Чтение 16–й страницы книги ~Генералы подвалов~

На пороге стоял Куз. Лицо его было серым, он зажимал ладонью плечо. Пиджак был в травяной зелени и в крови.

– Ладно, – Инвалид посмотрел на своего бригадира. – Вязать, что ли?

***

Они вернулись через полчаса. За это время Настя, как могла, перевязала рану Куза. Ему было плохо, нужно было срочно ехать в город. Там возникнут еще проблемы, в больнице с такими ранами без ментов не обойтись. Если только крутые бабки заплатить.

– Посмотри-ка, Настя, в чемодане. Хватит мне на лечение?

– Хватит, – ответила Настя. – Мне не сосчитать, сколько тут вообще.

Она не очень рассчитывала на эти деньги, и пять тысяч, причитающиеся за работу бандитам, у нее были. Они с Кузом вчера съездили к родителям Волкова, взяли у них две, тысячу, «заветную», как он выразился, дал Марк, две занял у дружков Димка. Под проценты или, помрачнев, сообщил он, под отработку.

Когда Инвалид, Винт и Димка подошли к ним, Настя уже закрыла кейс. Димка встал рядом с Настей.

– Ну, хозяйка, давай расчет, – сказал Винт. – Все в лучшем виде сделано. Приятель твой подтвердит.

Настя вытащила из кармана пять тысяч, протянула Инвалиду. Тот, не считая, сунул деньги за пазуху. Наступила пауза.

Они стояли на поляне друг против друга. Настя, раненый Куз и Димка. Перед ними – два бандита с пистолетами в руках.

– Слушай, а чего там в этом чемодане-то? – лениво спросил Инвалид. – Покажи, а? Хочется знать, за что боролись.

Он протянул руку, но Настя отстранилась.

Тогда Винт поднял пистолет.

– Ребята, давайте по-хорошему. Без стрельбы…

Настя смотрела на ствол пистолета. Вот он поднялся на уровень Димкиной груди – Винт целился в единственного представляющего реальную опасность противника. Раздался выстрел, и Настя вздрогнула. Вот и все. Поиграли в бандитов…

Винт с удивлением на лице пошатнулся и упал навзничь. В ту же секунду Димка ногой изо всей силы врезал по руке Инвалида. Пистолет, описав в воздухе длинную дугу, исчез в кустах. Второй раз Димка ударил генерала подземных нищих кулаком в челюсть, и его тщедушное тельце отлетело на несколько метров в сторону.

– Бежим! – Он подхватил Куза за плечи, и тот громко застонал. – Бежим, блин, Настя! – Димка выхватил у нее чемодан и кинулся к машине Калмыкова. Куза он почти нес на себе.

Настя очнулась от столбняка и рванулась следом за ними, услышав сзади еще один выстрел. Но свиста пули слышно не было, видимо, стреляли не в них.

Димка буквально швырнул обмякшего у него на руках Куза на заднее сиденье «вольво», сам прыгнул за руль, распахнул дверцу перед Настей. Он уже завел мотор, когда заднее стекло машины разлетелось от настигшей их пули.

Не оборачиваясь на выстрелы, Димка рванул вперед.

– Пристегнись, – сквозь зубы процедил он.

Машина прыгала, взлетала на ухабах, тряслась, проносясь по толстым корням старых деревьев, которые и не подозревали, что уже выписана и оформлена лицензия на их уничтожение.

Настя обернулась. Погони не было.

– Сейчас выходим на трассу, тачку бросим. В город на этом гробу опасно въезжать, – говорил Димка. – Там КПП на въездах. Один бы я, может, проскочил, а с раненым, с баксами, без документов, блин, не отмажемся.

Въехав в курортную зону, Димка остановил машину, загнав ее в лес. Пиджак Куза пришлось выбросить, Димка дал ему свою спортивную легкую куртку.

– Держись, дружище, держись. Если доберемся до дома, будет тебе домашний личный врач, с такими бабками вылечат тебя, будешь еще лучше, чем раньше.

Куз плохо соображал. Ослабев от потери крови, он был на грани обморока и действовал механически. Вернее, не действовал, а безропотно позволял себя тащить, заталкивать куда-то, машинально переставлял ноги, когда его полунесли-полутолкали. Временами он впадал в забытье, почти не представляя, что с ним происходит. Вроде трясутся они в какой-то машине, шум вокруг, гам, кто-то громко говорит, кричит.

По ступеням Настиного подъезда Димка уже нес Куза на себе.

