Чтение 16–й страницы книги ~Конец пути~

— Пока не подойдем, не узнаем. Теперь мудрый Аркаим уже сам обернулся, дожидаясь остальных путников, и пошел только вместе с ними.
Впереди между тем на стену дворца один за другим начали выходить мужчины в рваных одеяниях и вставать на колени.
— Да это же верховный сардар! Неужели была попытка переворота?
— Милости просим, всемогущий. Милости и прощения. Милости… — еще издалека стали кланяться мужчины. Стражи рядом видно не было. Значит, каялись добровольно.
— Что случилось, несчастные? Ахтой Бао, говори!
— Твой брат сбежал, мудрейший из мудрых, и сильнее…
— Как сбежал?! Когда?! Куда делся?!
— Он потребовал, чтобы его обмыли, мудрый Аркаим, — уткнулся лбом в землю верховный сардар. — Он и вправду был грязен и пах недостойно твоего брата, господин. Поскольку в его светелке с водой обращаться сложно, стража повела его в умывальню, в которой его стали омывать самые доверенные из служанок.
— Дальше!
— Стража перед омыванием перевернула все зеркала, как ты и велел завсегда поступать при своем брате.
— Дальше!
— Но во время омовения великий Раджаф вдруг сказал, что ему плохо видно, встал и повернул к себе одно из зеркал. Служанки не посмели перечить ему… Они знали его еще со времени, как он был их господином. Он повернул зеркало к себе. И исчез.
От такой вести правитель болезненно застонал.
— Я повелел немедленно отсечь головы всем служанкам. За глупость и предательство.
— Идиот. Теперь мне даже некого допросить. Мудрый Аркаим скрипнул зубами, повернулся к Олегу: — Чужеземец, нам нужно опять рассылать гонцов и поднимать орлов в небо. Надеюсь, его не поддержит ни один из городов.
— Бесполезно, — вздохнул Середин. — Нам его больше не поймать.
— Почему?
— Твой брат умен, мудрый Аркаим. Надеюсь, тебя не оскорбят эти слова. Вряд ли он допустит, чтобы его дважды поймали в одну ловушку. Я совершенно уверен, что после ухода из Ресевы первое, что он сделал — это оставил где-то в уютном и спокойном месте зеркало. Причем так, чтобы им можно было уверенно воспользоваться в любой момент. Наверняка там на всякий случай и одежда приготовлена, и колдовской камень про запас, и оружие. Во всяком случае, я поступил бы так. Вряд ли Раджаф, с его жизненным опытом и умом, не догадался сделать то же самое.
— Ты полагаешь, он прячется возле Ресевы?
— А теперь о плохом, мудрый Аркаим, — вздохнул Олег. — Я думаю, свой тайный схрон он сделал далеко, очень далеко. Дней за двадцать пути. Это самый безопасный вариант.
Конец пути
Когда у человека случаются неприятности, он может говорить о них много и долго. Когда у него все хорошо — говорить вроде и не о чем. Почти полный месяц все было хорошо и у Олега. Он отдыхал в обширных покоях бывшего гарема, пил и ел вдосталь и шутил над невольницей, над ее страстью шить какие-то невероятные, замысловатые наряды. Через день он гулял с нею вокруг города, дабы она могла опробовать и продемонстрировать свои фантазии. Если после этого она не разочаровывалась в них — устраивал потом верховую поездку. С кувырканием в сугробах, игрой в снежки и неожиданными ласками. Такого издевательства дорогие ткани почти всегда не выдерживали, и Урсула, упрямо поджав губы, принималась за новое одеяние.
Любовод в соседних покоях сторожил сундуки с самоцветами и время от времени их пересчитывал. Все боялся, что кто-нибудь из обитателей дворца богов попытается незаметно утащить кусочек сокровищ, благо пропажу одного сундука из добрых семи десятков так сразу не заметишь. Карауля их общее добро, новгородец пил мед и тискал пышногрудых красавиц — то ли служанок, то ли невольниц. Ведуну Ахтой Бао таких почему-то не присылал. А может, и присылал, но Урсула успевала встретить их первой…
Ксандр и холоп на жизнь тоже не жаловались, когда заходили повечерять к Любоводу. До их комнат Олег так и не дошел. Как-то не получилось.
Так и тянулась размеренная гостевая жизнь, пока однажды поутру к Олегу в спальню не постучал купец:
— Ты как, друже, не утомился за ночь?
