Чтение 16–й страницы книги ~Северная Пальмира~

ГЛАВА XI

Игры в Северной Пальмире

(продолжение)

"Сегодня - праздничный день, но по давней римской традиции проводится

заседание сената".

"Бирка вновь отвергла предложение заключить мирный договор. Но теперь

ясно, что военных действий не последует".

"Акта диурна", Календы января 1978 года1.

Человек остановил его на улице. Элий только что вышел из крытого здания рынка, руки были заняты пакетами. И тут подскочил этот суетливый человечек в меховом плаще и островерхой шапке. Шел мелкий снежок. Весь город затянуло прозрачным белым виссоном. Сегодня Календы, а в Календы надо делать то, что мечтаешь делать в течение года. Хочешь купаться - иди и ныряй в прорубь на реке, хочешь веселиться - веселись, сражаться - бейся насмерть. В этот день, как говаривал Овидий, "открыты и храмы, и боги", Двуликий Янус сулит удачу, и надо дарить друг другу мед и сладости, чтобы предстоящий год был сладок. И еще деньги. Особенно деньги - и как можно больше. Верно, и незнакомец решил обратиться к Элию потому, что сегодня были Календы января.

- Позволь поговорить с тобой, Император, - начал человечек. - Позволь поговорить и поблагодарить тебя от всей души. Слава Геркулесу, ты очутился в наших краях и вдвойне слава, что вышел на арену.

Незнакомец был похож на купца средней руки или хозяина мастерской. Уже не молод. Но в глазах задорные огоньки. Такие верят в сказки до последнего дня. Может, Элий и сам таков?

- За что благодарить? - спросил Элий.

- А ты не понимаешь, Император? Ты помогаешь мне жить. И не только мне.

- Каким образом?

- В сентябре супруга моя тяжко заболела. Так представь, мысленно я решил: коли выиграешь ты в поединке с Сенекой, - она поправится. Коли проиграешь - она умрет. Ты выиграл, и она совершенно здорова, слава богам.

- Простое совпадение, мой друг. Я не для того пришел на арену.

Незнакомец рассмеялся.

- А вот и нет, Император! Нет, нет, нет! - выкрикнул он задорно, по-мальчишески. - Ведь это не в первый раз. До того я ставил на тебя - и выходило так, как я задумывал. И мой друг загадал желание. И опять оно исполнилось. Все исполняется.

- Неужели все? - Элий верил и не верил.

- Все! - горячо воскликнул мужчина. - Неужели ты не понимаешь, что делаешь для нас? Сам посуди, Император, ведь сейчас нет никаких ограничений на исполнение желаний. Пойми - никаких. Раньше ты мог в одном поединке заклеймить не более сотни желаний. А сейчас совсем иное дело. С твоей победой не сотни - тысячи могут связать свои судьбы. Десятки тысяч, сотни... Миллионы... И ты всех, всех одаришь. Ведь ты Император.

- Значит, я по-прежнему исполняю желания? - Элий против воли улыбнулся. - Но я даже не знаю, что дарую.

- Ты - Император, с тобой нельзя связать что-нибудь бесчестное.

Элий покачал головой:

- Как ты наивен, мой друг.

- В твоих руках десятки нитей. И ты ведешь нас, ведешь всех. Ведешь, куда хочешь ты, а мы...

- Ты сам себе противоречишь...

- Нет, нет! Умоляю тебя, сражайся! - воскликнул странный проситель и поцеловал Элию руку. - Умоляю, Император... Тебе не надо ничего делать. Только побеждай. И мы пойдем за тобой.

- Только побеждай, - покачал головой Элий. - Это не всегда легко. А если я проиграю? Я же умру!

- Но так и бывает - за желания платишь смертью.

Человечек сказал "смертью". Хотел сказать "жизнью" и оговорился? Или все-таки имел в виду смерть?

Элий отошел подальше от странного почитателя. И оглянулся. Тот стоял неподвижно посреди улицы, и на плечах его выросли два маленьких белых сугроба. Будто два крошечных голубиных крылышка.

Гений?