Когда Настя открывала дверь, Димка услышал громкий собачий лай и, прислонив Куза к стене, резко обернулся, сунув руку за пазуху, где был спрятан пистолет.

– Все, Димочка, все, – сказала Настя. – Успокойся. Это дог Николая Егоровича. В соседней квартире. Когда хозяина дома нет, он иногда голос подает.

***

Николай Егорович вернулся домой поздно. Много времени ушло на расспросы Инвалида. Он остался цел и невредим, хотя пульки у Димки были тяжелыми, успел даже пару раз пальнуть в отъезжающую машину. Не хотел говорить, сука, но Дядя, как звали Николая Егоровича близкие знакомые, умел развязывать языки. Он оставил его там, на лесопилке. Затащил в домик Рыбу, Винта и этого доходягу, от которого после его расспросов осталось мокрое место. Поджег домик и, не оборачивась, отправился пешком через лес. На электричку. Он не любил лишний понт. А на Настю у него давно были свои виды.

***

– Ну что, довольна? – спросил Димка.

– Не знаю.

– И я не знаю. Но хоть деньги теперь есть, проживем.

Настя пристально смотрела на него. Потом спросила:

– Проживем вместе?

Димка отошел к окну.

– Хочешь, Настя, я скажу тебе то, чего Моня недоговорил?

– Не надо. Хватит гадостей. Не говори ничего. Я так устала. Как дальше жить-то?

Она помолчала. Потом, странно посмотрев на Димку, сказала:

– А у наших ведь в этом году экзамены.

И сколько печали было в ее голосе.

– Какие экзамены? – не понял Димка.

– Выпускные. И вступительные. Мама так хотела, чтобы я поступила в институт.

– Не волнуйся. У тебя сегодня уже был один экзамен. А у дружков твоих может никогда и не будет. Так и останутся неучами.

Резкий телефонный звонок заставил их вздрогнуть.

– Алло, – Настя говорила ровным голосом, и Димка подумал, как быстро она меняет интонации. От детской грусти переходит к взрослой жесткости…

– Кто? Рома? Какой еще Рома?

– Настя, привет! Я никак не могу до тебя дозвониться. Слушай, я тут денег немного заработал, может, сходим куда-нибудь? В клуб? Или в кино? А хочешь – в ресторан?

– Рома… Рома… А-а, вспомнила.

Ну, конечно, молодой мажор, с которым она познакомилась как-то ночью. Он вдруг показался ей совсем ребенком, будто из детского садика. И все ее одноклассники, ровесники – тоже такие.

– Нет, Рома. Не пойду я с тобой. Я уезжаю.

– Извини. Надолго?

– Навсегда.

Настя повесила трубку.

– Кто это? – спросил Димка.

– Один из тех, кто не сдал экзамен.

Димка бросил быстрый взгляд на диван, где спал Куз. Целый вечер с ним занимался Димкин знакомый, студент военно-медицинской академии. Слава Богу, Димка застал его дома по чистой случайности. В самоволке был парень. Он долго возился с журналистом и сказал, что сейчас опасность уже миновала. Отлежится. Денег ему дали, уехал довольный. Димке бы его заботы. Как жить? Он выглянул на улицу.

Сентябрьская ветреная ночь вымела последние воспоминания о светлом питерском лете. Но, несмотря на поздний час, Димка увидел на улице довольно много людей. Компания подростков, покуривая, сидела на низком заборчике, опоясывающем здание детского сада. Мимо дома прошли трое здоровяков в кожанках, с бритыми затылками, сосредоточенно и быстро, размахивая на ходу руками. Рванул с места черный шестисотый «мерс», унося куда-то в ночь высокого, совсем молодого парня в пиджаке с широкими плечами. Две пьяные девушки, громко матерясь, шатаясь, вышли из подъезда и пытались догнать здоровяков в кожанках, направлявшихся в сторону гостиницы «Прибалтийская». Жизнь города шла своим чередом. Как жить?

– Как все, – сказал Димка. – Как все.

Вдруг Настя вспомнила о своей подружке Глаше. И ей страшно захотелось ее увидеть, поболтать о том, о сем, словно ничего и не было, словно все это страшный сон. Вспомнила, как они последний раз в клуб ходили, напились. Так давно это было… Недели две назад.

Настя посмотрела на небо. Когда они возвращались с Глашей домой, все небо усыпали звезды. Это было поразительно. Настя еще сказала, что как на юге.

