Чтение 16–й страницы книги ~Херувим~

За соседним столом о чем-то тихо беседовали и в их сторону уже не:
смотрели. Подошел официант, и Стас спохватился, что не положил вместе с
карточкой чаевые, полез в бумажник, но там оказалось несколько совсем мелких
купюр.

- У тебя нет рублей пятисот? - небрежно спросил он Эвелину.

- Да, конечно, - она открыла сумочку. Официант наклонился к уху Стаса и
виновато произнес:

- Извините, пожалуйста, ваша карточка заблокирована.

- Что? - не понял Стас.

Официант показал ему чек, Стас поднес его к глазам, долго не мог
прочитать мелкий английский текст, наконец понял, вытащил из бумажника
другую кредитку.

Официант взял ее и удалился.

- Бред, - пожал плечами/, Стас, - у меня там куча денег.

- Не напрягайся, - улыбнулась Эвелина, - завтра позвонишь в банк и все
выяснишь.

Официант вернулся, молча протянул карточку и еще один чек. Там был такой
же текст.

- Может, вы расплатитесь наличными? - сухо предложил он.

- Да нет, ну это маразм какой-то! - нервно рассмеялся Стас. - У вас
что-то случилось с аппаратом.

- Вот, попробуйте мою карточку, - Эвелина шлепнула на стол синюю "Визу".

- Попробовать или снять сумму по счету? - уточнил официант.

- O, Господи, к презрительно прохрипела Эвелина. - Конечно, снимайте
сумму. Мы же не собираемся у вас сидеть до завтра.

С ее кредиткой было все нормально. У Стаса неприятно защекотало в
желудке.

В огромном зеркале в гардеробе он увидел свою бледно-зеленую физиономию.
Страх вернулся.

- Не бери в голову, - Эвелина нежно погладила его по щеке, - такое бывает
иногда. Ошибка в компьютере, мало ли...

- Это карточки двух разных банков, не могут ошибиться сразу два
компьютера.

- Значит, ты исчерпал месячный лимит.

- Нет у меня никакого лимита, куча денег на обеих карточках, все должно
быть нормально! - рявкнул Стас так, словно Эвелина была во всем виновата.

Они вышли под моросящий дождь. Стас взял Эвелину под руку и повел ее к
черному "Мерседесу". Стоянка у отеля была забита, и шоферу Гоше пришлось
встать довольно далеко, за квартал от ресторана. Эвелина на своих тонких
каблучках неловко обходила лужи, один рве чуть не упала, споткнувшись о
бордюр тротуара.

- Черт, а я, кажется, пьяная слегка, - весело сообщила она, - слушай, что
за белую дрянь мы с тобой пили?

- Забыл. Что-то французское.

Гоша спал на своем водительском месте, откинувшись на подголовник. Окно
было наполовину опущено, Стас легонько стукнул по стеклу костяшками пальцев.

- Эй, служивый, подъем! пьяно пропела Эвелина.

Гоша не шевельнулся. Огни проехавшей машины высветили его запрокинутый
профиль. Стас заметил, что рот у него открыт. Когда загорелся красный,
остановились на перекрестке машины, и стало тихо, Стас явственно расслышал,
что из салона "Мерседеса" раздается тихий унылый щебет, - У него мобильник
заливается, - шепотом сообщил он Эвелине, - это же надо так крепко
вырубиться! - Он дернул ручку, но двери оказались заблокированы, - Гоша,
проснись наконец! - крикнул он, приблизив лицо к открытому окну.

Эвелина отстранила его, сунула в окно руку и щелкнула зажигалкой перед
лицом шофера. В дрожащем свете они оба увидели тусклые приоткрытые глаза и
аккуратную черную дыру посередине лба. Эвелина выдернула руку из салона и
громко, хрипло закричала. Стасу показалось, что его парализовало и он
лишился дара речи. Хотел подхватить покачнувшуюся Эвели ну, но не мог
шевельнуться.

Хотел что-то сказать или крикнуть, но вместо голоса была тишина.

Глава 7

Петр Аркадьевич Мамонов сидел не за столом, как обычно, а в широком
кожаном кресле, вальяжно раскинувшись, и, что самое удивительное, курил
сигару.

Юля застыла на пороге кабинета.

- Да, я курю сигару, - он счастливо улыбнулся, выпустил густой клуб дыма,
- нечего на меня так смотреть. Сигара не такая вредная вещь, как сигареты.

Главное не затягиваться.

Петр Аркадьевич Мамонов был яростным противником курения, измучил всех
нудными лекциями и запретами, обожал рассказывать, как в бытность свою
студентом медицинского института оставался единственным мальчиком на курсе,
который сохранил в этом смысле невинность и ни разу не сделал ни затяжки,
даже на пьянках в общаге и после занятий в анатомке.

- Ну и как? - спросила Юля, усаживаясь в кресло напротив. - Вкусно?