Бассейн замерз. Превратился в продолговатое светлое стекло, прикрытое тонким виссоном снега. Сугробы укрыли аккуратно подстриженные туи. Скульптуры прятались в деревянных ящиках в ожидании весны. Замерзший пруд, заснеженный сад. Зиму Элий переживал как трагедию. Печи жарко топили, в комнатах было почти душно. Но это тепло почему-то не радовало Элия. Он чувствовал себя пленником, посаженным в очередной раз в карцер. Только в этот раз в роли тюремщика выступала природа.

Элий бежал по снегу. На нем были надеты тонкие брюки и две туники - льняная, а поверх шерстяная, меч в ножнах закинут за спину. Лоб стянут шерстяной повязкой. И еще перчатки - чтобы руки не мерзли. Он не смотрел по сторонам, просто бежал по снегу, наблюдая, как подбитые мехом сапоги взрывают белое гладкое полотно, будто ростр рассекает морскую пену. Он не оглядывался, знал: две пушистые неравные борозды оставались за ним, одна чуть глубже и шире. Он бежал на север. Небо гасло, земля казалась светлее неба. Так и должен выглядеть путь изгнанника - под темным небом по безжизненной земле в никуда. Идти и идти, ничего не создавая и не разрушая, оставляя прерывистый след, который исчезнет с первыми весенними ручьями. Идти, забывая прошлое с каждым шагом, но ничего с этим шагом не приобретая. Тягостный бесцельный путь (непременно бесцельный), удаляющий от Рима, но ни к чему не приближающий. Двадцать лет изгнания. Думая о предстоящих годах, хочется упасть в снег и лежать, отдавая тело в жертву холоду. Двадцать грядущих лет придавят и не дадут подняться. Это даже не страдание, это просто несуществование, полное нечеловеческих усилий, подъем тяжести совершенно неподъемной.

Самое тяжкое, самое непереносимое в изгнании - это изменение всего образа жизни. Нет, не отказ от привычек, и даже не перемена жаркого климата на это дождливое слякотное существование тяжелее всего. Ничуть! Самая отчаянная, почти физическая боль - замена непрерывного, "замысленного" римского существования на жизнь, где всякий день начинаешь с нуля. О, эта римская непрерывность! Она сама по себе почти бессмертие. Само рождение римлянином определяет твой путь и намечает вектор движения. Ты рождаешься и только чуть подрастешь, как тебя уже ждут школа и лицей, и на четырнадцатом году - белая тога гражданина. Потом - служба в армии или сразу - выбор профессии, неспешное и неутомительное совершенствование, споры на форуме, голосования раз в год, чтение вестников, женитьба, рождение детей, война - почти запланированная - и уж точно запланированная победа. К старости - уютное гнездо, любимые лица вокруг, прибыльное дело... Ты умираешь, и восковая маска появится в атрии. Ты строишь жизнь как акведук, присоединяя арку к арке, и год за годом длится неторопливое восхождение прочной конструкции в гору, чтобы затем память чистой ключевой водой, поднятой на трехпролетную высоту, текла естественно и легко назад - в Вечный город.

И вдруг изгнание. Излом. Обрушение акведука. Каждый день начинаешь жизнь заново. Ты не молод - потому что нет цели впереди. Ты не стар - потому что нет сознания исполненного дела за плечами. Ты стар и молод одновременно - в своей неприкаянности и тоске. Чтобы хоть что-то значить, ты должен за день свершить столько же, сколько другой - за долгую жизнь. И выбор арены почти закономерен. Сегодняшний бой не связан ни с прошлым, ни с будущим. Есть только сегодняшняя победа и кровь, пролитая сегодня. И все награды и восторг - они тоже сегодня, никто не отложит их на завтра. Жестокость сражений не ожесточает, потому что она на миг. Взъярит и тут же отхлынет. Такое существование не покажется нелепым, потому что все вопросы, которые задал себе, ты забудешь, едва смежишь веки.