Сейчас, глядя вверх, Настя видела только глухую тьму. Ни единой звезды, ни единой светлой точки над Петербургом. С залива дул сильный ветер, бил в стекло так, что дребезжали стекла, и, хотя все форточки были закрыты, легкая тюлевая занавеска гуляла, колыхалась, как будто кто-то невидимый теребил ее.

– Ладно, – Настя отошла от окна. Хватит мистики. Никто не теребит занавеску, звезд не видно, просто тучи наползли. Все просто. – Ладно, – повторила она. – Как все, значит, как все. Так и решим.

ЧАСТЬ II

ГЛАВА 1

Барракуда понимал, что зашел в тупик, из которого нет выхода. Это не было преувеличением. И хотя сводить счеты с жизнью он не собирался, тем не менее действительно не представлял, что делать. Долги росли с каждым днем, механизм «счетчика» работал безотказно. Ну просто вечный двигатель какой-то! Будет крутиться и крутиться.

А начиналось все так славно! Была найдена лазейка в диком российском капитализме, затем свито маленькое, но теплое гнездышко. Дело пошло… И вот на тебе – расслабился, потерял бдительность. Впрочем, нет, бдительность тут ни при чем.

Магазин, который в течение полутора лет исправно приносил Барракуде отличный доход, вдруг «поплыл». Вместе с ним – и Барракуда, с висевшим на нем кредите в тридцать тысяч долларов за магазинное подвальное помещение. Получив заем, он без всяких проволочек вступил во владение своей недвижимой собственностью. Наличные – великая сила. Естественно, не было ни малейших проблем с печатью, документацией и всем прочим.

Купив подвал, он даже начал было гасить долг, но братки тормознули выплаты, мол, не к спеху. Не горит! Ну, Барракуда и «вбился» в ремонт. Восемнадцать тысяч долларов ушло на косметику помещения, правда очень солидную. Сантехника, потолки, то-се – так и набежало. Зато теперь здесь хоть живи да и в гости приглашай! За двумя торговыми залами – кухня, туалет, бухгалтерия, две комнаты с диванами, видео и прочей звучащей техникой. И квартиры не надо. Центр города опять же…

Да, Барракуду не торопили. Не «наезжали» с угрозами. Не требовали немедленного расчета. Просто на лицах тех, кому он был должен, стал замечаться переход от партнерско-делового выражения к снисходительно-небрежному. Бром и Крюгер теперь приезжали к нему раза три в неделю, расхаживали по залам, разглядывали товар, окидывали помещение уже прямо-таки хозяйскими взглядами.

Барракуда понимал, что это значит. До того они напомнили ему про долг только один раз – месяц назад. Сели напротив, налили себе чайку и выложили цифры. Процент накинули. Дескать, сам понимаешь, жизнь дорожает. Да и сроки, Миша, сроки, ты же не мальчик… Мы, мол, пошли тебе навстречу, пойми и ты нас… И свернули тему.

А вот сейчас деньги нужно было отдавать. Черт его дернул вложиться в производство! Эти календари долбаные… Хотя некоторое время назад ему пришлось заняться ими далеко не по прихоти. Запреты на «пиратский» товар резко снизили обороты торговли «Рокси» – любимого детища Барракуды. Того самого магазина, в который он вложил не только деньги, труд, но и душу.

Михаилу Боткину по кличке Барракуда было тридцать. Пятнадцать из них он занимался коммерцией. То есть сначала пробавлялся фарцовкой, потом, вслед за политическими изменениями в стране, обрел статус кооператора; теперь же стал каким ни на есть бизнесменом. В своем первом магазине без всяких кассовых аппаратов он сам стоял за прилавком с электрошокером в кармане. В помещении был сейф, полный черного нала. У Михаила под началом находилась очень приблизительно знающая бухгалтерское дело Марина. Больше подружка, чем сотрудник. Ночным сторожем работал какой-то пришлый паренек, который однажды безропотно, через четверть часа после закрытия магазина, впустил вовнутрь наехавших бандюков.