— Так утомился, что бока уже болят. Ты чего хотел, Любовод?
— Да вот, собрались с Ксандром за кораблем ехать. Не желаешь размяться? Али сундуки сторожить останешься?
— Корабль хотите купить? Зачем, зима же на дворе!
— Кому зима, а кому первая капель, колдун. Зачем кота в мешке выбирать, коли можно на берегу и днище, и киль осмотреть, и по пустому трюму внутри полазить. Коли не так что, до ледохода и просмолить еще успеем, и доски, какие не понравятся, перешить, и пристроить что на судне, коли понадобится. Дык, едешь с нами али остаешься?
— Еду, конечно, — поднялся ведун. — Еду, пока пролежни не выросли.
— Чегой-то невольницы твоей не слыхать. Никак, зря я для нее мерина приготовил?
— Еду! — тут же отозвалась Урсула. — Не пущу одних, не надейтесь.
Через час путники уже покачивались в седлах, направляясь в сторону пустовавшего в каимские зимы торга.
— Будуты не вижу, — заметил Олег. — Совсем обленился холоп. Неужели отказался?
— Кто же холопов спрашивает? — хмыкнул купец. — Да, кстати, о нем тебя спросить и хотел. Как станем князю Муромскому его отдавать? Заворачивать ведь надобно будет к стольному городу. А у нас груз такой… Неровен час, выболтает кто раньше времени. Так чего скажешь, колдун.
Олег помолчал. По уму, по совести, по закону беглого холопа хозяину требовалось воротить. На ворованном добре, известное дело, прибытка не наживешь, а имя честное потеряешь. Да вот беда. Одно дело, когда добро это в сидоре болтается, а другое — когда оно смеется, разговаривает, в бою дерется рядом с тобой. И когда ведомо тебе, что при возврате его в лучшем случае запорют вусмерть, в худшем — в яме какой-нибудь сгноят.
— Есть у меня мысль такая, колдун. Что, если нам его у излучины высадить да в Муром пешком послать? Нечто мы его за свой кошт катать туды-сюды обязаны! Накажем строго, дабы шел к князю своему в ноги кланяться, а сами далее поплывем?

— Нехорошо, Любовод. Сбежать ведь может. Опять же видел я, рана у него на бедре от копья страшная. А ну откроется в пути? — с совершенно серьезным выражением лица забеспокоился Олег. — Помрет холоп — кто казне хозяйской убыток станет возмещать? Нет, друже, я на себя риска такого не возьму.
— Что же делать тогда? — усмехнулся новгородец. — И вести его, болящего, тоже ведь несподручно!
— Вот и я беспокоюсь, — согласился ведун. — Вот как я мыслю. Отписать князю Муромскому, что видели мы его холопа в здешних местах пораненного. По немощи его взять не смогли, дабы не зачах в пути трудном. Но князь завсегда ладью послать может и себе его забрать. Мудрый Аркаим ведь добро чужое укрывать не станет?
— Вестимо, не станет, — согласился купец. — Враз отдаст, едва сыск сюда доберется. Да и вправду, князя-то чего тревожить? Зачем писать? Как сыск будет, все людям его служилым и обскажем. Дескать, видели, знаем и сообщить можем. Ни нам, ни правителю здешнему чужого не надобно. Пусть забирают…
— Разве ж он пошлет ладью в даль такую ради холопа увечного? — не выдержала невольница. — Это же хлопоты какие!
— Наше дело пред богами и Русской Правдой чистыми остаться, — ответил ей кормчий. — Не врать, не вилять, дабы суд любой выдержать. И людской, и божий. А пошлет князь Муромский ладьи за холопом увечным, не пошлет — то дело не наше. Видели мы его? Видели! Стало быть, поведать о сем обязаны. Ранен был он? Был. Со мной рядом, бедный, валялся. Исцелился? Не знаю… Я кормчий, не лекарь. Греха на себя не возьму больного за тыщу верст везти. Коли помрет — кто перед князем отвечать за убыток станет?
— И я не возьму, — кивнул купец. — Рази я лекарь?
— И я не возьму, — добавил Олег. — Не я исцелял. Подозреваю, без меня его ладно вылечить не могли… Пусть, от греха, у Аркаима в палатах остается… Заслужил.
