Чтение 16–й страницы книги ~Капкан для Бешенной~

- А потом полистал дневник, - сказал Камышан словно бы даже с некоторым вызовом. - Там тоже было... понаписано... "Камышан-то Камышан, вот только хрен похож не на камыш, а на плакучую иву..." В таком ключе. Много всякого. Ей, сучке, это было ужасно смешно... Пробовала даже стишок сочинить насчет... В общем, забрал дневник и уехал. Дома прочитал от корки до корки, вырвал все страницы про меня, сжег на кухне в раковине...

- А зачем приехали еще раз?

- Было идиотское ощущение, что - не добил... И ведь добил бы, окажись она живая... Точно, добил бы... Вот вам и вся печальная история.

- Почему дневник не уничтожили?

Помолчав, он сказ ал глухо:

- Понадеялся, что пронесет... Не думал, что сунетесь. Где там расписаться?

- Подождите, - сказала Даша, отложив ручку. - Вы понимаете, что сознаетесь в убийстве? По вашей обрисовке оно получается неумышленным, но все равно...

- Прекрасно понимаю. Ну, а вам-то что? Вот у вас и убивец с полным признанием, на блюдечке... - он коротко трескуче рассмеялся. - То у вас морды бьют, чтобы сознался, то не нравится вам, когда сознаешься...

- А про винтовку с лазерным прицелом не забыли? - спросила Даша. - Такое впечатление, что забыли и про нее, и про наши прежние разговоры...

- Ай, да бросьте вы эту лирику! - отмахнулся Камышан. - Может, это в вас целили. Что-то я, как ни ломал голову, не придумал, кто мог со мной выкидывать такие штучки... Кладите бумажку в папочку и ждите медальку... Только давайте я подмахну сначала.

Полное впечатление, что перед ней сидел другой человек, двойник вчерашнего Камышана по внешности. Но не уговаривать же его? Даша с каменным лицом дала ему подписать протокол, вызвала сержанта-конвойного, потом впустила Пашу. Сунула ему листки, отвернулась к окну и закурила.

- Вот это ни хрена себе... - громко выдохнул Паша.

Она обернулась:

- Тонко ты подметил...

- Даша, ну не может этого быть...

- Чего? - горько усмехнулась она.

- Брешет.

- Но ведь могло и так случиться?

- Могло. Но не верю. Чутье. Если бы не сидел в этом деле по уши, мог и поверить, а так... Мешает что-то.

- Аналогично, - сказала она. - С учетом всех предшествующих обстоятельств и всего, что вокруг убийства наворочено, - херня это на постном масле, а не сознанка. Будь это в обычном СИЗО, ты что первым делом подумал бы?

- Что ему кинули "маляву". И велели вешать на себя.

- От то-то, - сказала Даша. - А в данных условиях... что же можно подумать в данных условиях? Что Тодыш к нему кого-то пустил...

- Вот не надо. Не гони на Тодыша.

- Или - ты потом вернулся, - "безжалостно продолжала Даша. - И провел с ним политбеседу...

- Слушай, Рыжая, - сказал Паша тихо. - Не надо, а? Ты, конечно, нынче начальство и все такое, только все равно не надо меня сукой делать... Я-то думал, мы с тобой и впрямь друзья...

- Извини, - сказала Даша тоскливо. - Ну, извини курву... Не подумавши ляпнула. Паша, но ведь это ненормально. Это так неправильно, что у меня слов нет...

- Почему? Он нормально соскочил. Все! - Паша скрестил руки перед лицом. - Дело закрыто. Эту бумажонку мы с тобой никак не сожжем - потащим прокурору, как миленькие... На нем, правда, висит еще подозрение насчет Жени Беклемишевой... Только у меня ощущение, что двадцать шестая статья УПК может и не сработать, не получится соединения дел. Основания больно уж шаткие. Вот и выходит, что вся история распадается на несколько дел, причем главное - об убийстве Маргариты Монро - мы с тобой только что самым блистательным образом закрыли. Без всяких нарушений. Чистосердечное.

- Ага, - сказала она зло. - А поскольку это все-таки не пьющий слесарь из рабочего квартала, в суде толковый и дорогой адвокат эту чистосердечную сознанку смешает с говном. В особенности если сам Камышан будет орать, что ему тут яйца в дверь пихали. Как ни крути, а все улики у нас - косвенные. И вернут дело на доследование, только мы к тому времени будем в жуткой заднице... Я кристально излагаю?