Михаил на него зла не держал. Ну что тот мог сделать против «волыны», которую ткнули ему в лоб? Хотя не ночь же была глухая на улице… Семь часов вечера, лето, светло, люди кругом…

Михаил с Мариной сидели тогда в небольшом закутке и подсчитывали дневную выручку. Да какое там – пришлось ее отдать, так и не досчитав. Трое молодцов лет двадцати пяти, поигрывая пистолетами, забрали деньги и наиболее ценный товар – «косухи», кожаные жилеты, компакт-диски, бывшие тогда еще предметом роскоши, аппаратуру и что-то по мелочи…

Потом был еще один магазин, заглохший – может, и кстати – как-то сразу. Так что Барракуда, а так прозывался Миша еще со старых фарцовочно-стремных времен, хоть потерял, но не все на неудачливой точке. Наконец ему удалось открыть тот самый подвальный, уже по-настоящему нормальный магазин – «Рокси», что в переулке Чехова. Повезло и с бухгалтером – Людкой Грачевой, или иначе Вороной, прошедшим огонь и воду специалистом. Черный нал болтался, конечно, как без него в России работать – невозможно ведь. Но найти его, вычленить из облагаемых всеми мыслимыми и немыслимыми налогами общих сумм она могла весьма умело.

А если и случались ревизионные проверки, большого ущерба от них не было, тем более что проверяющими присылали каких-то юношей, у которых, кроме непомерных амбиций и очень умеренных знаний бухгалтерского дела, ничего и не было. Так что совали им мелкие взятки, и «все было тихо и набожно», как любил говаривать Барракуда.

Деньги он уже почти отдал. Ремонт сделал. Снова занял и снова отдал. Вообще все шло как по маслу, но эти календари… Вбухал двадцать пять штук, чужих, конечно, взятых под проценты, а отдачи пока – ни на копейку… Производители как были совками, так и остались. Работали через пень колоду. Барракуда заказал полумиллионный тираж календарей с изображениями рок и поп-звезд. Звездам даже этим самым заплатил за использование их изображений, разумеется, черным налом – им-то, звездам, в самый раз: меньше налогов платить. Расписки только взял со всех. Вот теперь разве что в сортир ходить с этими расписками.

Барракуда понимал, что, даже если он продаст «Рокси» со всеми потрохами, ему тем не менее не хватит денег, чтобы расплатиться по старым и новым долгам. А эти суки – Бром с Крюгером – в его магазине уже как дома себя чувствуют.

– Как делишки, Миша? – прервал его размышления Крюгер, тихонько прокравшийся в бухгалтерию.

Продавцы даже и не подумали его у прилавка тормознуть, хозяина позвать. Свои, дескать, чего там.

– Нормально…

– Слушай, тут ситуация так выстраивается, что бабки нужны. Ты как, готов?

– Все? – спросил Барракуда, чувствуя, как пол уходит у него из-под ног.

– Все! Что там с календарями твоими?

– Обещали через неделю весь тираж сделать.

– Ха… Через неделю. Ну, ладно. А продавать кому?

– Ну, есть оптовики…

– Оптовики… Оптовики, это хорошо. Так бабки-то, значит, в порядке. Чего Турку сказать, когда ему заехать? Завтра или сегодня?

– Сегодня нет. Я же их здесь не держу. Сам понимаешь, надо съездить туда-сюда. В один присест не собрать. Я тебе позвоню на «трубу».

– Ну, тогда сегодня вечером жду звонка. Все, будь, Миша.

Крюгер повернулся и зашагал к выходу. Он шел через зал уверенно, не сторонясь редких покупателей, это они расступались перед его мощной, затянутой в черную кожаную куртку фигурой. Хозяин идет…

Барракуда вернулся в бухгалтерию. Он и сам не заметил, как оказался в зале, провожая бандюгу. Нехорошо это. Что за подобострастность… Не так мужчина должен встречать неприятности…

Он сел за стол и начал «гулять» пальцами по клавишам телефонного аппарата. Надо найти кого-то, кто бы пособил в беде. Хотя надежды мало… Кто ему даст весьма солидную сумму? Это только в детективных западных фильмах герои легко манипулируют сотнями тысяч и миллионами долларов, таскают их в кейсах, увозят за кордон. Кино, одним словом! А здесь… Черт возьми, что же все-таки делать?

По тону и словам Крюгера Михаил понял, что на этот раз хаханьки кончились. А отсрочка ему если и будет, то на жутчайших условиях, предполагающих полную потерю бизнеса. Если бы еще только бизнеса…

***

– Ну, Костян, как он там? – Бром сидел за рулем черного «мерседеса», заворачивавшего на Литейный.

– Все путем! Нет у него бабок. Поэтому парнишке с крючка не соскочить.

– Я не пойму только, на хера столько возни с ним? Может, нам просто взять все у него, и кранты?

– Турок, понимаешь, хочет все официально провести. Ему магазин нужен с бухгалтерией. Ну да ты в этом не сечешь, братан. Рули давай.

– Чего бухтишь-то?

