Чтение 16–й страницы книги ~Слепой Орфей~

Иван молчал. Глядел искоса, рассеянно. Слава знал такой взгляд. И Магид с Халиком тоже знали. Не знали только, что отслеживает Басов. Минуты три прошло в молчании, потом Иван спросил:

- Олег - ваш сэнсэй?

- Да.

- Грамотно, - пробормотал Иван. - Сначала подавил эгрегор...

- Кого? - одновременно спросили Халик и Магид.

- Это я - себе, - Басов мельком взглянул на Зеленцова и тронул пальцем угол правого глаза: "Внимание. Держи правого".

"Ни хрена себе!" - подумал Слава. Правым был Халик.

- А кто знает, - подчеркнуто равнодушно спросил Иван, - кто знает, где живет ваш сэнсэй?

Зеленцов мгновенно ощутил в воздухе запах опасности. Игорь с Гришкой тут же напряглись. И молчали.

- Я знаю, - сказал Слава. - А что?

- Не надо туда ходить! - крикнул Халик странным привизгивающим голосом.

- Почему? - Иван безмятежно смотрел на него прозрачными серыми глазами.

- А потому! - рявкнул Магид. - В чужое дело не лезь, чувачок! Понял?

- Ну, ну, - попытался урезонить Слава. - Легче, Гринька!

- Не лезь!!! - пронзительно завизжал Халик, вскакивая и нависая над Басовым. - Не лезь!!!

Он весь трясся, руки беспорядочно дергались.

Слава приготовился сбить его боковым броском при первом же реальном движении.

Иван сидел как каменный. И смотрел не на Халика, а на Григория.

С тем тоже творилось непонятное. Лицо посекундно меняло выражение, с губ срывались бессвязные слова.

Слава заметил, как вздулась вена на виске Басова. Халик приплясывал над ним, подпрыгивал, будто марионетка у пьяного кукловода. Басов словно его и не замечал.

А Магид медленно опустился на пол. Руки его упали на колени, глаза закрылись, туловище медленно раскачивалось из стороны в сторону...

Кулак Халика сверху обрушился на затылок Басова.

Иван нырнул вперед, уйдя от удара, одновременно подцепив Халика под колено, так что тот, потеряв равновесие, упал прямо в захват Зеленцова. Слава зафиксировал его, аккуратно, но достаточно жестко, а Басов, подскочив пружинкой, встал в стойку. Слава, знавший, что он намного сильнее Игоря, решил: дело сделано, но тут Халик, хрустнув суставами, совершенно невероятным движением вырвался, отшвырнул Зеленцова и прыгнул на Басова. Тот аккуратно ушел в сторону, а Слава, у которого рефлексы всегда были быстрее мыслей, влепил Халику беспощадный татцки в затылок. Халик, как и следовало ожидать, рухнул на пол.

Григорий продолжал раскачиваться и бормотать.

Слава облегченно вздохнул:

- Ну ни...

- Хаджмэ! - дико закричал Басов.

Лежащий ничком (и долженствующий оставаться в этом положении еще минимум минут десять) Халик вскочил, нет, взлетел, раскручиваясь в воздухе с почти киношным, но тем не менее сокрушительным мавашитоби. Подстегнутый криком Слава выбросил блок (подсесть он уже не успевал), принял удар на предплечье (сразу онемевшее), был отброшен на шаг назад, ушел от нукитэ в горло, пропустил, сбил удар, направленный в пах, пропустил - в печень, выдохнул через сжатые зубы. Халик атаковал чертовски быстро! Быстрей Ликанова!

Слава пропустил еще один удар, смягчив доворотом корпуса. И еще один, весьма болезненный, - в голень... и тут Халик скис. Уронил рукя, лицо его, свирепая ряшка, поросшая светлой щетиной, вдруг приняла плаксивое детское выражение. Это выглядело настолько дико, что Зеленцов тоже опустил руки... и услышал, как красивый баритон Ваньки выводит:

- "... врази Его, и да бежат от лица Его ненавидящий Его. Яко исчезает дым да исчезнут! Яко тает воск от лица огня, таки да погибнут бесы..."

Опустив веки и мерно осеняя себя крестом, Басов допел молитву, открыл глаза.

Зеленцов глуповато уставился на друга, потирая ушибленный бок.

- Первый - за нами, - бодро сказал Иван. - Двинулись!

- Куда?

- Угадай!

- А они? - Зеленцов кивнул на раскачивающегося Магида и совершенно разнюнившегося Халика.

- Скоро отойдут, - ответил Басов.

- Отойдут - в каком смысле? - испугался Слава.