— А-а-а… — наконец сообразила невольница. — А вы здесь остаться не хотите? Хорошо все же. Дом большой, теплый. Правитель чтит и уважает. Слуги…
— Эк твоей невольнице жизнь-то со слугами понравилась! — засмеялся купец. — Однако же зря ты беспокоишься, Урсула. С теми двумя сундуками самоцветов отборных, что мудрый Аркаим тебе отсыпал, тебе в любом конце земли до последнего часа жизнь сладкой будет, в тепле, сытости и со слугами любыми. Так отчего же здесь, средь чужаков странных торчать? Куда как лучше в родной сторонке палаты поставить в три жилья, да с подклетью каменной, окнами слюдяными, с амбарами обильными, да чтобы двор с теремом! Тут и делом заняться можно, и слуг расселить, и детишкам где расти будет. А уж коли друг верный рядом живет — так и вовсе красота! Чего скажешь, колдун?
— Разве ты не с Урсулой разговаривал?
— Перестань, друг мой Олег, все ты верно понял.
— Ты же знаешь меня, друже. Ну какой мне дом да амбары с детишками?
— Я так тоже завсегда думал, колдун. Полный трюм, попутный ветер. Да токмо… Токмо того добра, что мы ныне от мудрого Аркаима заполучили, никаким торгом удачным не перекрыть и дорогами новыми не оправдать. С таким прибытком мы уже не дом, княжество прикупить можем. Так куда скакать, за что рубиться? Ну же, друг мой! У всякого пути конец должен быть. Так уж заведено, что любая дорога хоть рано, хоть поздно, а кончается. Чего еще нам с тобою искать? Хватит, Олег, пора останавливаться. Вот он, пришел. Конец пути.
— А мне здесь понравилось, господин, — грустно сообщила невольница.
_—_Меня в Угличе невеста ждет, красавица. Зорислава любая. Губы таковые, раз коснутся — до века не забудешь. А глаза, что море, бездонные. На чужбине, Урсула, и мед горький, а на Родине и уксус сладок. Друг мой соврать не даст. Так, Олег? Чего молчишь? Ужель обманываю.
Ведун вздрогнул. Под разговорами сотоварища мысли его уползли в историю, и он вспомнил, что за все существование новгородских земель с древнейших времен и до Смутного времени никому не удавалось Новгород ни победить, ни оккупировать. Так что если и искать конец пути, то, наверное, там. За детей будущих на много поколений вперед можно быть спокойным. В лапы дикарей окрестных не попадут, под пятой чужой не окажутся.
Так, значит, что… Конец пути?
— Друже!
— Что сказываешь?
— Как насчет меда чужого?
— Да верно все, верно сказываешь. За морем телушка — полушка, да рубль перевоз.
Любовод выразительно сплюнул, рабыня захихикала.
— Ты, никак, торговать затеял, колдун?
— Зачем мне, с такими-то богатствами? Лучше уж школу построить. Ныне, сказывают, науки можно любые учить. А я, помимо лекарств и колдовства, еще немало из учебников помню.
— Это вроде тех, что волхвы… — купец запнулся. — Так ты что, друже… остановиться вознамерился?!
— Ты же сам молвил, Любовод, — вздохнул ведун. — Все, конец пути.
— Да! — радостно засмеялся купец. — Стало быть, вместе отныне будем? Стало быть, соседи, рядышком… Ой, а это кто с охраной такой? — Купец привстал на стременах. — Ты глянь, легок на помине. Мудрый Аркаим!
Полусотня смолевников обтекла путников со всех сторон, правитель придержал коня напротив Олега. Кивнул:
— Стало быть, отправляетесь?
— Пока токмо судно выбирать поехали, мудрый Аркаим, — весело ответил купец и тут же напомнил: — Ты ведь нас одним кораблем с командой одарить обещался.
— Обещался — стало быть, одарю… — Он махнул рукой, и полусотня, повинуясь бесшумному приказу, тут же умчалась вперед. — Стало быть, собрался в дальние края, чужеземец? Не по нраву тебе мой кров, мои подарки?
— Все по нраву, благодарю тебя, мудрый Аркаим, — склонил голову ведун. — Но ведь и честь знать надобно. Сколько же можно гостеприимством чужим злоупотреблять.
— Так ведь не гонит никто.
— Ну ты догоняй, друже… — Почуяв, что между Олегом и правителем назревает серьезный разговор, кивнул купец и, прихватив за повод лошадь невольницы, поехал дальше.
