держал минут пять. Затем переместился на кухню, открыл пару консервных
банок и, не садясь, поужинал.
всю цепочку необычных происшествий, но чувствовал не столько тревогу,
сколько любопытство. С некоторых пор его реакция на неожиданности сводилась
к бесстрастному фатализму - он просто ждал, какой следующий шаг сделает
судьба. Благодаря такой отстраненности ему неизменно удавалось избежать
роли главного героя. До нынешнего утра, до того, что произошло на толедской
улочке, он всегда был всего лишь исполнителем. И не более. Жертвами
становились другие. Всякий раз, когда ему приходилось лгать или заключать с
кем-то сделку, он вел себя отчужденно - никаких моральных обязательств ни
перед людьми, ни перед вещами у него не возникало, они были лишь сырьем,
рабочим материалом. Эмоции исключались. У Лукаса Корсо была своя позиция:
его услуги покупали - он выполнял задание и получал вознаграждение, ничего
не принимая близко к сердцу. И пожалуй, такая позиция оказалась лучшим
способом самозащиты. Точно так же, когда он снимал очки, люди и далекие
предметы делались расплывчатыми и мутными: они лишались привычной четкости
очертаний и потому вроде бы переставали существовать, с ними можно было и
не считаться. Но боль в руке существовала, как и чувство угрозы, которая
нависла над его собственной, а не чьей-то чужой жизнью, - чувство для него
новое. Иными словами, ситуация коренным образом переменилась. Лукас Корсо,
столько раз выполнявший функции палача, не привык ощущать себя жертвой. Он
растерялся. "
у него пересохло во рту. Он открыл бутылку "Болса" и отыскал в сумке пачку
аспирина. Он всегда носил все самое необходимое с собой: карандаши и ручки,
наполовину исписанные блокноты, многофункциональный швейцарский нож,
паспорт и деньги, пухлую телефонную книжку, свои и чужие книги. Поэтому он
в любой момент мог исчезнуть, не оставив следа, как улитка со своим
домиком. Сумка помогала ему устраивать себе импровизированное жилье в любом
месте, куда его забрасывала судьба или засылали клиенты: в аэропортах, на
вокзалах, в пыльной книжной лавке какого-нибудь европейского города, в
гостиничных номерах, слившихся в его воспоминаниях в одну-единственную
комнату с размытыми приметами, где он, если внезапно просыпался в темноте,
не мог сообразить, куда попал, судорожно нащупывал выключатель или искал
телефон. Такие вот белые пятна обкрадывали его жизнь и его сознание. В те
первые тридцать секунд, когда тело уже проснулось, а рассудок или память
еще нет, он пребывал в растерянности и не был уверен даже в собственной
реальности.
и необходимые справочники, а справа - "Девять врат" и досье Варо Борхи.
Потом, держа в руке сигарету, откинулся на спинку стула. Сигарета за пять
минут истлела, а он так и не поднес ее ко рту. Все это время он ничего не
делал - только медленными глотками допивал джин и глядел то на пустой
экран, то на пентаграмму, украшающую переплет книги. Вдруг он словно
очнулся. Ткнул окурок в пепельницу, нацепил на нос очки и принялся за
работу. Сведения в досье Варо Борхи совпадали с тем, что было написано в
"Энциклопедии книгопечатников и редких и любопытных книг" Крозе{1}:
(1620-1667). Типографское клеймо: змея и дерево, расщепленное молнией.
Профессии обучался в Лейдене (Голландия), в мастерской Эльзевиров. По
возвращении в Венецию напечатал серию работ по философии и герметической
философии малого формата (12°, 16°), которые очень ценились. Следует особо
отметить "Тайны мудрости" Николаса Тамиссо (3 тома, 12°, Венеция, 1650) и
"Ключ к плененным мыслям" (1 том, 132 х 75 мм., Венеция, 1653), "Три книги
об искусстве" Паоло д'Эсте (6 томов, 8°, Венеция, 1658), "Занятное
разъяснение тайн и иероглифических фигур" (1 том, 8°, Венеция, 1659),
перепечатка "Утерянного слова" Бернара Тревизана{2} (1 том, 8°,. Венеция,
1661) и "Девять врат в Царство теней" (1 том, f°, Венеция, 1666). За
издание последней книги был арестован инквизицией, мастерская его была
разрушена, а вся печатная продукция, как и все заготовки, уничтожены.
Торкья претерпел ту же участь, что и творения его рук. Обвиненный в
занятиях магией и колдовством, он умер на костре 17 февраля 1667 года.
