пока его приятели приходили в себя, жертва нападения скрылась в неизвестном
направлении.
нападающей стороной была именно она, жертва. Ведется следствие".
заметка о нем оказалась внутри, почему-то не хотелось ему, чтобы на нее
падал дневной свет.
так, что трубку поднял Евлентьев.
броситься в жизнь, в схватки и гонки. - Как поживаешь?
кое-что набежало...
Анастасией жили если и не впроголодь, то весьма скромно, опустошая прежние
запасы макарон, круп, сахара - все подходило к концу. Да и выпить им почти
не приходилось, разве что. иногда Варламов угощал Евлентьева каким-то
непереносимым спиртом, отдававшим резиной. Но, с другой стороны, Евлентьев
опасался новых заданий, прекрасно понимая в то же время, что такой дикий
случай, какой случился с ним в Одинцове, вряд ли повторится.
молчишь? Поделись!
что он сделает, скажет, все его поступки и решения уже не будут иметь
слишком большого значения. Задав этот простенький вопрос "Когда?", он
отрезал себе все пути отступления. А, впрочем, какого отступления, от чего,
куда, зачем... Ему предлагали несложную работу, неплохие деньги. Такую
работу и такие деньги, о которых мечтали миллионы его отощавших
соотечественников.
Савеловском вокзале. Перед вокзалом площадь, на ней ряд машин, десятка два,
может быть, три. Мой "жигуленок" ты видел, узнаешь. Подходи и садись на
переднее сиденье. Жду, старик! - И Самохин, положив трубку, отсек все
отговорки Евлентьева, если бы таковые у него и возникли.
"Московского комсомольца", чтобы с утра отправиться на Белорусский вокзал,
на электрички, которые пойдут в сторону Одинцова, Голицына, Звенигорода,
Можайска.
ежедневно с утра до вечера общался с Анастасией и так привык к этому, к ее
мнению, советам, предостережениям, что ему трудно было вот так сразу,
самостоятельно, в одиночку собраться и выйти.
просох. Евлентьев отправился в пиджаке, поддев, правда, тонкий свитер. К
темным очкам он уже настолько привык, что почти не замечал их на собственном
носу.
согласился на встречу с Самохиным, - он надеялся и в то же время опасался,
что у того могут быть новости о следствии, которое велось где-то в Одинцове.
Вдруг что-то важное, вдруг неожиданное, вдруг надо все бросать и нестись
куда-нибудь в дальнее или ближнее зарубежье...
старой - чтобы ни у кого не возникло желания угонять ее. К тому же именно
такие вот машины составляли большинство в Москве, и запомнить ее было просто
невозможно.
хорошей мойки она могла оказаться и светло-бежевой, и песочного цвета, так
называемого "сафари", а может быть, серой или красноватой... Очень удачная
машина для криминального банкира, как выразилась бы, наверное, Анастасия.
длинного ряда машин, его невозможно было увидеть со стороны заполненной
народом площади. Дверца была предупредительно открыта, и он с ходу плюхнулся
на сиденье рядом с Самохиным. Тот приветственно толкнул его локтем, пожал
руку.
зелененьким показался.
тихо, спокойно, никто не звонит, не тревожит, не задает глупых вопросов, не
устраивает очных ставок, обысков, перекрестных допросов... А у тебя?
кое-какие справки о следствии...
может сказать о тебе ни единого слова. Никто тебя раньше не видел. Не знают,
к кому ты приходил, зачем, вообще придешь ли еще когда-нибудь. То есть
положение сложилось... ну просто обалденное! - Глаза Самохина радостно
сверкали, он был гладко выбрит, в белой рубашке с каким-то переливающимся
галстуком... Евлентьев подумал, что Самохин совсем недавно вылез из своего
роскошного "Мерседеса" и снял черное длинное пальто.
набежало, - он полез в карман и вытащил толстую пачку денег. Десятитысячные,
как заметил Евлентьев. - Извини, что мелкими, но так уж случилось... Здесь
миллион.
поэтому я решил пораньше выдать все, что положено... Хороший банкир не тот,
кто вовремя берет деньги, а тот, кто вовремя платит. Правильно говорю?
произнести, возразить он не мог и только казнился мыслью о зависимости.
Вот-вот, его все чаще и сильнее охватывало ощущение зависимости от Самохина.
указательный палец, каким-то красноватым он показался Евлентьеву, будто
Самохин постоянно мыл руки сильным едким раствором. Такие руки бывают у
врачей, которым частенько приходится ковыряться в разных человеческих
отверстиях.
отлучиться из Москвы. Неделька, полторы... Не больше.
подышишь свежим воздухом, отоспишься, немного отъешься... Что-то вроде дома
отдыха... А?
Совсем недавно он был уверен, что разговаривать о деньгах вообще неприлично,
тем более постыдны такие вопросы, какой он только что задал. Но теперь,
услышав свой вопрос как бы со стороны, он не испытал никакой неловкости,
что-то в нем сдвинулось, что-то переменилось. Вопрос был краток, была в нем
и четкость, и твердость, было в нем, чего уж там, было и немного цинизма.
спрашивай, какая. Сам я поехать не могу, вот и подумал, что лучше отдам ее
тебе. Ты испытал в последнее время нечто вроде шока, тебе надо восстановить
психику... Годится?
согласие... Не подводи меня, ладно? Будет просто неприлично, если, уже
согласившись, я начну трубить отбой... Да и почему тебе отказываться? Не
надо. И я опять же заинтересован в том, чтобы ты не болтался в Москве...
Пока нам с тобой везет, но никакое везение не может продолжаться слишком
долго. Отлучись, старик, отлучись.
бассейны, сауны, выберешь себе вид спорта, какой только по душе придется!