Элий посмотрел на часы. Пора было возвращаться назад, если он хочет быть дома, пока совсем не стемнело. Быть дома... Оказывается, даже в изгнании можно обрести дом и быть почти счастливым. Если все время делать вид, что счастлив. Элий повернул - теперь он видел свой дом вдалеке. В нижнем этаже виллы Аполлона светились золотом три окна. Остальные погружены в темноту. Когда-то в Древнем Риме окон в наружных стенах не было. Дом был неприступен, как крепость. Сейчас дома уязвимы так же, как их обитатели.

За сугробами мелькнула тень и, как показалось Элию, притаилась за молоденькой елочкой. Волк? Элий наслышался немало рассказов о здешнем зверье, но не верилось, чтобы волк осмелился подойти так близко к жилищу. Элий положил ладонь на рукоять меча и побежал дальше. Оглянулся. Теперь он разглядел точно - тень промелькнула и притаилась возле старой березы. Но только это не волк. Это человек. Что делать? Бежать к дому? Не успеть. Преследователь наверняка проворнее. Элий выбрал березу потолще и встал, прислонившись спиной к дереву. Ему было жарко на морозе, он весь взмок. По спине меж лопаток бежала струйка пота. Льняная туника липла к телу. На арене не боялся, а тут... Человек выскочил ему навстречу. Взмах клинка. Но Элий оказался быстрее.

- Не ждал меня! - захохотал Всеслав и ударил вновь, метя в голову. Но удар пришелся по березовому стволу, туда, где еще мгновение назад была голова Элия - на заиндевевшей бересте протаял крошечный островок. А изгнанник стоял уже возле соседнего дерева.

- Я думал, ты безумен лишь на арене, - сказал Элий. - Оказывается, нет.

- Фекальный ты боец, паппусик, как есть фекальный, - усмехнулся гладиатор Сенека.

- Слав, я хочу, чтобы ты знал: к тебе у меня нет ненависти, - сказал Элий.

- А я тебя ненавижу!

- Послушай, Всеслав, это не ты! Не ты ненавидишь - другой. - Элий говорил спокойно, будто секунду назад Всеслав не пытался его убить. - Не поддавайся ему, слышишь! Не поддавайся ненависти. Ты ведь сильный парень. Ты сможешь, Филоромей...

- Не знаю... - Всеслав на миг как-то сник, будто ярость, клокотавшая в его груди, разом утихла - остались лишь боль и тоска. - Все время кажется: во мне два существа, и одно зубами держит другого. Они грызут друг друга. Грызут и разрывают меня на части.

- Старайся быть самим собой. Вспомни, каким ты был до арены. До Калки! Вспомни!

Всеслав открыл рот, но издал лишь тоскливый протяжный звук, похожий на волчий вой. Растерянно обернулся: будто Ненависть должна была стоять за спиной и подсказывать: рази!

- Ненавижу! - заорал юноша и опять ударил, вложив в удар всю силу.

Но клинок лишь разрубил молодое деревце до половины.

С трудом Всеслав выдернул клинок и оборотился. Элий отошел к первой березе и смотрел на Всеслава так, будто не было никакой опасности, а была лишь игра. Игра, которая начинала римлянину надоедать.

- Вспомни, ты хотел быть моим другом, Филоромей! Выслушай меня!

- А ты убил меня! Ты!

Всеслав ударил. Элий удар отбил. И тогда Всеслав ударил кулаком в лицо. Элий рухнул в сугроб...

III

Никто не мог увидеть ее. И все же Квинт боялся зажигать свет.

- Послушай, ты мешаешь мне. Сейчас придет Элий, а я... - бормотал он, пытаясь освободиться от ее объятий.

- Элий? Ну и что из того? Пусть приходит. Он не увидит меня. Радость моя, ты можешь говорить с ним, а я буду тебя ласкать. - Она коснулась кончиком язычка его губ.

- Только не задирай тунику, - предостерег Квинт.

- Не бойся, не буду. Все будет очень пристойно.

- Давай в другой раз! - воскликнул Квинт раздраженно.

- Зачем же в другой раз? Я невидима, нам никто не мешает. Не так ли?

- У меня масса дел. Дом не обустроен и...