- Кристально, - хмуро согласился он. - Есть еще один вариант - ничего он в суде не будет опровергать. Подтвердит все, подведут под состояние аффекта, а то и сунут в спецпсихушку, откуда иногда через годик преспокойно выходят вовсе даже не психами. Первый раз, что ли?

- В бога, в душу, в мать... - произнесла она с расстановкой. - В любом случае дело придется закрывать. Не могу отделаться от впечатления, что он дрогнул и согласился было всех утопить, а потом передумал. Дожимать надо было, а я, дура, отложила на потом... Ладно, снявши голову, по волосам не плачут.

- Зря ты насчет меня. И про Тодыша тоже зря.

- Ладно, проехали, - сказала Даша. - Бывает... - Прищурилась и тихо продолжала: - Хочешь, докажу, что я тебе доверяю? Ну-ка, кого напоминает эта сытая физиономия рядом с Женечкой Беклемишевой? Напряги извилины...

Он долго всматривался, зачем-то шевеля губами. И вскинулся:

- Это же второй фигурант! По Евдокимовой!

- Оченно, знаешь ли, похоже, - сказала Даша. - Знаешь, где у нас штаб Шантарского военного круга? Молодец. Возьмешь своих лучших ребят и парочку машин. Все, что нужно. Формальностями пренебречь, я за все отвечаю, с санкции верхов. Короче, есть подозрение, что этот тип именно там имеет честь служить. И задача у тебя немудрящая: засечь его при удаче, тихонечко вести, установить личность. Только, я тебя умоляю, работай ювелирно. Он не интендант и не коновал, настрой ребят в этом ключе... Чтобы работа была по высшему классу.

- Это во что же мы вляпались?

- В уголовщину, как всегда, - хмыкнула Даша. - Ну, ты уяснил всю деликатность задачи? Все шишки - на меня, ни о чем таком не беспокойся. И повторяю, Паша, - работай ювелирнейше, не нарвись там...

...Легко представить, в сколь приятном расположении духа она сидела на совещании. Рычать хотелось. Меж тем совещание йа Черского было делом серьезным, и там требовалось не отсиживать, а работать: через шесть дней граду Шантарску исполнялось триста семьдесят лет, и это событие в верхах, как водится, решено было отметить по-старорежимному грандиозным праздником с ряжеными казаками, красочными шествиями, концертами на открытом воздухе и прочей белибердой. В общем, если древние римляне как-то ухитрялись сопрягать раздачу хлеба с культурно-массовыми мероприятиями вроде гладиаторских боев, нынешние власти надеялись выехать на одних зрелищах. Гладиаторских боев, правда, не предвиделось, спасибо и на том.

Любое подобное мероприятие для милиции означает головную боль, начинающую к тому же мучить загодя. В готовность приходят все службы, в том числе и уголовный розыск, поскольку по стариннейшей традиции, неведомо из какого столетия идущей, карманники обожают работать в праздничной толпе, да и другие криминальные элементы находят, чем заняться с пользой для себя.

Для Даши дополнительным испытанием оказалось еще и то, что ее впервые явили миру в качестве и.о. начальника городского угро. Пришлось, конечно, влезть в мундир - и ощутить некоторую неловкость под пытливыми взглядами полусотни пар глаз. Кое-кто о новом назначении прослышал заранее, либо по должности, либо благодаря сарафанному радио, но для большинства получился сюрприз. Можно представить, сколько будет сплетен - в пересудах чиновники любого ведомства дадут сто очков вперед бабкам с дворовых лавочек, ибо пересуды эти - неотъемлемая часть чиновничьего бытия. Неважно, полагаются чиновникам погоны или униформой остается штатский костюмчик...

Но справилась, в общем - успела подготовиться, да и знала предмет трудами покойного Воловикова. Методика была разработана, конечно же, до нее, оставалось браво отрапортовать о полной готовности и сидеть с умным видом, делая соответствующие заметки в блокноте, - все равно потом получишь уйму документов, где те же ценные указания будут разжеваны на сто кругов...

Самое паршивое, что приходится сидеть до конца. И она сидела, равнодушно слушая сетования майора из батальона ГАИ. На него, как гром с ясного неба, свалились лишние хлопоты - в кои-то веки Шантарский военный округ решил провести маневры на дивизионном уровне, часть техники должна была проследовать своим ходом впритык к северной окраине города, и на отдельный батальон свалились лишние хлопоты.

"Впрочем, это, как в анекдоте, - подумала она, слушая вполуха жалобы майора на нехватку бензина и запчастей для разболтанных легковушек. - Мне бы ваши заботы, Марья Петровна..."