- Ничего, - Мамонов раскрошил свою сигару в пепельнице, - голова немного
кружится и тошнит, а так ничего. Терпимо. Нервы успокаивает. Я, видите ли,
очень нервничаю сегодня Юлия Николаевна. По вашей милости, - он сделал
долгую выразительную паузу. Юля тоже молчала, и, не дождавшись от нее ни
слова, он продолжил:

- Нет, я, понимаю, тот мужчина с волосами-антеннами, он, конечно,
сумасшедший.

- Есть немного, - улыбнулась Юля.

- Вы вели себя абсолютно правильно. Но что касается Протопоповой, то с
ней еще вполне можно было бы поработать, небольшую подтяжечку сделать,
например.

- Ой, Петр Аркадьевич, - Юля покачала головой, - вы ведь сами отлично
знаете, что нельзя.

- Нельзя терять сразу трех пациентов в день! - Мамонов неприятно повысил
голос. - Объясните мне, почему вы отказали Васильковым?

- Что, неужели все-таки нажаловались?

- Не то слово! Вчера мамаша закатила истерику у меня в кабинете, кричала,
что если ее ребенок что-нибудь с собой сделает, то виноваты будете вы,
доктор Тихорецкая! Вы отняли у девочки последнюю надежду, вы жестокий,
бессердечный человек и не имеете права работать врачом.

- Мадам была одна, без девочки? - быстро спросила Юля и машинально сунула
руку в карман халата за сигаретами, но тут же убрала пачку назад.

- Ладно уж, курите, - разрешил Мамонов, - вам ведь тоже надо успокоиться.

- Спасибо, Петр Аркадьевич, но я пока вполне спокойна.

- Пока! - он поднял палец вверх. - Я только начал, Юлия Николаевна.

Впереди еще много неприятных слов, так что не стесняйтесь, дымите в свое
удовольствие. И будьте любезны, объясните мне, почему вы отказали
Васильковым, да еще в столь категоричной форме?

Юля щелкнула зажигалкой, затянулась и медленно произнесла:

- Потому что у девочки идеальное лицо. Есть лица, которые просто грех
трогать.

- Нет, Юлия Николаевна, нет таких лиц! Всегда можно что-то
усовершенствовать. Разве вам не рассказывали преподаватели в ординатуре, что
идеальные пропорции делают облик человека банальным, скучным и это вовсе не
красота? В женщине должна быть какая-нибудь маленькая не правильность,
пикантность, иначе она будет казаться куклой.

- Простите, Петр Аркадьевич, - разозлилась Юля, - это демагогия. Света
Василькова очень красивая девочка, и никаких пикантностей ей не надо. Просто
ее матушка хочет срочно загрузить кого-нибудь своей проблемой. Она ищет
виноватых, и уверяю вас, если бы я согласилась, то стала бы виноватой через
неделю после операции.

- Почему?

- Потому что в случае со Светой Васильковой ни один хирург не сумеет
сделать лучше, чем уже сделал Господь Бог. После операции будет хуже, чем
сейчас, понимаете?

- Не понимаю! - Мамонов помотал головой. - Отказываюсь понимать! Ну разве
трудно было предложить ей чуть-чуть приподнять носик? Или подправить ушки?
Вы бы избавили девочку от комплексов, вы подарили бы ей радость...

- Я прошу вас, перестаньте, - поморщилась Юля, - мы оба устали, давайте
прекратим этот разговор. Если мы станем хвататься за каждую дурочку,
замороченную дамскими журналами и злобными завистливыми подружками, мы
превратимся в мошенников и репутация наша не будет стоить ни гроша. - Да мы
половиной наших пациенток обязаны дамским и молодежным журналам, а также тем
критически настроенным особям, которых вы называете завистливыми подружками!
рявкнул Мамонов. - Пятьдесят процентов женщин в возрасте до тридцати пяти
лет, обращающихся к нам за помощью, делают это не из-за реальных физических
недостатков, а из-за комплексов, выращенных искусственно! Вы помните актрису
Севастьянову? Красавица, умница, играла роковых героинь, жила и работала в
свое удовольствие, пока какая-то гримерша на телевидении не сказала ей: "А
вы знаете, у вас кривой нос, вот смотрите, тут хрящ смещен влево, это надо
скрывать гримом". С тех пор Севастьянова в зеркале стала видеть только свой
смещенный хрящ, ничего больше, и не могла успокоиться, пока не обратилась к
нам. Вы, Юля, ассистировали мне на той операции, вы тогда как раз
заканчивали ординатуру. Помните?

- Да, - кивнула Юля, - но там действительно был слегка асимметричный
хрящ.

- Ерунда, - махнул рукой Мамонов, прелестный выразительный носик.

Красавица, одно словно. Она могла бы прожить с этим своим хрящом всю
жизнь, но нашлась добрая душа, которая обратила ее внимание и чуть не свела
с ума. Я ведь сначала не хотел оперировать, убеждал, утешал. А потом понял -
бесполезно. Либо тяжелый невроз, либо операция. Но тогда, заметьте, не было
такой дичайшей конкуренции в нашей профессии и операции стоили раз в пять
дешевле, - он достал бумажный платок, вытер влажную лысину и закричал так,