- Разве это твой дом? Почему ты должен его обустраивать?

- Это дом Элия.

- Но не твой. Значит, тебе до него нет никакого дела. Ну так займемся делами более приятными.

Она заглушила все возражения поцелуем. Она была ненасытна, требовала ласк еще и еще. И Квинт не мог ускользнуть, как ни пытался. Он уже и тяготился, и старался избегать ее. Тщетно! То в комнате, то в коридоре она поджидала его, невидимая для прочих, и обвивала своими цепкими лианьими руками, и целовала, целовала... Квинт похудел, он почти не спал, порой при других - то при Элии, то при Летиции - начинал спорить со своей красоткой, позабыв, что только для него она видима и слышима, а для прочих его речи звучат бредом. Иногда, совершенно обезумев, он сбегал в какую-нибудь гостиницу в Северной Пальмире и отсыпался там и отъедался, никем не тревожимый. Но он служил Элию и должен был каждый раз возвращаться. А возвратившись, попадал в объятия прекрасной дочери домового, и объятия эти раз от раза становились все страстнее, все ненасытнее. Это не любовь, и даже не страсть - это гибель. Гибель, которую видит только он. Сладостная гибель. И неотвратимая. Он знал, что изгнание чем-то таким и кончится. И никто не может его спасти. Даже Элий. Надо спасаться самому. Немедленно.

- Здесь есть кто-нибудь? - услышал он молодой звонкий голос.

В первый миг почудилось - голос Летиции, потом понял - нет, не она, хотя отдаленно голос и похож.

Он спешно оттолкнул тайную свою любовницу и, на ходу заправляя под пояс тунику, выбежал в атрий. Девушка в меховой шубке стояла у входа. Небрежным жестом она откинул капюшон с каштановых кудрей. Квинт сразу приметил и темные брови, и чуть вздернутую верхнюю губу, и курносый носик. Далеко не красавица, но вся - сплошное удивление и дерзость. Сердце у него в груди так и прыгнуло. И будто на ухо кто-то шепнул: она...

- Было открыто, - сказала девушка. - А я всегда захожу в открытые двери. Из любопытства. Я ужасно любопытная.

- Да, я забыл закрыть дверь... то есть не отворил... то есть я не привратник, но привратника пока нет... - он совсем запутался в словах под взглядом серо-зеленых глаз.

- Я - Ольга, сестра Платона. Мне надо видеть Элия Перегрина.

- Он вышел потренироваться. А я...

- Не пялься на нее! - прошипела дочка домового. Невидимые требовательные руки повернули голову Квинта, невидимые губы впились в его губы.

- Как это его нет?! Мне срочно нужно его видеть, - нахмурила собольи брови Ольга, приметив, что странный римлянин глядит куда-то вбок и то ли что-то шепчет, то ли целует кого-то, хотя в атрии никого, кроме них двоих, нет.

- Видеть Элия? Это еще зачем? - строго спросил Квинт, и какая-то совершенно беспричинная ревность кольнула сердце.

- По очень деликатному делу. Не знаю, как и подступиться, - она просительно улыбнулась - почувствовала, что на Квинта произвела впечатление, и тут же поспешила этим воспользоваться. - Он какой? Строгий? Гордый? Мне кажется, он должен быть добрым. Как ты.

- Что я могу сделать для тебя?.. - начал Квинт.

- Не смей, не смей, - шептала на ухо невидимая любовница.

- Завтра бой в амфитеатре.

- Элий завтра не дерется.

- Неужели? Как же так! - Она в отчаянии схватила Квинта за руку. И от ее прикосновения жар побежал по его телу. - Что ж получается? А как же уговор? Говорят, будто бы Элий просил всегда... да... всегда ставить против него Сенеку.

- Так и есть.

Она отпустила его руку, хотя Квинт и пытался ее удержать.

- Выходит, Диоген, паразит, обманул! - Еще один взгляд из-под длинных ресниц, выразительнее прежнего. - Завтра Сенека дерется с Платоном.