- В хорошем! - Иван засмеялся. - Это одержимость. Блондина я вытащил.

- А Гришка?

- Этот - сам. К моему удивлению. Всё, поехали.

- Угу. - И уже на улице: - Ванька, туповат я стал, куда же мы все-таки направляемся?

- К твоему сэнсэю.

Зеленцов застыл как вкопанный.

- Ты что? - удивился Басов.

- Этот - у него?

- А где ж ему быть?

- А ты уверен, что справишься? - с сомнением спросил Слава.

- Бог знает, Зеленец. Если честно - не уверен.

- Может, тогда не ходить? - голос Зеленцова дрогнул. И если бы только голос!

- Не ходить? Можно и не ходить, - задумчиво проговорил Басов. - Но вот такая закавыка, старик: поганец этот с каждым часом сильнее становится. Думаешь, мне хочется идти? А надо. Готов не готов - надо! Мне отступать - грех. А вот те-е... - он ласково сжал локоть Славы, - тебе, может, и не надо. Не знаю... Пойду-ка я один! - решил он. - Ты только расскажи куда.

- Ни хрена себе! - Зеленцов так обиделся, что даже бояться перестал. - Ты это брось, Бас! Никаких "один"! И не думай!

- Ну вот и решили, - спокойно кивнул Иван. - Деньги еще есть? Лови тачку.

- Пешком дойдем, - возразил Слава. - Тут рядом.

ГЛАВА ВТОРАЯ

В ответ на стук из-за двери донесся голос Елены:

- Входи, Глебушка...

Елена сидела на ковре, ноги - в падмасане, распущенные черные волосы, падая, наполовину закрывали лицо. Женщина глянула сквозь них, затем отбросила быстрым движением руки и улыбнулась. На ней был бело-красный спортивный костюм и натянутые почти до колен Глебовы шерстяные носки.

Стежень опустился напротив, аккуратно уложил ступни на бедра, так что стал виден замысловатый узор на подошвах тапочек.

На стене, над головой Елены, висело овальное зеркало. Глеб мог видеть в нем одновременно и себя и свою гостью. Сравнив собственный торс с тоненькой талией Леночки Энгельгардт, он усмехнулся. Женщина-воин!

- Ты лучше с Кириллом равняйся! - улыбнулась женщина.

Как всегда, она превосходно снимала все чувства и мысли Глеба, если он специально не прикрывал их.

- А ты все хорошеешь! - Стежень поднял над головой сцепленные кисти, потянулся.

- Удивительно, что ты заметил. Помедитируем?

- Что же?

- Солнышко сегодня хорошее, как сказал Кирилл.

- Солнышко? - Глеб посмотрел в небольшое круглое окошко, выходящее в сад. - Солнышко... - Он поднял с ковра шелковый синий шнурок, намотал на палец: - Давно хотел тебя спросить, Ленок... Чем ты нынче занимаешься?

- Спроси. - Ее улыбка стала еще обольстительней.

- Чем ты занимаешься?

- Чем я занимаюсь или откуда беру деньги?

- Все, что сочтешь нужным рассказать.

- Ах, как официально! - Серебряный смех. - Глебушка, у меня от тебя секретов нет! - Елена кокетливо поправила волосы. - Мои друзья оформили мне школу. "Четырехлепестковый лотос Камы". Может, слышал?

- Нет. Ни о друзьях, ни о школе, ни о "Четырехлепестковом лотосе". Такой бывает?

- Теперь есть, коли зарегистрировали.

- И что же ты делаешь?

- Немного гадаю, немного лечу... Ну, конечно, не так, как ты. Бывает, порчу сниму... Или наоборот. Только ты уж не распространяйся, я тебе - как своему.

Стежень свел брови, уставился в темные блестящие глаза. Зеркально-блестящие... Крепка стала Ленка! Ох крепка!

- А как же Сермалева этика?

- А это, Глебушка, вне этики. Это - плата.

- Ага... - Стежень ощутил, как горячая струя бьет вверх, вдоль позвоночника. - Значит, подалась к сатане, сестренка?

Женщина хрипловато рассмеялась.

Глеб напрягся, ладони стали слегка влажными: эта женщина пахла опасностью. Но все равно Стежень не мог перешагнуть через прошлое и увидеть в Леночке Энгельгардт Врага.

Смех привел в смятение его чувства. Это был особый смех. С некоторым опозданием Глеб стряхнул с себя наваждение и тут же понял, что совершил еще одну ошибку: слишком серьезно воспринял то, что было всего лишь безобидной, на их уровне, игрой.

