человек, кажется, а ничего не понимает...
видишь, я тебя нет!
учить этого солдата. Сам погорел, сам и выкручивайся. А то, что он к Ваське
по-доброму, это еще хуже. Васька - звереныш, ему нельзя привыкать к чужим
рукам, он за ласковую руку и укусить может.
а солдат сзади. Всю дорогу они молчали, лишь один раз солдат спросил:
ответил: - Ну, одиннадцать. А что?
как городской воробей по весне. Ему и неинтересно, видать, каков он со
стороны. Живет и все знает, и никаких у него сомнений ни в чем нет. Вырос
как ветка под бурей...
потому что они не растут, потому что солей нет.
просунулся в узкую щель между поленницами дров, обвалив несколько чурбаков
на себя. Вздыхая, произнес:
войны живи. Я бы тебя прокормил, не думай.
он жить еще до утра.
- 12 -
как положено, тарелку, подобрал крошки. Но чужую тарелку долизывать
отказался и вел себя, в обычном понимании, странно: конечно, это если бы кто
мог бы замечать такие незначительные подробности. Но замечать их было
некому.
кровать не полез, чтобы завыть оттуда, и к единственной печке, облепленной
пацанвой в два слоя, как пирог мухами, не стал притираться. Прибился к
своему топчану, вполз на соломенный холодный матрац и свернулся в комочек,
чтобы скорей согреться.
своей. Все так делали: поверх одеяла накидывали то, что было из верхней
одежды. Нужно экономно дышать под себя, вовнутрь созданного пространства,
чтобы накопить тепло.
запах Нравился потому, что был он свой. Едва перестал Васька дрожать от
холода, стал думать. Вот о чем он думал: выдавать Витьку он не может. Это он
решил еще там, в лесу.
вместе с затирухой, с баландой, тухлой капустой, которой их кормили. Кстати,
и запах тухлой капусты Ваське нравился, как и запах мочи. Это были запахи
его детства.
возможно, не первым, а вторым, потому что первым было не это. Постоянный
звериный голод - вот что было первым. И как следствие - любыми путями
достать пищу. Любой ценой, любым доступным способом: выклянчить, выпросить,
обмануть, разжалобить, украсть, отнять, обменять...
стоял на шухере, или видел со стороны, а может, и не видел, а только слышал
- это все равно. Молчи как убитый. Как бы тебя ни наказывали, ни терзали, ни
допрашивали, ни потрафляли, даже прикармливали, хотя этого в Васькиной жизни
и не бывало, но могло, наверно, быть, - молчи.
сначала. Но продать ближнего - еще никому не прощалось. Васька, выросший,
воспитанный на железных законах беспризорщины, знал это не хуже, а лучше
других.
Кто-то дважды наступил на Васькину голову, он промолчал. Надо было
высовываться, открывать одеяло, остудить то, что надышал. Но все равно толку
мало: кто бы обратил внимание на то, что там орет Сморчок. Эка невидаль,
Сморчок голос подал! Тихо! Заткни хлебало, а то щами воняет! Врезать ему по
первое число! Москву изобразить! "Велосипед" организовать! "Салазки"
загнуть! Темную ему! Цыц, паскуденок, не то соплей перешибу.
ты малек. Кто не знает, что детдом - прибежище для всех заплутавших, и кто
сюда не залетит, чтобы спасти шкуру, когда тебя ищет где-нибудь в Ярославле
милиция, когда "малина" разгромлена, а новой пока нет... Иной на зиму придет
отсидеться, а иной и на одну ночь.
сила, а вовсе не директор с воспитателями. И пока ты не набрал живого
вещества, не вызверел, не охамел и не стал пугалом для других мальков -
заткнись, ходи неприметный в мелкоте. Скажут: тащи пайку - тащи, не медли.
Скажут: будь рабом, ползай, оближи палец на ноге, выпей мочу на лету из
струй... Все сделай, чтобы выжить. Скажут избить - бей, скажут украсть -
кради! Все нужно пройти, чтобы потом творить с другими то, что творили с
тобой.
Васька умел пока только откусываться.
делал Васька. К придуркам были снисходительнее, ими развлекались, но о них и
помнили, а это было опасно. Лучше, когда не выделяешься, а ползаешь
неприметным безымянным муравьем. Наступят так наступят, но могут и не
наступить.
Кому-то устраивали "балалайку" и "велосипед"... Надели на руки и ноги
бумажные колпачки, пока человек спал, подожгли бумагу. Спит бедолага, снится
ему лишняя пайка хлеба, а тут ноги начинает припекать, он дрыг, дрыг ими. И
руками заиграл. А потом уже от боли крутит изо всех сил на велосипеде,
дрынькает на невидимой балалайке! А все собрались вокруг, смотрят, жмутся от
удовольствия, хохочут, гыхают, блеют, надрываются. Жалеющих здесь нет, это
не поощряется Жалеющий может попасть в ту же компанию музыкантов.
сил, плачет, еще не проснулся. А главное - впереди. Кто-то наготове около
лица дежурит, следит, когда проснется соревнователь. Только он открыл глаза
и рот, чтобы вдохнуть для крика воздуха, ему в рот горящую бумажку. Вот
когда, знает Васька, сама жуть начинается: в глазах огненные шарики побегут,
и внутренность как ошпаренная, и дыхания нет, и ноги и руки горят... А ты
ничего от страха, от боли не чувствуешь, не понимаешь! Ах, знает, знает
Васька, что такое велосипед с балалайкой, и никому не желает его!
Сжался Сморчок, слушает, как развиваются снаружи события. Вот загорелось,
зверем завыл пострадавший, вскочил с постели, ничего не видит, не
соображает, бросился к окну, вышиб стекло и сиганул на землю. И тут первый
раз вдохнул, закричал на всю ночь, как зверь все равно, страшно стало.
окно, спросила:
сейчас, за директором пошлю. Директора не боятся, но к чему ночью директор.
невинный, почти детский. - Этот, как его... Грачев, Грач, со сна перепутал,
что ли, в уборную в окно выскочил.
- повторяет дежурная, смотрит, высовывая лампу в разбитое окно. Потом идет
на улицу, а в спальне начинается смешок, мелкое хихиканье. Недосмеялись,
недорадовались, теперь время наступило. Когда возвращается дежурная с
плачущим Грачом, снова затаиваются. Слушают, чтобы не пропустить новость.
маленьким-то изгиляться...
кто его трогал? Грач, кто тебя трогал, а?
ответить Грач. И тот тихо бормочет:
гляделки испорчу. Я ему мошонку повыдергиваю. Слышал, Грач? Ты мне скажи, не
стесняйся.
него здесь шайка. Он никого не боится, а все боятся его.
месяц-другой, и становится легче. Правда, вылезает на первый план другой
Буджолд Лоис
Куликов Роман
Андреев Николай
Орлов Алекс
Журавлев Владимир
Шилова Юлия