- Я пойду поищу Элия, - Квинт выскочил на улицу в одной тунике и в домашних сандалиях. Снегом сразу обожгло босые ноги. Невидимая любовница висла на нем и осыпала лицо его и шею поцелуями.

- Если ты покинешь меня, я умру, - шептала дочь домового. - Она же уродина, уродина, и ей уже двадцать пять. Я знаю!

Пока Квинт отбивался от назойливой любы, пока выпроваживал назад в атрий, а она вновь порывалась мчаться за ним, прошло немало времени. От дома он успел отойти шагов на двадцать, когда увидел бредущего по снегу человека. Тот шел не по расчищенной аллее, а по снежной целине. Пошатнулся, едва не упал. Но двинулся дальше. Квинт бросился навстречу. Человек сделал еще шаг и осел в сугроб.

Элий - а это был он - схватил пригоршню снега и приложил к разбитой губе. Верхняя шерстяная туника на плече и груди была разорвана. Ольга подбежала к ним, бесцеремонно оттеснив Квинта.

- Император! - Кажется, она боялась, как бы Квинт не опередил ее и не испортил дело. Элий отбросил подальше в сугроб ком окровавленного снега. - Знаю, ты не дерешься завтра. Но мой брат Платон... его Диоген поставил против Сенеки.

Элий вновь зачерпнул пригоршню снега и приложил к кровоточащей губе.

- Что из того?

- Но Сенеку можешь победить только ты, Император. - Она улыбнулась, склонила голову набок. За эту улыбку она хотела купить его жизнь. Неведомо как Элий, а Квинт свою согласен был продать. - Разве нет? - Новая улыбка, обольстительней прежней. - Ведь так, так? Не мучай же меня, Перегрин. Скажи - да.

- Сенека силен. - Элий почти против воли улыбнулся, тут же скривился от боли и спешно приложил к губе пригоршню чистого снега.

- А ты искуснее. Ты победишь. Платон, бедняжка, не сможет. Куда ему, косорукому. Ты победил его в первый раз, неужто во второй не одолеешь?

- Если я выйду завтра на арену, что ты мне обещаешь? - Элий как-то странно посмотрел на нее, потом на Квинта. Сумасшедшие искры вспыхнули в его глазах и погасли.

Ольга невинно округлила глаза:

- И ты мне откажешь? Так же нельзя! Ведь ты - исполнитель желаний... Когда ты дерешься на арене, я всегда что-нибудь загадываю на твой бой.

- Ха... - выдохнул Элий. - Признаться, я как-то об этом забыл. Но за исполнение желаний приходится платить.

Она опустилась на колени в снег и поцеловала его в окровавленные губы - Элию вряд ли этот поцелуй был в этот момент особенно приятен. Потом провела пальчиком по своим губам, стирая его кровь.

- Ну что ж, пусть так... Квинт, позвони вигилам, пусть заберут труп Сенеки, он лежит в снегу на Березовой аллее.

- Элий, ты чудо! Ты исполняешь желания, прежде чем тебя об этом попросят! Я тебя люблю! - она захлопала в ладоши, вскочила, чмокнула Квинта в щеку и побежала к дороге.

И Квинт, обо всем позабыв, побежал за ней. А невидимая любовница хватала за тунику, за волосы и, уже, верно, совсем обезумев, впилась зубами в шею. Тогда он оттолкнул ее и наконец нагнал Ольгу. Она уже садилась в мотосани. Сквозь защитные очки глаза ее смотрели загадочней, чем прежде.

- Мы еще увидимся, да?

- Возможно. - Она окинула его взглядом, будто оценивала.

- Не возможно, а точно, точно...

- Я умру, если ты меня бросишь, - шептала дочь домового.

Из-под полозьев вырвался сноп ледяных искр и осыпал Квинта. Ольга умчалась. Квинт смотрел ей вслед и не замечал, что стоит в домашних сандалиях на снегу.

Через час, когда Элий уже принял ванну и переоделся, Квинт отправился встречать прибывшего в поместье вигила. Центурион, здоровенный детина с рыжими усами, свисающими на грудь, морозом превращенными в две сосульки, был явно недоволен. Квинт толком объяснить ничего не мог: дочка домового теребила губами ухо. Хозяин оборонялся и вынужден был убить человека... На аллее остался труп в снегу.