С Галаховым так и не удалось поговорить - его, едва совещание кончилось, перехватил генерал Трофимов. Даша так и не решила, хорошо это или плохо, что не перекинулись словом. Может, и к лучшему - неизвестно еще, как он примет ее светлую идею установить наблюдение за штабом округа...

Вернувшись к себе, она шагала по коридору в глубокой задумчивости - и оттого проглядела опасность, от которой при другом раскладе могла и спастись бегством. На фанерном стульчике возле ее кабинета восседал Петр Матвеич Кухарук, и на коленях у него лежала не обычная тощая папочка - картонное вместилище толщиной с кирпич. Из-под расстегнутой шубейки павлиньим разноцветьем светила орденская колодка солиднейших размеров. Ветерану органов недавно стукнуло восемьдесят, но он был хоть и тощ, как вяленый лещ, однако боек и верток, подобно престарелому генералиссимусу Суворову. Знающие люди как-то говорили Даше, что по старинной примете такое случается от пролитой крови: дольше всех живут фабриканты оружия, фельдмаршалы и просто маршалы - любимцы смерти, поставщики костлявой...

Кухарук вышел в отставку майором, но клиентов костлявой успел переправить несказанное количество - сначала резал финских егерей в жесточайшей лесной войне без правил на Карельском перешейке, потом перехватывал немецких парашютистов в первые месяцы войны, партизанил в Белоруссии, чистил тылы двух фронтов, гонял бендеровцев по Карпатам, тренировал польскую погранохрану в те веселые времена, когда земли к востоку от Эльбы кишели вовсе уж неизвестно чьими бандами, успел даже пошерудить в Маньчжурии, о чем рассказывал вовсе уж скупо. Профессионал был крутейший - именно он не так давно показал Даше, как следует качественно калечить человека обычной авторучкой, а также за десять минут растолковал, почему знаменитые "А зори здесь тихие" Васильева являют собою, с точки зрения специалиста, чушь собачью, не имеющую и тени реальной основы. Если бы он при этом еще и не писал стихов...

На три буквы не пошлешь - живая легенда... Пришлось со всем почтением пригласить в кабинет и соорудить чайку. Все шло, как обычно - хрупкий старичок долго сетовал на рыночные отношения, безжалостно зарубившие на корню его первую и единственную книжечку, презентовал Даше последний шедевр: балладу "Мог стать генералом" в машинописном исполнении. Она рассеянно выхватила взглядом эпохальное четверостишие:

- Рванул капитан дверь притона рукою и крикнул: "Ни с места! Стреляю!" Но тут грянул выстрел... и вниз головою он пал, прошептав: "Умираю..."

И пропела про себя без тени почтения услышанное где-то:

- Ах, где мой табор, маманя с батей, пришли мильтоны, да на закате... И грянул выстрел, второй и третий, и сиротою рассвет я встретил...

Удивительно ложилось на тот же мотив... Подняв глаза от листочка, она с ужасом обнаружила, что Кухарук водрузил папку на стол, распутывает желтые тесемочки... Лицо у него стало важное, прямо-таки озаренное.

- Не беспокойтесь, Дарья Андреевна, - объявил старикан чуть сварливо. - Это уже не поэзия, тут гораздо серьезнее...Гораздо. Аналитическая записка для руководства. Поскольку никого из руководства мне дождаться не удалось, приходится передать вам согласно субординации. Вместе со справочным аппаратом.

И он непринужденно вывалил Даше на стол груду газетных вырезок, аккуратно подклеенных на листы плотной бумаги. Труд, надо полагать, был проделан титанический. Сизифов. Там и сям отдельные абзацы подчеркнуты разноцветными фломастерами, а на бумаге сделаны пометки - мелким, но удобочитаемым почерком.

Поверх всего этого легли два листочка машинописи - через один интервал, тоскливо подметила Даша. Заголовок выделен прописными буквами.

АНАЛИТИЧЕСКАЯ ЗАПИСКА ОБ ИМЕЮЩИХ МЕСТО СЕПАРАТИСТСКИХ ВЫПАДАХ ОБЛАСТНОЙ ПЕЧАТИ.

Даша даже потерялась на секунду. Тихо спросила:

- Это что, всерьез?