стоившей жизни венецианцу. "DE UMBRARUM REGNI NOVEM PORTIS" - таково было
заглавие. Ниже изображалась типографская марка. Тут могли быть разные
варианты: одни ставили печать, другие простую монограмму, третьи выполняли
сложный рисунок. Марка Аристида Торкьи, как это и описал Крозе,
представляла собой дерево, у которого одна ветка была отрезана молнией.
Вокруг ствола обвилась змея, заглатывающая собственный хвост. Рисунок
сопровождался надписью: "Sic luceat Lux". Внизу указывались место издания,
имя печатника и дата: "Venetiae, apud Aristidem Torchiam" ("Издано в
Венеции, в доме Аристида Торкьи"). Ниже: M. DC. LX. VI. Cum superiorum
privilegio veniaque. С привилегией и с соизволением вышестоящих.
если верить аукционному каталогу коллекции Терраля-Коя ("Клеймор", Мадрид).
В описании Матеу допущена ошибка (указаны 8 гравюр, на самом деле их 9).
Ин-фолио, 299 х 215 мм., 2 форзаца - чистые страницы, 160 страниц и 9
ксилографии, пронумерованные от I до VIIII. Страницы: 1 - титульный лист с
маркой печатника, 157 страниц - текст. Последняя - чистая, без колофона.
Все иллюстрации расположены вертикально, в полную страницу. Оборот страниц
чистый.
легенда приписывала первоначальные рисунки руке самого Люцифера. Каждая
ксилография имела римскую цифру, обозначающую порядковый номер, затем шли
ее еврейский и греческий эквиваленты, а также латинская фраза, состоящая из
сокращенных слов. Корсо снова начал писать:
зубчатой стеной городу. Прижатый к губам палец - призыв к осторожности и
молчанию.
его ног - лампа, в руке он держит два ключа. Рядом с ним собака. Здесь же
начертан знак, напоминающий еврейскую букву "Тет".
направляется к мосту через реку. На каждом конце моста крепкие ворота,
закрывающие доступ на него. На облаке - лучник, он держит под прицелом
дорогу, которая ведет к мосту.
- IV). FOR. N. N OMN. A. QUE: Шут перед каменным лабиринтом. Вход в
лабиринт тоже прегражден запертой дверью. На полу три игральных кости - у
каждой видны сразу три грани, соответствующие цифрам 1, 2 и 3.
мешке. За его спиной стоит смерть, в одной руке у нее песочные часы, в
другой вилы.
руки связаны за спиной. Висит на зубце замка, рядом с запертой дверцей в
крепостной стене. Из отверстия бойницы высовывается рука в латной рукавице,
она сжимает пылающий меч.
белых клеток. В окно заглядывает Луна. Под окном у запертой двери дерутся
две собаки.
подставив обнаженную шею палачу. На заднем плане видно колесо фортуны, на
нем три человеческие фигуры: одна наверху, вторая поднимается, третья
спускается.
Дракон о семи головах, верхом на нем едет обнаженная женщина. В руке у нее
открытая книга. Месяц закрывает ей срамное место. На заднем плане пылающий
замок на холме, ворота в него, как и на других гравюрах, заперты.
зевнул. Комната тонула во мраке, только конус светает лампы и экран
компьютера нарушали темноту. Через большое окно проникал слабый свет
уличных фонарей. Корсо шагнул к окну, чтобы выглянуть на улицу, хотя не
смог бы внятно объяснить, что именно ожидал там обнаружить. Возможно,
стоящую у тротуара машину с погашенными фарами и темным силуэтом внутри. Но
ничего интересного снаружи не было. Лишь на миг прорезала тишину сирена
"скорой помощи", скрывшейся за громадами мрачных зданий. Он глянул на
колокольню ближайшей церкви: часы на башне показывали пять минут первого.
присмотреться к типографской марке на титульном листе-к змее, пожирающей
свой хвост, которую Аристид Торкья выбрал в качестве символа для своих
творений. "Sic Luceat Lux". Змеи и демоны, заклинания и тайные знаки. Корсо
с издевкой поднял стакан, словно посылая привет покойному книгопечатнику;
видно, это был очень храбрый человек - или очень глупый. За такого рода
произведения в Италии XVII века приходилось платить сполна, даже если
издавались они "cum superiorum privilegio veniaque".
Конюшевский Владислав
Корнев Павел
Афанасьев Роман
Шидловский Дмитрий
Сапковский Анджей
Зыков Виталий