- Глебушка, - нежно проговорила Елена, - брось ты эти еврейско-христианские заморочки. И все-то вы, православные, на право-лево делите! - Она опять рассмеялась, окатив Стежня возбуждающей волной. - С чего ты решил, что я плачу? Это мне платят! Так-то, родной мой! Ну что молчишь-хмуришься? - Она вытянула ногу и легонько толкнула Стежня в живот. - Если обидела нечаянно - прости. Не сердись, ладушки?

Откинувшись назад, она кончиком шерстяного носка провела по груди Глеба, уперлась в солнечное сплетение.

- Глебушка! Я ведь тебя больше всех люблю! Больше Кирилла! А ты... Помнишь, как ты меня окрестил, когда первый раз увидел?

- Не помню, - осторожно ответил Стежень.

- А я, представь, помню. Ты Сермаля эдак по-дружески в сторонку отвел - ты тогда такой уверенный был, важный, даже Сермалю советы давал - и солидно так: "Зачем тебе эта замарашка?"

- Не помню. - Глеб недовольно покосился на узкую стопу в шерстяном носке, поглаживающую его живот. - Мало ли что я говорил когда-то... Важно, что сейчас. А сейчас, имей в виду, ты мне не нравишься!

- Нравлюсь, Глебушка! Ты уж не лукавь. Еще как нравлюсь! Потому ты сейчас со своей православной праведностью на меня и наваливаешься. Не надо, милый! Ты ведь сам меня такой сделал!

- Это как же? Замарашкой назвал?

- Именно! - Елена вытянула руку, растопырила пальцы, поглядела. - Назвал бы ты меня Золушкой - ох как бы все обернулось! Но я тебе очень даже благодарна, Глебушка!

- Да?

- А ты закрой глаза и вспомни, как я выглядела лет пять назад. Постарайся вспомнить, мой хороший...

Стежень прищурился, захватил взглядом всю ее целиком: поза, положение пальцев, напряжение мышц... Анализатор у него в мозгу заработал с бешеной скоростью... и выдал огорчительный результат. Весь облик, жесты и поведение этой очаровательной женщины - чудесно выполненная маска, заглянуть за которую Глебу не по силам, а проломиться... Нет, для такого нужна настоящая причина!

- Да не беспокойся ты, Глебушка! - нежным хрипловатым голоском пропела Елена. - Ты просто вспомни!

Стежню очень хотелось надеяться, что он так же непроницаем для этой женщины, как и она - для него. Однако он не стал проверять, а просто закрыл глаза, скользнул по древу памяти вниз, и перед его мысленным взором возник образ Леночки Энгельгардт пятилетней давности.

- Ну как, похорошела? - кокетливо спросила женщина, когда Стежень открыл глаза.

- Не то слово! - искренне ответил Глеб.

- А конкретнее, милый?

- Конкретнее... Была, верно, замарашка. А теперь - очень привлекательная женщина. Ты довольна?

- Конечно, довольна. Но я же просила поконкретней, доктор Стежень!

- Не понимаю, - сухо сказал Глеб.

- Хорошо. - Женщина улыбнулась. - Я помогу. Например, рост.

- Вроде прибавилось сантиметра три?

Елена засмеялась.

- Межпозвоночные диски, осанка? - предположил Стежень.

- Десять.

- Что - десять? - растерянно спросил Стежень.

Тут же поймал себя на том, что поддался ее игре, и сосредоточился.

- Не три, а десять сантиметров. Могла бы и больше, но больше не нужно. Волосы, кожа, мышцы, - Елена погладила себя по бедру, - это совсем просто.

- Для того, кто хочет и умеет, - просто, - согласился Глеб.

- Зубы ты сам мне сделал, спасибо. А посмотри сюда. - Женщина вытянула ногу. - Может великолепный доктор Стежень удлинить берцовую кость?

- Хирургически. - Глеб уже понял, куда она клонит, но решил поддержать игру.

- А уменьшить стопу? Или поиграть с формой лицевых костей?

- Я бы не взялся.

- Посмотри, Глебушка, посмотри на меня внимательно. Не сразу, постепенно, год за годом. Но теперь - почти всё. Я довольна. А скажи мне, милый, знаешь ли ты, когда и почему меняются линии на ладони?

- А, черт! - воскликнул Стежень.

- При чем здесь черт? - Елена засмеялась. - Вижу - знаешь.

- Да, - мрачно согласился Глеб, - знаю.

- Глебушка, солнышко, не переживай ты так! - нежно проговорила Елена. - У тебя Христос, у меня Душка. Каждому свое.

