держать. Недалече отсель монастырь Серпейский, игуменьей там мать Фа-
марь, сама из роду князей Друцких-Соколинских, смолоду живала в Дрездене
и Варшаве, жена высокой грамотности. Я напишу ей, чтобы Грица пригре-
ла...
ни остановились возле рубленных из бревен монастырских ворот. Чей-то
пытливый глаз оглядел приезжих через щелку. Вздрогнули, гудя промерзлым
железом, гремучие затворы. Хрустя валенками по жесткому снегу, посинев-
шему к закату, мать отвела сына в покои игуменьи, где стоял шкаф с кни-
гами и нечто удивительное - глобус... Фамарь, сухая чернавка с шаловли-
выми глазами былой красавицы, сухонькими пальцами тронула мальчика за
подбородок:
прямо в глаза. А я ведь тебя хорошо знаю. И не удивляйся, милый. Предки
твои в веках минувших служили не русским царям, а королям польским, как
и мои пращуры: в глубине отживших времен затерялось давнее родство на-
ше... - Пришептывая, она вдруг заговорила по-польски. - Не понял? А
жаль. Должен бы понимать...
родственников - братьев Каховских.
лом соревновании со сверстниками, Потемкин быстро постигал все то, что
никак не могли втемяшить в него пономарь с розгами и штык-юнкер с дере-
вянной ногой.
Над ним склонилась ужасная ведьма - старуха в черной схиме с белыми кос-
тями и черепом на клобуке. Со лба ее свисали седые космы волос, между
впалых и бледных губ торчали желтые старческие клыки... Эта баба-яга
жутко улыбнулась ему.
гляну и уйду... Нет, - добавила старуха, подняв свечу выше, - не похож
ты на отца своего, совсем не похож. В мать удался... да! Красивым бу-
дешь... курчавый ты, сыночек!
последние слова: - Коли отца увидишь, так передай ему, что приходила,
мол, Татьяна... он меня знает! Скоро мы с ним увидимся в жилищах гор-
них... да и пора уж, пора! Спи, золотой мой. Спи, душенька безгрешная...
даст Бог тебе счастья!
ном на святках и помер... Все икал пред часом смертным. Так разыкался,
что в дому никто спать не мог.
колеи, легко увлекали санки вперед.
угодья, лесные опушки и пчельники, соседи тоже не оставались в долгу,
отнимая у него пашни да выпасы, - шла обычная дворянская свара, от кото-
рой кормились в Смоленске чиновники. А теперь, когда муженька не стало,
начали помещицу обижать; бестолковая вдова совсем запуталась в тяжбах
судейских, горевала почасту, что свои же - Потемкины! - оказались хуже
соседей. Они наезжали в Чижово как разбойники, без стыда радовались:
но лучше нашего суды не умаслишь...
рал-поручиком Загряжским [1]. Персоны эти важные отвечали глупой вдове,
чтобы девок своих в Москву не везла, здесь и без них невест хватает,
озамужить их надобно на Смоленщине, а что касаемо Грица - так и быть! -
вези к нам, в присмотре не откажем.
што разлакомилась быть в ранге маеорском? Лучше бы отвековала вдовой
Скуратовой на чинах мичманских...
скошенных трав, мяты и меду, парного молока с черной смородиной, - прямо
перед ним разлеглась большая-большая дорога, конца которой не ведал он
(как не знал и смерти своей посреди такой же дороги!). Выехав в летнюю
жарынь, пробыли в пути до осени. Смоленский тракт, в ухабах и рытвинах,
всю душу вытряс, а иногда кидало так, что у бедной маменьки зубы щелка-
ли. Возле речных переправ сутками ожидали паромов.
тоялых дворах стали давать щи без тараканов, а со снетками псковскими.
Лес тянулся по бокам дороги - багряный, красивый, весь в шумах ветреных.
Все чаще встречались сжатые пашни, где каждый колосок уже собран. Изме-
нился и облик крестьян: подмосковные мужики - в высоких шапках, у каждо-
го лапти новые, и онучи обвязаны лыковыми мочалами. Телега долго скребла
колесами по песку, вздымаясь все выше, а когда вкатилась на вершину хол-
ма, перед мальчиком открылась Москва.