- Я же говорю, Дарья Андреевна, это гораздо серьезнее, чем поэзия. Поэзия моя хотя и исполнена гражданского звучания, но в данном случае речь идет о крайне опасных тенденциях, представляющих прямое нарушение Уголовного кодекса... - Кухарук значительно воздел палец. - И я вас просто-таки умоляю отнестись со всей ответственностью. Знаю вас как перспективного, растущего кадра, отмеченного правительственной наградой, что имело отражение в средствах массовой информации... - и он без малейшей передышки выпустил еще пару длиннейших фраз касаемо надежд на достойную молодую смену. - Потому и смело передаю в ваши руки. Должен отметить, данная записка составлена не без помощи одного молодого человека, с самого начала проникшегося ответственностью, потому я и не разделяю порочных взглядов об аполитичности нынешней молодежи... Коля Андрианов из "Ведомостей" помогал, проделал массу работы...

Краем уха Даша слышала, что какой-то шустрый журналист давно уже обхаживает старичка, надеясь подвигнуть все же на писание сенсационных мемуаров. Однако, похоже, пока все обстояло как раз наоборот - не потерявший остроты ума Кухарук сумел сам использовать шакала пера для своих целей...

- Солидно вы с ним перелопатили... - сказала Даша из вежливости, чтобы хоть как-то отреагировать.

- Будьте уверены, ни один материал за последние три месяца не остался неохваченным, - гордо заверил Кухарук. - Собственно, это уже не выпады - целенаправленная пропаганда, которая должна быть непременно пресечена...

Тут, на Дашино счастье, зазвонил телефон. Звонили от Граника, сообщали, что умывают руки касательно дискеты. Даша сухо поблагодарила и повесила трубку - и тут же развела руками:

- Петр Матвеич, дорогой, срочное дело...

- Понимаю, товарищ майор! - браво вскочил Кухарук. - Не смею далее отнимать время, но записку прошу передать нынче же...

Когда за ним захлопнулась дверь, Даша облегченно вздохнула, потянулась и вытряхнула из пачки сигарету. Взяла "записку", лениво пробежала глазами.

Длиннющими казенными фразами, изобиловавшими вышедшими из употребления штампами, а также повторами и суперканцелярскими оборотами, Кухарук доводил до сведения начальства, что за последние три месяца шантарские газеты опубликовали устрашающее количество материалов, проникнутых неприкрытыми сепаратистскими тенденциями, что, как известно, противоречит Конституции и Уголовному кодексу, а потому должно решительно пресекаться. К сему прилагался даже "график интенсивности" и "диаграмма количества строчек". Тихо рехнуться можно. Хотела бы она взглянуть на физиономию молодого идиота из "Ведомостей", которому пришлось во всем этом поневоле участвовать...

И сама не могла бы определить момент, когда вчиталась. Оставалось диковатое ощущение, что кое в чем Кухарук был прав. Что в последние месяцы нет более модной темы, нежели гипотетическая незалежность Сибири или, уж в крайнем случае, для начала, Шантарской губернии. Самые разные газеты (чьи сотруднички в обычное время готовы были глотку перегрызть друг другу и назвать белое черным исключительно в пику оппоненту) словно пели с одного голоса. На читателя обрушилась лавина - смешались в кучу и полузабытые "сибирские областники" середины прошлого века, и довольно убедительные статистические выкладки века нынешнего, и эмоциональные выступления творческого народа, и мнение неведомо где отысканных пролетариев от сохи...

Примерно так обстояло в прошлом году, когда свирепствовали очередные выборы и кандидатов навязывали, как картошку, мастера платной рекламы. Не бывает таких случайностей. За всем этим должны стоять деньги, и немаленькие. Иначе шквал мечтаний о вольной Сибири не объяснить. Она брала вырезку за вырезкой, пробегала отчеркнутое, все больше хмурилась.

Зря смеялась над старичком в душе. Рубите голову, но это самая натуральная кампания. При определенном опыте не так уж трудно отследить заказную кампанию - хватало прецедентов. Кто-то должен был выложить не просто немалые деньги - жуткие. Ни одну статью из бегло просмотренных ею невозможно подвести, пардон за каламбур, под статью, но все это, вместе взятое, и в самом деле не назовешь иначе, как целенаправленной пропагандой, тут старичок прав на сто кругов.

Возникает даже идиотская мысль...

Она прогнала эту мысль, и в самом деле идиотскую. Потушив сигарету, подумала, что старик, увы, трудился зря. Какие бы эмоции ни вызывал "справочный аппарат аналитической записки", никто здесь не будет заниматься этим всерьез. Во-первых, и без того дел по горло, во-вторых, не их компетенция. Сделать, что ли, подлянку, перебросить опус в прокуратуру? Пусть у них головушка немного поболит... Нет, чересчур по-детски.