— Судьба моя такая — дальний путь. Мой дом — дорога. Не привык я сидеть на одном месте, мудрый Аркаим.
— Что же, — пожал плечами правитель. — Прощай, чужеземец.
— Ты меня отпускаешь?
_—_Да, конечно, — удивился мудрый Аркаим. — Ведь ты же хочешь уехать? Или нет?
— Хочу.
— Тогда о чем ты беспокоишься?
— Ты делаешь это слишком легко. Я думал, ты попытаешься уговорить меня принести третью жертву.
— Ты ведь все равно не согласишься. Хотя давай попробуем. Чужеземец, продай мне свою невольницу за любую цену.
— Нет.
— Тогда позволь мне провести обряд третьей жертвы, и после того как врата мира мертвых откроются, а бог Итшахр войдет в наш мир, ты получишь в свою власть любую страну, какую только пожелаешь.
— Нет.
— Вот видишь, — развел руками правитель. — Ты не согласен. Как хочешь. Прощай.
— И все?
Мудрый Аркаим засмеялся:
— Ты недоволен, что я не угрожаю, не пытаюсь тебя убить или отнять рабыню силой? Я не стану этого делать, чужеземец. Потому что ты сильно помог в моем деле, а я умею быть благодарным. Потому что ты опасный противник, и я не стану искать с тобой ссоры. Потому… Вот скажи, ведун Олег, тебе доводилось побеждать?
— Раз я все еще жив, правитель, — значит, да.
— И что ты испытываешь после победы?
— Радость. Гордость. Ну… удовлетворение.
— Да, пожалуй. Но вот скажи, разве это не восторженное чувство, когда ты осознаешь, что победа уже здесь, рядом? Что она неизбежна и осталось сделать лишь один очень маленький шажок? Так зачем же спешить? Чем дольше ты задержишься на этом последнем шаге, тем дольше продлится это ощущение восторга. А сделаешь его — и все. Радость, гордость. Это длится долго? Нет. Все, победа осталась позади. Стремиться больше не к чему.
— Да, — согласился ведун. — В этом что-то есть.
— Я больше не изгнанник, чужеземец. Я не прячусь в горах, а сижу во дворце, правлю страной. Я знаю, что мне остался только маленький шаг. Так почему бы мне и не подождать? Рано или поздно, но в землях Кайма снова родится девочка с разноцветными глазами. И тогда я открою врата Итшахра. Что мне эти сто или двести лет? Я могу и подождать.
— Спасибо тебе, мудрый Аркаим.
— Тебе спасибо, ведун Олег. Хотел бы поговорить, но до меня дошли тревожные вести. Нужно спешить в столицу.
— А что случилось?
— Пока не знаю. Кумаи только-только взлетели со дворца. Когда они увидят землю, тогда… Тогда будет понятно.
Правитель развернул коня и помчался вслед полусотни. Олег кивнул и повернул в другую сторону. Нагнать своих спутников он успел, но почти сразу позади послышался крик:
— Чужеземец! Чужеземец, мудрый Аркаим призывает тебя к себе!
— Я так и знал, — опять сплюнул Любовод. — Очень уж долго все было слишком хорошо!
Путники поворотили коней и помчались вслед за правителем.
Нагнать его удалось только у стен столицы. Вслед за полусотней дворцовой стражи они поднялись наверх, и здесь Олег, расталкивая воинов, наконец добрался до правителя:
— Что случилось, мудрый Аркаим?
— Раджаф вернулся.
— Где он.
— Он… — Правитель остановился, прикусил губу. Потом еле слышно выдавил: — Он вернулся не один.
С кем?
Идем вниз!
До дворца богов они хранили молчание, и только спустившись в зал, куда охрана вслед за правителем и гостями не пошла, мудрый Аркаим, расхаживая от стены к стене, продолжил:
— Поутру прибыл посыльный из Бхена. Он сказывал, один из жителей их селения ездил в Ресеву к родичам и застал город мертвым. Пустым. Везде кровь, ничего не тронуто, людей нет. Он вернулся, и староста Бхена решил отослать мне посыльного с известием. — У хозяина дворца тряслись руки. — Это было десять дней назад. Десять дней!
— А кумаи? — напомнил Олег. — Что увидели орлы?
