неожиданное в его характере!
загадочной командировке. А если по-военному говорить, то был жив на
сегодняшнее число, на такой-то час. - Мысленно она одернула себя: - Не
привередничай! Во время войны и это хорошо".
на флоте манерой, называли его, помнится, сокращенно Примбуль. (Как давно,
как бесконечно давно это было!)
небо. Памятник затопленным кораблям напротив был поврежден - в штабе
объяснили - одной из тех мин, которыми немцы начали войну на Черном море.
А чуть подальше, там, где когда-то была танцплощадка, высились под
камуфлированной сетью стволы зенитной батареи. Прислуга сидела наготове на
маленьких, похожих на велосипедные седлах.
драгоценный камень. Только оно, море, и осталось таким, каким было в
первый ее приезд.
присыпало сырой пылью. Правда, неподалеку от могилы Корнилова даже этой
весной, говорят, цвело маленькое миндальное дерево. Упрямо цвело. Если бы
ей не нужно было сегодня уезжать, она навестила бы его и поклонилась ему
до земли. Это цветение было как символ надежды для всех, кто не позволял
себе поддаться отчаянию.
ребристая и тускло отсвечивала на солнце. Гул стоял такой, словно бы
рушилась вселенная.
вырытую среди развалин.
начала войны.
другу.
Оказалось, нет: считает самолеты.
наверняка не меньше.
на землю...
отряхиваться, ощупывать себя - целы ли? Все было серо и черно вокруг.
Отовсюду раздавались крики о помощи.
разрушительнее его во сто крат. Улица неузнаваемо изменилась. На месте
трех или четырех домов курились пожарища. Еще дальше, за коньками крыш,
раскачивались языки пламени.
его обвалился.
оторванными по колено ногами.
сбились наверх. Еще не успев почувствовать боль, не поняв, что произошло,
она беспокойно одергивала на себе платье, стараясь натянуть его на колени,
и просила:
женщин. Но сейчас мучительно, до дрожи поразило, как раненая натягивает
платье на колени - жест извечной женской стыдливости, - а ног ниже коленей
уже нет.
на себе троих вытащила. А сегодня, товарищ военврач, сама...
кровинки лицо - совсем молодое еще, такое простенькое, широкоскулое.
Санитарке от силы восемнадцать-девятнадцать.
голос ее. Раненых в перерывах между налетами доставляли на причал,
размещали в надпалубных надстройках и в трюме. Враг снова и снова
обрушивал на Севастополь раскаленное железо. Все содрогалось вокруг,
трещало, выло. А в ушах, заглушая шум бомбежки, по-прежнему звучал этот
тихий, с просительными интонациями, угасающий голос: "Бабоньки..."
Севастополем.
шляфен. Объявляется перерыв до четырех ноль-ноль. За это время, доктор,
вам надлежит все исполнить. Не только закончить погрузку, но и успеть как
можно дальше уйти от Севастополя. Таковы здешние порядки.
города должны переделать уйму дел: подвезти к переднему краю боезапас,
горючее, продовольствие, заделать бреши в обороне, похоронить убитых и
эвакуировать морем раненых.
рассвета. Это единственный шанс. Подобно кошке у щели, немецкая авиация
сторожит выход из гавани. Когда станет светло, корабли должны быть
подальше от вражеских самолетов, которые базируются на соседние с
Севастополем аэродромы.
верится. Только весной в лунные ночи бывает подобная тишина. Но теперь как
раз весна и луна во все небо. Тени от домов, ямы и пожарища черным-черны.
Это пейзаж ущелья.
конвоя готовятся отвалить от причала.
повидавшись с Виктором? Хоть бы услышать его голос!
назвала не тот номер? Потом в телефонные шумы ворвался начальственный
голос, требовавший ускорить высылку на пост номер три каких-то макарон
утолщенного образца.
Севастополе, если бы она даже знала, что Виктор вот-вот вернется? Кто
разрешил бы это, когда у нее на руках транспорт, битком набитый ранеными?
заграждения, открывая "ворота" перед кораблями. Справа по борту зачернела
громада Константиновского равелина. И вот в лунном свете заискрился
внешний рейд.
Впереди и позади корабли. Идут друг за другом, как по ниточке.
гигантским светляком висит картушка компаса под козырьком.
зенитчики, сидя на своих седлах, глаз не сводят с неба.
выглядит как груда камней. Лишь кое-где между камнями раскачиваются языки
пламени и тлеют уголья. Времени у севастопольцев мало. За ночь, вероятно,
не всюду успеют потушить пожары.
сухих сучьев, и он запылает вновь. Город-костер...
раненые, - на несколько минут, чтобы немного подышать свежим воздухом.
из-за этих блесток. Щиплет глаза, забивает слезой.
продуваемой шинелишке, она еще раз прощается с Виктором. Вся жизнь ее
заполнена прощаниями с Виктором. Не фатально ли это?
ничего, не могло получиться!"
все уговоры, вопреки всякому здравому смыслу.
берегу моря - и это любовь?
Любила в Крыму и потом, в Москве, вернувшись из Крыма. Любила даже после
того, как вышла за Олега. Только Виктор был ей нужен. А тот, другой, не
нужен. Может, он и очень хороший, но чужой, ненужный.