макизары стали отходить в глубь страны. Пересечь линию фронта, хотя в
строгом смысле слова ее не существовало, им так и не удалось, а позднее
командование ФФИ поставило всем отрядам задачу - по возможности оставаться в
немецких тылах, уничтожая связь и действуя на линиях коммуникаций. Так они и
делали - резали провода, рвали, где удавалось, мосты, нападали на отдельные
колонны. По-настоящему больших дел не было, но все-таки... Только под
Шартром их наконец догнали танки с белой звездой и лотарингским крестом -
эмблемой "Сражающейся Франции"; оттуда они и рванули вместе на Париж - через
Эпернон, Рамбуйе, Версаль...
я там и родилась, сердцу он ничего не говорит. Мне, по крайней мере. О, это
все прекрасно - история на каждом шагу и все такое, но это все слишком...
далекое для нас, понимаешь? Что мне их Клюни или Сент-Шапель, это прекрасно,
но это не трогает. А вот простая степь меня трогает. Там, где ты родился,
хорошая степь?
нагнувшись, поцеловала неровно стянутый багровый рубец шрама. - Бедный мой,
как тебя неаккуратно зашили.
аккуратности шва. А сейчас хватит об этом, лучше почитай стихи.
свободе. И лебеди не плещут. И вдали... княгиня безутешная не бродит. О
Днепр, о солнце, кто вас позовет... повечеру кукушкою печальной... теперь,
когда голубоватый лед все затянул, и рог не слышен дальний... И только ветер
над зубцами стен... взметает снег и стонет на просторе. Как будто Игорь
вспоминает плен у синего... разбойничьего моря..."* Господи, что это
сегодня... со мной...
безутешная" - это про Ярославну, знаешь?
в сорок первом? Впрочем, я все равно опоздала, мне тогда было всего
одиннадцать...
закат, где громоздились тяжкие раскаленные громады облаков.
повезло - дни стояли тихие, безветренные и удивительно теплые для этого
времени года; Дуняша говорила, что нагулялась на несколько месяцев вперед,
даже соскучилась немного по асфальту.
часам - те стояли, видимо не заведенные накануне. Осторожно, чтобы не
разбудить Дуняшу, он встал, подошел к окну, отдернул штору. Было еще очень
рано, обильная седая роса лежала на траве, и только одинокое облачко над
пампой розовело в лучах невидимого еще солнца. Со странным предчувствием
утраты - что, собственно, ему до этих мест? - смотрел он на уходящую к
горизонту степь, на изрытую колеями дорогу между проволочными изгородями, на
далекий холмик, где они сидели тогда в первый вечер. "Этого в моей жизни
никогда больше не будет", - подумал он вдруг и снова удивился - так сжалось
сердце. Мало, что ли, было в его жизни этих "никогда больше"?
проходит здесь в десять тридцать пять; к часу дня они будут в Буэнос-Айресе,
пообедают, потом он отвезет Дуняшу в пансион. К этой проклятой фрау Глокнер.
Да - сразу по приезде первым делом позвонить Кривенко, договориться о
встрече. Нужно же узнать, как они там поладили. А вечером - в порт. Дуняша,
пожалуй, захочет проводить, но этого нельзя ни в коем случае. Черт возьми,
Келли все-таки остается загадкой, - действительно ли проглотил наживку, или
оба они разыгрывали комедию друг перед другом?
разгорелось еще ярче. Часов шесть, вероятно, - можно еще поспать часа
полтора. Потом они встанут, позавтракают, Дуняша побросает в сумку свои
вещички. И все это кончится, чтобы никогда больше не повториться.
валялась в ногах постели, он взял ее - скользкий нейлон и жесткое кружево,
странная какая мода, ведь это, наверное, царапает, - встряхнул и перекинул
через спинку стула. Дуняша, лежа на правом боку, пробормотала что-то сквозь
сон, обняла подушку, потерлась щекой и носом, перевернулась на живот.
