что она говорит о смерти.
Натальей, как перед святой, она отошла чуть в сторонку, пустив ее на порог,
который разделяет тот и этот свет. Назад тетка Наталья отступить не может, а
вперед ей еще можно не идти; она стоит и смотрит в ту и другую стороны. Быть
может, случилось это потому, что, бегая всю жизнь, тетка Наталья уморила и
свою смерть, и та теперь никак не может отдышаться.
нем небольшой, в красной тряпке сверток. Она разворачивала его и говорила:
Кузьма, не задерживай. Силенок совсем не стало.
Я хочу на свои помереть.
плакала. Молчала. Если спросишь о чем-нибудь, ответит двумя-тремя словами и
опять молчит, а то и не ответит, сделает вид, что не слышала. Ходит,
убирается по хозяйству, а сама будто ничего не видит, будто ее водят и
показывают, что надо делать. А потом упадет на кровать и лежит, не
шевелится. Прибегут ребятишки, попросят есть - она поднимется и снова ходит,
как лунатик, не помня себя.
и каждому слову взрослых, ждут, что будет дальше. И никуда друг от друга не
отстают, боятся. Выстроятся рядом и смотрят на мать, а она их не видит.
деньги, которые дала тетка Наталья. Она взглянула на- них, как на пустые
бумажки, и отошла. Кузьма подождал, но она так ничего и не сказала. Он
понял, что ей все стало безразлично. Вчера, в первый день, когда страх
только начинал свое дело, ей было больно, она плакала и умоляла Кузьму
спасти ее. Сегодня она окаменела. Смотрит и не видит, слышит и не понимает.
Так, наверно, будет продолжаться до тех пор, пока ее судьба не решится
окончательно, пока ее не уведут или не скажут, что все кончилось хорошо и
она может жить, как жила, дальше. Тогда опять начнутся слезы, и, если все
обойдется, душа ее понемножечку начнет оттаивать. Ее тоже понять надо.
все вокруг выглядело заброшенным и неприбранным, будто один хозяин уже
выехал с этого места, а другой еще не нашелся. Так оно и было - не осень и
не зима. Осень уже надоела, а зима не шла. Крадучись ползли над избами
дымки, не осмеливаясь подняться в небо, словно время для этого еще не
наступило. С тоскливым видом, не зная, чем заняться, бродили по деревне
собаки. Выглядывали из окон ребятишки, но на улицу не шли, и улица была
пуста. Неприкаянно и сиротливо темнел за деревней лес.
зиму, когда начнется новая работа и повалят новые заботы. Ждали завтрашнего
дня, который будет ближе к праздникам и зиме. А этот день, казалось, всем
был без надобности, все его лишь пережидали. И только один Кузьме, для
которого он начался удачно, ждал продолжения этой удачливости, надеялся на
него.
надумал и, чтобы не возвращаться домой, заглянул в контору
не будет.
Хмурился, вздыхал. Захлопнул одну папку, убрал ее и достал другую. Спросил,
не отрываясь от бумаг:
хотел уйти.
самому горлу подкатила страда, а машины стояли. Не было горючего.
Председатель пять дней в неделю жил в районе, бегал от райкома к МТС и
обратно, всякими правдами и неправдами выбивал бензин, который машины потом
сжигали за два дня и снова останавливались. А погода стояла как на заказ -
ни одной тучки. И без того небогатые хлеба начали осыпаться. Несладко было
смотреть, как падает зерно, после всего, что натерпелись за войну и за два
последних голодных года. Снова достали серпы, пустили конные жатки - да
много ли этим уберешь, когда и людей и коней за войну поубавилось втрое?
баба, мужик, засучив штаны, весь день ловил рыбу, а вечером зажег на берегу
костер и стал варить уху. В огонь, чтобы лучше горел, он плескал из банки
бензин. Туда, к костру, и пошел председатель.
баржа ушла. В тот день -трактор снова потащил в поле комбайн, а Кузьма
поехал отвозить от него пшеницу. О том, что бензин куплен у шкипера, знала
вся деревня, но, пожалуй, только один председатель ясно понимал, чем ему это
грозит.
уборочную. Он просил на праздники оставить дома - не оставили. И деревне
праздник стал не праздник. Сначала недоумевали: за что? Бензин этот он не
украл, а купил, и купил не для себя, а для колхоза, потому что в МТС бензина
не было, а хлеб не ждал. Потом объяснили: бензин был государственный, шкипер
не имел права его продавать, а председатель не имел права покупать. Кто
понял, а кто нет. На собрании, как делегацию, выбрали трех человек, которые
должны были хлопотать за председателя. Они сделали все, что могли: много раз
ездили в район, один раз даже в область, писали бумаги в Москву, но ничего
не добились, а может, еще и повредили председателю, потому что ему дали
пятнадцать лет. Тут уж было над чем ахнуть.
назначить его председателем - нельзя: был под судом, партийность потерял.
Работал бригадиром. И только пять лет назад, после того как сменилась добрая
дюжина председателей и из колхоза убежала половина народу, написали в обком
и еще раз просили председателем его. Там разрешили. Его позвали на его
старое хозяйское место вот так же осенью, после страды, как и сняли, - будто
ничего не случилось, если не считать, что между этими двумя осенями прошло
больше десяти лет.
со мной брать?
другим тянуться. Мне их два часа ждать некогда.
посреди уборочной его вдруг скрутила язва, и он ездил на курорт.
своей воле выбрал дальний колхоз, и за это его уважали, хотя сначала
встретили недоверчиво: сидел в кабинете, был начальством, черт его знает,
как с ним разговаривать, не будет ли он под видом агронома делать работу
уполномоченного, каких раньше посылали в каждый колхоз. Но потом, наблюдая
за агрономом, об опасениях этих как-то забыли? дело свое он любил, летом с
Лукьяненко Сергей
Белов Вольф
Конюшевский Владислав
Якубенко Николай
Журавлев Владимир
Шилова Юлия