– Ладно, ладно! Ты, видно, прав. Ведь если этот пидор бабки найдет, что, мочить его, что ли?

– Мочить… Посмотрим. Не найдет он. Я вижу – зрак у него бегает, трясется весь. Денег у него нету. Я ему срок назначил до вечера. Ты, Боря, не ерепенься. А насчет Турка, это все-таки его дела. Ты не парься, Боря.

– Парятся на нарах, а я не хочу херней заниматься. Давно бы отобрали все, меньжуемся, как целки в проруби, блин.

– А как целки в проруби меньжуются, Боря, объясни?

– А вот как мы сейчас. – Бром надавил педаль газа, и «мерс» рванул налево, проскочив перед самым носом трамвая. Затем, пролетев на красный свет и едва не зацепив какого-то зазевавшегося пацана, переходившего улицу на перекрестке, Бром погнал машину вперед, к Волкову кладбищу.

– Е-мое, – чуть ошалел Костян-Крюгер. – Ты прямо Гастелло. Чего вибрируешь-то? Расслабься.

– Расслабляться в гробу будем, – хмуро ответил Бром.

– Накаркаешь, мудак.

– За мудака ответишь.

– Да пошел ты. – Крюгер отвернулся и стал смотреть в окно.

***

Толстый отшатнулся, когда черная глыба бандитского «мерседеса» пронеслась в каком-то сантиметре от него. «Суки, – подумал Толстый. – Гады… Убил бы…»

Он ощутил, как все тело начала колотить крупная дрожь, лоб вспотел, в коленях появилась слабость. Заставив себя перейти на другую сторону улицы, он свернул в подворотню и сел на холодную ступеньку. Уже неделю Толстый чувствовал себя плохо. И с каждым днем неведомая болезнь все глубже залезала внутрь, расползалась по его маленькому телу, клонила голову к земле. Он не мог ни о чем думать. Последние два дня с трудом понимал окружающих. Когда к нему обращались, он машинально кивал головой, не улавливая смысла сказанного, но делал все, что от него хотели. А куда деваться? Жить-то надо.

Толстый сунул руку в карман, вытащил несколько мятых купюр. От Лиговки до проспекта Металлистов на такси… Двадцатника хватит за глаза. Боров ждет, надо спешить. Это Толстый понимал хорошо. С Боровом шутить не стоит. Боров побить может. А может и вовсе прибить. На то он и Боров. Для того и приставлен…

Толстому было двенадцать лет, и когда-то мать с отцом называли его Пашкой. Или Павлушкой. Но он очень редко об этом вспоминал. Некогда было…

Боров так закрутил их с Любкой, что сейчас Пашка и не представлял себе другой жизни. Вернее, хотелось бы ему, конечно, закончить с этой тошнотворной работой, которую подсунул Боров, но сделать это не было никакой возможности. Любка «торчала», все деньги, которые попадали к ней, улетали в трубу, да и у Пашки она частенько отбирала заработанное или, если не отбирала, воровала. Боров снимал для них квартиру, обеспечивал всем – одеждой, едой… Одни бы они уже подохли, думал иногда Пашка. Точно бы подохли. Где-нибудь в подвале. Это быстро происходит. Видел он такое. Ребята «слетали с катушек» за пару месяцев… А он этого не хотел. Вот бы выздороветь только… Совсем что-то никуда…

Он вытер пот, продолжавший катиться по лицу. Черт! Надо собраться и ехать на проспект Металлистов. Надо!

Он поднялся и, пошатываясь, вышел на Лиговский – в грохот трамваев, в толчею бегущей мимо толпы. Шагнул на проезжую часть и поднял руку.

ГЛАВА 2

– Настя, Настя, открой, это я, Максим.

Дохлый стоял возле Настиной двери. За дверью происходила какая-то суета, он прекрасно слышал шаги, тихую возню, еле доносившийся Настин голос. Через плотную стальную плиту двери не разобрать, что она говорила, но голос был ее, в этом Дохлый не сомневался.

– Настя, я по делу, – снова крикнул он, почти прижавшись губами к холодной двери.

Заскрипели замки, Дохлый сделал шаг назад, и массивная дверь отъехала ровно настолько, чтобы пропустить мощный торс незнакомого Дохлому парня. Он высунулся, придерживая дверь, и быстро окинул взглядом Дохлого. Потом оглядел лестничную площадку за ним и, убедившись, что, кроме этого хлипкого парнишки, здесь больше никого нет, спросил:

– Тебе чего?

– Мне Настю.

– А ты кто?