темкин, молясь истово, видел множество башен, изобилие куполов церков-
ных, слышал вороний грай над рощами, а где-то совсем далеко, уже за го-
родом, снова проступали синеватые дебри Подмосковья, там желтели луга и
поля. Колеса дружно затарахтели по камням, стали попадаться дома с окна-
ми прозрачными. Наконец завернули в глухой проулочек и, вспугнув свинью,
лежавшую посреди улицы, остановились подле особняка, с крыльца которого,
разинув на приезжих пасти, смотрели дивные львы - барбары... Набежали
лакеи, кланяясь. Шустрая московская собачонка из породы пустобрехов, от-
куда-то появясь, внезапно цапнула Грица за ногу.
Гришей или Григорием, здесь тебе не задворки смоленские, а Москва-матуш-
ка, свет очей наших, стародавнее сердце Отечества...
нила выделку дегтя на экспорт, хотя от этой крайней меры в бюджете стра-
ны образовалась солидная брешь. Ради сохранения природы и живности на
целые 200 верст в округе Москвы запретили работу фабрик, винокурен, сте-
кольных заводов и кузниц. Воздух в первопрестольной был свежайший и чис-
тый - как в деревне, изобилие садов и тропических оранжерей напояло
древнюю столицу дивными ароматами.
уклад жизни чиновному быту новой столицы. Здесь, в кривых переулочках,
во всяких Сивцевых Бражках, Арбатах и Пречистенках, еще со времен Петра
I затаилась глухая незлобивая оппозиция невской столице. Московское
барство расселось широко и уютно - не в пример чеканному Петербургу с
его строгою планировкою площадей и усадеб. Близость подмосковных вотчин,
где тысячи крепостных трудились на благо господ, дешевейшая доставка на
Москву всяческой снеди, которая из деревень попадала сразу на барский
стол, - все это делало московский быт чрезмерно богатым, здесь воистину
раскидывалась скатерть-самобранка легендарного русского гостеприимства.
Приглашенный к обеду лишь один раз имел право обедать до конца жизни, и
никто у него никогда больше не спрашивал - кто ты таков и откуда ты поя-
вился?
хость боярства, помнившая еще царевну Софью, бунты стрелецкие, головы
рубленые, ассамблеи потешные, машкерады изрядные с винопитием излишним,
отягощающим. Под сенью вычурных капителей, за колоннадами дворцов храни-
лись не закрепленные ни в каких анналах, а лишь удерживаемые в угасающей
памяти легенды, древние анекдоты и обширные кладези генеалогических свя-
зок, навсегда утерянные для историков позднейших поколений. Когда в
Москве встречались дворяне, даже незнакомые, они не расходились до тех
пор, пока не устанавливали - да, они меж собою родственники, вот ра-
дость-то! И пусть десятая вода на киселе, но их родословные ветви где-то
когда-то соприкоснулись и брызнули свежим соком в потомстве. Родственная
близость всего дворянства России, связанного в один крепкий узел общего
родства, - это была могучая первобытная сила, сила еще феодальная...
засорило его речь польскими словесами (которые лишь позднее сделались
русскими). Оттого и срывались в разговоре: балясы, грубиян, забияка, ка-
налья, шуровать, забобоны, шкодить, завзятый, смак, заядлый и прочие.
Вскоре в доме барона Строганова облизал он при гостях тарелку, искушае-
мый к тому вкусом парижского майонеза, и никто ему замечания за столом
не сделал, будто так и надобно поступать со всеми тарелками, но потом
дядя Григорий Матвеевич приставил к племяннику мсье Ожеро, который всем
своим видом выражал презрение к ученику-азиату... У дяди был сын-Сережа,
сверстник Потемкина (и его троюродный брат). Первое время он свысока
разговаривал только по-французски:
и племянника. Литке учил детей только богатых дворян, уже прошедших до-
машнюю выучку у иноземных гувернеров. По утрам подкатывал рысак, мальчи-
ки ехали далеко за Лефортово. В пансионе Потемкин хватал знания на лету,