Помня, как она в прошлый раз напугала мужика, Настена не полезла в дверь.
Она отдышалась, вытерла ладонью мокрое лицо и только после этого осторожйЬ
постучала в окошко:
к двери, - она не понимала, на нее вдруг в одно мгновение навалилась такая
страшная усталость, что не было сил пошевелиться. Перешагивая через порог,
она запнулась и чуть не упала - это ее, и без того близкую к слезам,
доконало: не сдерживаясь больше, она заплакала. Андрей растерянно топтался
возле, не зная, что делать и как быть, да он, похоже, все еще не в состоянии
был поверить, что это действительно она.
слезы. - Думала, не дойду, думала, упаду, а он тут сидит, ему хоть бы хны.
катанки она с отвращением скинула сама. Он подобрал их, взвешивая в руках,
удивленно покачал головой и пристроил сушить к печке. Печка топилась, в
зимовейке было тепло, спокойно; приятно и домовито постреливали горящие
дрова да еще позванивала в окошке стеклина - единственное напоминание о том,
что творилось на улице.
прибежала - вот что! Он ,еще спрашивает! - Уже другим, остывшим голосом она
ответила: - Ничего не стряслось.
того из норы не выгонишь, а ты осмелилась.
не разглядишь.
счастливо-удушливого настроения и спросил: - Проголодалась, поди? Обедать
будем? Или ужин скоро, я все перепутал.
этом, Настена почувствовала, что в самом деле хочет есть. Она не садилась за
стол с утра, а теперь день подвигался уж к вечеру. Отказываться нельзя было
еще и потому, что она видела, как ему хочется услужить ей, хоть чем-нибудь
удивить, показать себя хозяином.
откуда-то сверху мерзлую рыбину - хорошего, килограмма на три, налима и со
стуком опустил его на стол.
Настена.
ты.
отозвалась она.
мог. Еще совсем недавно он и подумать не смел что способен позариться на
чужое, а теперь вот докатилось ужи и до этого. Кто-то из Рыбной поставил уды
возле своего верхнего дальнего острова со стороны протоки, у тихого илистого
берега, а он однажды ночью случайно наткнулся на них и не утерпел. Он знал,
что каждый день таскать пешню в деревню и обратно никто не станет, и
действительно отыскал ее в кустах, там жел лежала маленькая совковая лопата
с коротким черенком - рыбак, видать, во всем любил обстоятельность. Уды
обычно проверяют по утрам, Гуськов же взялся посматривать их по вечерней
темноте, чтобы за ночь снова успело затянуть лунки льдом. Так он добыл уже
четырех налимов. Работал он чисто и аккуратно, не оставляя за собой следов;
едва ли хозяин мог что-то заподозрить, к тому же на долю хозяина приходился
ночной, может быть, самый удачный клев. Хорошо сказано - "работал", такую
работу Андрей сам раньше называл пакостью.
этот нечистый промысел. У него еще осталось мясо, постоянно что-нибудь
подбрасывала Настена. Запас, как известно, карман не ломит, но тут больше
исподволь подталкивала и зудила Гуськова какая-то тайная и властная обида за
себя, вызывающая столь же старательно припрятанное, со всех сторон
замаскированное желание досадить тем, кто, не в пример ему, живет открыто,
ходит не прячась и не боясь, хоть в чем-нибудь перебежать им дорожку и тем
самым почувствовать себя словно бы причастным к их судьбе: без него было бы
одно, а с ним другое. И пусть его не видят и не слышат, не подозревают о
нем, но он есть и его существование так или иначе должно сказываться на
других, иначе он мертвец, тень, пустое место. Удовольствия это не
доставляло, для удовольствия надо признаваться в том, что делаешь, но
чему-то, маленькому и убогому, потрафляло, что-то питало. Он не доискивался,
что именно: необязательно знать, чем облегчаешься, было бы легче.
нашлась даже отдельная деревянная ложка, вырезанная Андреем специально для
таких вот праздничных случаев. Он постепенно обзаводился хозяйством, варили
уже не в маленькой манерке, а в трехлитровом котелке, который Настена на
прошлой неделе принесла в баню вместе с фуфайкой.
встреч оставалось неприятное и брезгливое чувство своей неразборчивости и
нечистоплотности; ей по-прежнему мерещились подмена, обман, и хоть она
понимала, что никакой подмены нет, привыкнуть и успокоиться все же не могла:
прислушивалась к голосу Андрея - его ли? Искала и, конечно, когда ищешь,
находила в его повадках то, что раньше не замечала, - пугала и запутывала
себя почем зря. Но особенно неприятно было ложиться на холодный и скользкий,
пахнущий прелым прогорклым листом, высокий полок, куда приходилось
забираться на четвереньках; Настене казалось, что она сразу же вся там
покрывается противной звериной шерстью и что при желании она может
по-звериному же и завыть.
лицу она догадывалась, о чем он думает, здесь их близость оправдывалась
прежней семейной жизнью, а то, что эта близость происходила в столь чужой и
неказистой обстановке, добавляло Настене тревожного, незнакомого, но и
желанного волнения, переходящего за черту обычного в таких случаях -
рабочего чувства.
встречаться тайком и нечасто, искала у Настены возмещение в самих встречах;
Настена хотела бы, чтобы каждая из них вмещала в себя годы жизни и
наполнялась особым смыслом, особой силой и лаской. Как того добиться, она,
понятно, не представляла; терзаясь, мучаясь, боясь завтрашнего дня, она
мечтала о чем-то большом, доступном ей и все-таки неясном, надеясь лишь,
что, приди оно, оно бы в ней не обманулось.
свиданий, она не знала, и это ее тоже мучило: как можно было такое
пропустить? Уж не бесчувственная ли, не деревянная ли она? Правда, Настена
не была до конца уверена, что оно действительно произошло, но слишком многое
показывало, что да, произошло - еще и потому она была сегодня взбудораженной
и растерянной.
ноги, перебралась на нары и легла. Теперь ему можно было сказать, с чем она
пришла.
за столом; Настена заметила, что Андрей ест медленно, - сказывалась, видимо,
его привычка в последнее время никуда не торопиться. Наконец он поднялся,
но, вспотев от еды, полез охлаждаться в дверь. Настену окатило хватким
морозным ветром, и она закричала:
ли?
дрожью обдает. Сюда-то до смерти пристала.
полсловечка. Меня уж теперь, поди, потеряли. Прибегу середь ночи - кому это
понравится? Я и без того приповадилась по ночам шастать. Вот, думают,
невестка... - Представив, как она будет стучать в запертую дверь, Настена
закрыла глаза.
Скоро одно к одному сойдется.
сама.
в тепле разгорелось и пылало чистой малиновой краснотой, улыбка на нем вышла
слабой. - Вот за тебя сердце болит. - Она не хотела и не стала говорить
Афанасьев Роман
Дальский Алекс
Корнев Павел
Круз Андрей
Посняков Андрей
Шилова Юлия