А что у тебя дальше на
карте?
Катаракты.
равнина, раздолье. И до Белграда уже рукой подать. Как село-то, забыл,
называется, за Катарактами?
Катарактов. И не он один. В бригаде все до конца дней своих будут помнить
Молдова-Веке, потому что там встретят их тупые удары взрывов и оранжевая,
горящая, стремительно несущаяся навстречу вода...
2. "У НАС ТАК НЕ ХОДИЛИ НИКОГДА"
вверенной мне бригады в количестве сорока пяти вымпелов вышли на плес у
села Молдова-Веке.
были вначале приняты за беглый артиллерийский огонь. Однако по мере
приближения к плесу смысл этих раскатов разъяснился - впереди рвались
мины.
судов, караван, собранный после прохода через Катаракты для дальнейшего
следования к фронту. В составе каравана были баржи с боеприпасами и
продовольствием, а также горючим для танков и авиации, буксирные пароходы,
понтоны для наведения переправ и госпитальное судно с выздоравливающими
бойцами.
осторожности. Но могу засвидетельствовать в его оправдание, что погода
резко ухудшилась. Со дня на день Дунай мог стать, суда оказались бы в
ловушке - вмерзшими в лед до весны. Заставляла спешить и напряженная
обстановка на фронте.
отдал приказание сниматься с якоря.
к Молдова-Веке, караван возобновил свое движение по Дунаю.
сразу же подорвалась баржа с горючим. По Дунаю потекло пламя, бензин
разлился на большом пространстве, увлекая за собой горящие обломки и
увеличивая панику на судах.
детонации немедленно подорвалась в голове каравана еще одна баржа с
горючим, а также ее буксир.
как, приближаясь на предельной скорости к плесу, мы видели лишь высокие
всплески воды и вспышки блещущего огня.)