— Они увидели смерть! Птух горит! Аналараф пуст! Тойха, Ламь, Тарахана, Гдох — все пусты! Тар-та, Румь горят! Десять дней! Он разорил половину Кайма! Чужеземец, у него тысячи, много тысяч воинов! Мертвых воинов! Весь Большой Каим в следах. Он привел с собой не меньше трех тысяч мертвецов. Может, и больше. Даже не знаю, где он мог их взять. Наверно, у югров. Он идет, он берет или выжигает города, убивает жителей, потом оживляет и идет дальше! Проклятие Итшахра! У него, наверное, уже десять тысяч мертвецов! И всех он ведет сюда!
— Ну да, он и мне так советовал поступать, — вспомнил ведун. — Убивать жителей и вливать в армию. Значит, Раджаф решил бороться до конца. Говорила мне мама, что добро всегда побеждает зло. А я не верил.
— Что мне делать, что мне делать, чужеземец?! Ты же, ты мой воевода. Я доверил все это тебе. Ты еще здесь, чужеземец. Так останови его! Ты можешь, ты должен мочь! Десять тысяч… Я обречен. Все обречены.
— А добро? Добро надо прятать, — просипел Любовод. — Разорят ведь захватчики. Спрятать все надобно, правитель. Схоронить.
— Подожди, — облизнул пересохшие губы Олег. — Ты говорил, что руководишь мертвыми лучше брата. Так, может, ты сможешь перехватить… Направить мертвых против него.
— Мертвецы подчиняются тому, кто их оживил! Я могу… Я могу перебить население столицы, оживить и кинуть мертвых против Раджафа. Но его слишком мало! Ну же, ведун Олег, придумай что-нибудь! Или не убивать их? Хотя какая разница, брат все равно перебьет всех. Бежать… Чужеземец, мой дворец удержится против них? Великие боги, Раджаф никогда раньше не воевал мертвыми!!! Десять тысяч! — Аркаим опять заметался от стены к стене, остановился перед ним: — Скажи, мой дворец устоит? Он устоит? Правду, скажи мне правду! Ну почему ты молчишь?!
— Дай подумать!
— Подумать? — Мудрый Аркаим опять заметался по залу. — Знание, у нас есть знание. Раджаф не касался книги, он его не получил. Проклятие Итшахpa, теперь книга опять достанется ему! Но теперь это будет целая книга! О чем ты думаешь, чужеземец? Ты сам говорил, что от нашего знания раньше чем через пятьсот лет пользы не будет! А Раджаф выжжет этот город дотла уже завтра. Да ответь же мне! Ты мой воевода! Нам бежать? Нам бежать — или ты справишься с ним?
— Куда бежать? — взвыл Любовод. — Куда? Зима вокруг, реки подо льдом.
— Не знаю, — мотнул головой Аркаим. — Не знаю. Некуда. — Он вдруг стал спокоен, хотя и угрюм. — Будем ждать здесь. Бесполезно, все бесполезно. И все же… Все же я почти победил. Мне оставалось лишь открыть врата… Врата! Чужеземец, если открыть врата, Раджаф ничего не сможет сделать! Итшахр — бог мира мертвых. Против него воины брата сражаться не станут, не смогут. Мертвые подчиняются ему! Прошу тебя, ведун Олег. Мы должны открыть врата.
— Нет, — покачал головой Олег. — Третья жертва — это жизнь девушки. Я не дам убить Урсулу.
— Но ее все равно убьют, колдун! Нас всех убьют!
— Нет, не убьют! — вскинул руку мудрый Аркаим. — Она не умрет.
Он подошел к Середину, встал перед ним, отер лицо ладонями, тихо заговорил:
— Пойми, чужеземец. Когда откроются врата Итшахра, наши миры соединятся. Они станут единым целым. Мир мертвых и мир живых. Это будет одно. Врата откроются, и через них твоя девушка вернется к тебе. Вы останетесь вместе. И я сделаю все, чтобы вы были счастливы, богаты, могучи, чтобы вы правили достойными странами. Смерти больше не будет. Твой друг встретится со своими умершими родичами, ваш кормчий — с погибшими товарищами. Если ты кого-то безвозвратно потерял в этом мире, то обретешь их снова. Врата соединят наши миры. Навсегда. Мы не станем убивать твоей невольницы. Мы убьем саму смерть.
— Олег, я умоляю тебя, соглашайся! — взмолился новгородец. — Ксандр, скажи ему! Урсула! Завтра нас перебьют всех! Мы лишимся всего, чего добились! Неужели вы хотите умереть? Урсула, мы вернем тебя! Мы вернем тебя назад. Великие боги, да вразумите же их!