Она подсела к нему, прижалась теплой грудью:

- Глебушка, ты ведь сам говорил: у каждого свой путь, да? И мне на моем - хорошо. Я ведь тебя на него не зову, верно? Не обижай меня, Глебушка, мне от этого больно! - Заглянула снизу ему в глаза: - Не ругай меня, пожалуйста, и не отталкивай. А худо будет - только намекни. Уж я к тебе, со своего пути, всегда прибегу и помогу! И платы мне никакой не надо! Я теперь бога-атая, Глебушка! Почти как Сермаль. Ничего мне не надо. Только вы с Кириллом, вы, праведные, меня не отталкивайте!

Она обвила руками шею Стежня, прошептала, касаясь губами уха:

- Пожалуйста, не гони меня...

- Никто тебя не гонит. - Стежень решительно отстранил ее от себя. - Только веры твоим словам, Ленка, прости, немного!

- Веры? - Женщина засмеялась, но смех вышел горьким. - Без веры я как-нибудь... Мне бы понимания немножко. И сострадания...

- Это будет, - обещал Стежень и хотел подняться, но женщина его удержала.

- Вот смотри. - Она коснулась губами своего хрустального оберега, сняла его и положила на подоконник. - Дай мне руки!

Глеб протянул открытые ладони, Елена вложила в них свои, и Стежень ощутил, как соприкоснулись их нежные эфирные тела. Он услышал, как сквозь туман, тихий вскрик Елены. Через мгновение он сам еле сдержал крик. Родившийся вихрь взметнул их и закружил, словно одуванчиковый пух. Невероятным усилием Стежень обуздал поток, позволил ему медленно истекать вверх, поднимаясь, как пар над горячим источником... Руки их разъединились.

Еще целую минуту они сидели не двигаясь, потом Елена грациозно потянулась, подхватила Душку и повесила на шею. Хрустальный череп вспыхнул зеленым огнем, но женщина прикоснулась к нему, и огонь угас.

Глеб встал. Тело его стало совершенно невесомым. Как воздушный шар.

- Спасибо, дружок, - поблагодарил он, коснувшись губами пушистой черной макушки. - Я пойду, надо подумать.

И вышел, аккуратно притворив дверь. Женщина проводила его нежной улыбкой, но как только закрылась дверь, улыбка сошла с ее лица, словно ее кто-то стер. Руки Елены совершили несколько быстрых движений, и в воздухе повис красный призрачный шар размером с детский мячик. Повинуясь движению тонких пальцев, шар поплыл к двери, коснулся ее, протек насквозь и пропал.

- Храни его, - прошептала женщина. - Храни его для меня...

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Олег Ликанов подчинялся потому, что сопротивляться было нечем. Вся его воля исчезла, хотя ум продолжал работать и, в частности, совершенно отчетливо констатировал происшедшую перемену. Но никаких эмоций. Поднимаясь лифтом на девятый этаж, в собственную, полгода назад приобретенную квартиру, Ликанов был спокоен, как мертвец. А ведь там, наверху, его жена. Хоть и не пылко любимая, но преданная и заботливая. Никогда прежде Олегом не обижаемая. И вот сейчас Ликанов вез к ней, в свой собственный дом, опаснейшее из существ. А мог бы... В том-то и дело, что не мог!

Рустам одобрительно похлопал Олега по плечу (Морри опять отошел, позволив жертве вкусить плоды победы):

- Не робей, Одежек! Я зла не помню. Я о тебе позабочусь.

Глазки у Кермаева тусклые, подлые. От него ощутимо попахивало потом и еще какой-то гнилью.

Ликанов молчал. Извне он куда лучше Рустама представлял отношения жертвы и Хозяина. Но не жалел бывшего ученика. И не оправдывал. И не обольщался. Вся суть Рустамчика - настежь. Как на ладони. И еще Олег знал: любую гадость, какую задумает Кермаев, Морри поддержит и разовьет. И так будет, пока Морри-разум не решит, что достаточно освоился в новом мире. Тогда жертва станет Пищей. У него, Ликанова, положение самую чуточку получше. Его взяли через эгрегор. Это не прямая связь, поэтому у Олега осталась свобода мыслить и крошечка видения, унаследованная от поглощенного эгрегора. Ликанов мог ощущать, как поглощенный охраняет Хозяина от посягателей. Еще Олег понимал: окрепнув, Морри снова пойдет в атаку, чтобы хапнуть кусок покрупнее. И тогда маленький эгрегор тоже получит свой кусочек. И кусочек кусочка получит Ликанов... Если послужит Хозяину.

Скоростной лифт бесшумно скользил вверх. На голубом пластике было написано:

"Звоните, мальчишки, я вас люблю! Света". И телефон.

Лифт остановился.