Укрывавшая ее простыня, чересчур жестко накрахмаленная, от этого быстрого
движения соскользнула на пол.
стоять с простыней в руках, потом обошел кровать и осторожно присел на край
с другой стороны, не в силах оторвать глаз. Как и в тот момент, когда он
следил из окна за медленным полетом розового облака, им снова овладело
щемящее чувство неповторимости - ощущение "последнего раза".
Просто грустно. Так же, как скрылось проплывшее над пампой облачко, уйдет из
его жизни Дуняша Новосильцева - непонятное и неуловимое существо, неведомо
чья жена, выросшая на чужбине русская татарочка, в грохочущих поездах
парижского метро вытвердившая наизусть горькие, как ледяное похмелье, стихи
о полях далекой еврей отчизны, о крике орлов над пустынной степью, о
плачущей по Игорю Ярославне...
Рассыпанные по подушке черные волосы, девически узкая спина, длинные,
стройно сомкнутые, как у летящей в воду ныряльщицы, загорелые ноги - все это
пока в какой-то степени принадлежало ему. И плавный изгиб бедра, так чудесно
уравновесивший крутую впадину поясницы, и теплый, розовато-молочный блик
света на нежной округлости, не тронутой загаром и напоминающей своей
белизной трогательную беззащитность детской невинной наготы - все это было
чудом, великим чудом земной человеческой прелести, и чудо принадлежало ему -
не все ли равно, на какой срок? - его ладони касались этого чуда, касались и
могли прикоснуться вновь. Чего еще мог он просить у судьбы? Мгновение - это
уже так много...
спящую женщину. Дуняша не шевельнулась. Он еще постоял немного, сердце его
готово было разорваться - не от желания, нет, просто от нежности, - потом
вернулся на свою сторону, лег и мгновенно уснул.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
принимал пассажиров долго и бестолково, потом стали с великим шумом и
грохотом грузить на палубу какие-то ящики Полунин лежал в душной двухместной
каютке и ждал гудка к отплытию, надеясь, что хоть потом помещение немного
продует и можно будет заснуть.
постукивать у самого изголовья, сосед храпел все громче и забористее,
набирая силу. Прохладнее не становилось - то ли каюта была расположена по
подветренному борту, то ли вообще не было сегодня никакого ветра.
Полунин послушал мощный храп соседа, непрекращающееся тарахтенье за
переборкой и понял, что поспать не удастся. Посмотрев на часы - было около
половины четвертого, - он оделся, вышел на палубу, отыскал скамейку посуше.
Вокруг висел непроглядный туман, но суденышко уверенно, хотя и не спеша,
ползло своим проторенным курсом, наискось пересекая устье Ла-Платы.
Думать о делах не хотелось - что уж теперь думать, с Келли или вышло, или не
вышло, теперь не переиграешь. Ладно, будущее покажет. Он пожалел, что не
уговорил Дуняшу задержаться в Таларе еще хотя бы на денек-другой; в
общем-то, с возвращением в Монтевидео можно было не спешить, парагвайские
визы вряд ли уже пришли, а отчитаться в результатах поездки он успеет. Да и
какие там результаты? Пока - никаких, пока можно лишь строить
предположения...
хоть неделю? Все так и осталось бы в том же дурацком взвешенном состоянии.
Ни то ни се. Строго говоря, он должен был бы давно заставить ее начать
развод, но... Ага, в том-то и дело, что сразу возникает "но". Куда ему, в
самом деле, жениться? Женитьба предполагает какую-то определенность,
оседлость. А что он может предложить - какую перспективу, какие планы на
будущее?
Ладушка, не умевший прокормить жену, больше подходил к роли мужа: в нем хоть
была какая-то определенность, пусть с обратным знаком, в данном случае это
Доставалов Александр
Суворов Виктор
Орловский Гай Юлий
Роллинс Джеймс
Херберт Фрэнк
Сертаков Виталий