- Нет там никакого трупа, - заявил вигил. - Кровь на снегу есть. А тела нет. Я уже все осмотрел.

- Да? - вяло спросил Квинт и почему-то не удивился.

- Твой хозяин может что-нибудь рассказать?

- Мо-ожет, - с трудом выдавил Квинт.

Вигил потянул ноздрями воздух - не пьян ли этот странный тип. Но запаха не уловил.

- Хозяин в таблине, - сумел все-таки выдавить Квинт, прежде чем дочь домового впилась ему в губы. Но он пересилил, из последних сил оттолкнул ее и заорал: - Отвяжись!

Вигил грозно глянул на него, погрозил дубинкой и отправился в таблин. На броненагрудник, надетый поверх короткого тулупчика, с оттаивающих усов стекали капли. Однако разговор с хозяином был не менее удивителен, чем бестолковая беседа с охранником. Центурион еще ничего не успел сказать, как Элий спросил:

- Он ушел?

- Кто? Твой привратник? Нет, торчит в атрии. Но вид, как у полоумного. Он случайно не колет себе в вены "мечту"?

- Квинт? Нет, он немного не в себе, это правда. Но это потому, что он еще не приспособился жить здесь. А я говорю об убитом. Он ушел? - Элий усмехнулся. - Я понимаю, мои слова выглядят глупо. Но этого человека нельзя убить. Хотя я раскроил ему голову.

- Кажется, твой "убитый" - это гладиатор Всеслав по кличке Сенека? - спросил вигил. Элий кивнул. - Я поищу его. Но не здесь.

Элий не сомневался, что к утру Всеслава отыщут в какой-нибудь больнице. Бедный парень... День за днем Сульде будет изъязвлять его сердце, и в конце концов Слав превратится в настоящего зверя.

И как его спасти, Элий не знает. Но если верить старинной примете, он будет сражаться с Сенекой весь год. Ведь они бились сегодня. А сегодня - Календы января.

Пошел снег. Повалил сплошной пеленой, накрыл шапками портики и крыши домов, насыпал сугробы на ступени и мостовые. Ветра не было, снег падал стеной. И Элий, еще плохо знавший город, заблудился. Трижды он прошел мимо нужного переулка, пока наконец не догадался спросить дорогу у запоздавшего прохожего. Тот указал ему между двумя домами узкий черный излом, который за пеленой снегопада Элий не разглядел.

Теперь дом с кариатидами, подпиравшими тяжелый балкон, Элий разыскал без труда. Помедлил, прежде чем войти. Час был поздний. И все же он постучал в тяжелую дубовую дверь, окованную железом. Было слышно, как воет собака. Протяжно, заунывно. Шаги раздались не сразу. Приблизились. Кто-то долго рассматривал гостя в крошечное окошечко. Потом, наконец, загрохотал запор, и дверь отворили. На пороге стоял белокурый юноша с длинными волосами и смуглым лицом уроженца Востока.

- Мы же договорились, что ты не будешь приходить сюда, - сказал юноша. - Это слишком опасно.

- Это твой пес воет? - спросил Элий.

- Мой. Теперь он воет постоянно. С тех пор как Всеслав вернулся в Северную Пальмиру.

- Предсказывает смерть? - Гладиатор помнил об удивительных способностях черной собаки.

- Зачем ее предсказывать? - усмехнулся юноша. - Она теперь все время рядом.

Элий скинул куртку с капюшоном, стряхнул снег и вошел. Хозяин проводил гостя в атрий. Здесь было холодно. В бассейн с застекленного потолка падали капли талой воды. Мерно и однообразно. Элий резко повернулся и посмотрел в лицо хозяину.

- Что будет с этим парнем, Шидурху? - Тот пожал плечами. - Что с ним будет, после того как в сотый раз я его убью? Он может освободиться?

Шидурху-хаган отрицательно покачал головой.