— Как ты думаешь, ведун Олег, — так же тихо произнес Аркаим. — Что сделает мой брат, если твоя невольница попадет к нему в руки живой? Догадываешься? Забавно то, что тебя в таком случае никто и ни о чем спрашивать не станет. Не хочешь приносить в жертву — хотя бы убей ее, чужеземец. Тебя не обрадует, когда после открытия врат и соединения миров ты вернешься к жизни только для того, чтобы подвергнуться мести за свою борьбу против тирана. И эта месть будет длиться вечно. Ведь новое устройство мира установится навсегда.
— Ты угрожаешь мне, правитель?
— Угадай, кто станет второй жертвой вечной мести моего брата, чужеземец? Мне придется терпеть муку рядом с тобой. Вечно. Вечно! Ты думаешь, я этого хочу? Да решай же ты наконец! Не то вместо нас все сомнения разрешит Раджаф.
— Можно попробовать…
— Я верну тебе твою невольницу, ведун Олег, — расплывчатый ответ правителю почему-то не понравился. — Верну сразу же после обряда. Клянусь тебе, я отдам ее в тот же час, как откроются врата Итшахpa. Смерти не будет. Так ты согласен на обряд? Да или нет?
— Да, согласен.
— Коней! — Мудрый Аркаим отошел от него и закрутился, громко призывая: — Меня слышит хоть кто?! Седлайте коней!
Знакомый путь занял меньше дня — но к святилищу путники прибыли все же в темноте. Ночевать пришлось прямо у ног зеленого бога — лучшего места в потемках не нашли. Но Итшахр, судя по всему, не обиделся. Никаких бед на головы путников не обрушил.
На рассвете к святилищу прибыл караван из двух десятков вьючных лошадей, которых сопровождали около полусотни слуг. Они споро начали разворачивать уже знакомое Олегу действо: жаровни по краю площадки, полог, полотняные стены. Работали спокойно и уверенно. Где-то через час подъехали еще путники — жрец, трое молодых служителей. Они принесли и поставили возле алтарной стены странное сиденье — похожее на кресло с подлокотниками, но со спинкой, сильно откинутой назад, и с желобком от верхней части влево. Оставалось удивляться, когда только Аркаим успел все так тщательно приготовить.
Полыхнули жаровни, пространство под пологом начало быстро прогреваться. Еще бы — двадцать треножников на столь малый объем. На кресле служители разложили принесенные из воинского лагеря бурдюки с горячей водой — похоже, мудрый Аркаим подумал и об этом.
Наконец приготовления были закончены. Двое молодых служителей замерли у стены, справа и слева от ног Итшахра, — пожилой жрец встал за спинкой кресла.
— Ступайте все! — взмахнул руками мудрый Аркаим. — На священном обряде открытия врат не должно быть посторонних!
Смолевники из охраны, слуги, Любовод и Ксандр вышли. Олег упрямо остался. Но правитель, видимо, и не ожидал от него столь большой скромности, а потому промолчал.
— Всесильный Итшахр! — медленно подошел к алтарной стене чародей. — Мы, возлюбленные дети твои, склоняемся пред проснувшимся богом мира, обретшим силу и подошедшим к вратам. Мы, возлюбленные дети твои, ждем тебя здесь, молим о радости свидания и готовимся открыть врата мудростью, волею и ключом своим.
Все это было торжественно, величественно, исполнено радости — но в поведении присутствующих ведун совершенно не ощутил беспокойства, и это неприятно кольнуло его в душу.
— Возлюбленная наша сестра, — повернулся к невольнице мудрый Аркаим. — Спрашиваю тебя: добровольно ли и с радостью ты становишься ключом к вратам бога Итшахра?
Урсула повернула голову к Олегу. Он кивнул.
— Да, — тихо ответила рабыня.
— Сними с себя эти одежды, сестра. Для праздника открытия врат Итшахра нужны праздничные одежды.
Девушка послушно обнажилась, старенький жрец поднес ей груду золотых колец, потянул за крупные рубины сверху — и одеяние вдруг развернулось в длинную кольчугу, сплетенную из золотых колец, украшенную множеством самоцветов, золотых накладок и дисков.
«Да, с такого платья кровь отмоется без труда, — отметил Олег. — На тряпье, что ли, экономят?»