Аккуратно собрав в папку все до единой бумажки, Даша, не колеблясь, упрятала ее в нижний ящик стола. где пока что хватало пустого места. Выбросить рука не поднималась - жаль старика. Как-нибудь можно и отдать, Вообще-то, такая кампания могла бы иметь своим двигателем как раз Шумкова, не к ночи будь помянут. Одна беда - нет у него таких денег, не по зубам ему подобное. На маскарадные наряды едва хватает... но ведь дает же кто-то? Пусть скупо?

Костя Гукасов принес разнесчастную дискету. Смотреть на нее не хотелось. Как ни крути, а придется все же идти с повинной к Галахову, рассказать о визите в "Золотую падь" - быть может, полковник попытается поискать специалистов? Есть же Академгородок, есть столичные лаборатории МВД, должны найтись умельцы...

Потом позвонил Федя. Похоже, ей сегодня чуточку везло...

Глава пятнадцатая

САМОСТИЙНИКИ

Федя вошел в кабинет, улыбаясь во весь рот, и, насколько Даша соображала, это было вызвано отнюдь не общими для двоих романтическими воспоминаниями.

- Садитесь, курсант, докладывайте, - сказала она бодро. - Неужели раскопал, чья квартирка?

- Вот то-то, - сказал он с законной гордостью. - Сыскари и не могли ничего раскопать, потому что эта дама, ну, которая сидит на бумагах, две недели грипповала, а ключей от сейфа, как у нас водится, запасных и не было. А сегодня она вышла. Тут я и появился...

- Во всем великолепии, - нетерпеливо закончила Даша. - Что ты ей навешал на уши? Квартиру купить хочешь?

- Ага. Я, мол, хоть и молодой, но весь из себя законченный новый русский, и квартира мамочке понравилась, спасу нет... - Он вытащил из внутреннего кармана кожанки бережно сложенный листок бумаги. Старательно развернул. - Короче, сорок шестая квартира на Короленко, тридцать один, принадлежит гражданину Шумкову Константину Михайловичу. Сам он там не прописан, где прописан, они, понятно, не знают, но квартира ему принадлежит на правах частной собственности. Все законно, - Он протянул бумажку Даше. - Теперь надо через паспортный стол искать...

- Не надо, - сказала Даша.

На лице у него изобразилось несказанное огорчение:

- Что, опередили?

- Да нет, - сказала Даша. - Просто я прекрасно знаю, где имеет быть прописан Шумков Константин Михайлович... Когда квартира куплена?

- Месяц назад. Месяц с какими-то днями. Через агентство "Альтаир", там в бумагах было...

- Прекрасно, - сказала Даша задумчиво. - А еще жалуются, что трудящаяся интеллигенция отброшена за черту нищеты. Вот тебе живой пример - доцент, которому два месяца хлипкую зарплату не платили, приобретает себе квартирку... так, прикинем... выложить пришлось не менее ста лимонов. Спрашивается, откуда дровишки?

- А через налоговую? - предложил Федя, горя желанием оказаться полезным.

- Идея верная, Теодор, - вздохнула Даша. - Но требует времени. У нас еще и март не кончился, до подачи декларации сто лет пройдет. Нет у него ни богатенькой бабушки, ни акций золотых приисков. А прямо спросить, увы, не можем. Возьмет и скажет, что в карты выиграл. Что ты лыбишься? Был у соседей случай, когда им один чиновничек в ответ на резонный вопрос, откуда у него вдруг нарисовался трехэтажный кирпичный коттеджик в таежной зоне, предъявил этакий протокол, четырьмя свидетелями подписанный. Дескать, садятся они играть партию, и партнер ставит этот самый коттеджик, а наш чиновничек - городскую квартиру. Выигрывает чиновничек. Налог заплатил, никак не подкопаешься, все всё понимают, а сделать ничего нельзя... Но все равно ты у меня молодец, хорошо поработал. Пригодится. - Она фыркнула: - Читаю по твоему честному и открытому лицу, что всякий труд требует вознаграждения... Придумаем что-нибудь.

Федя смотрел на нее преданно, так, что она чуть не прыснула. Откровенно говоря, она до сих пор не испытывала ни малейших угрызений совести за все, что началось и продолжалось время от времени: парень ее вполне устраивал, не предъявлял прав и претензий, не надоедал и особенно не лез с излияниями. Одна беда: как она ни старалась, не могла отыскать в душе ни тени чего-то, отдаленно напоминающего чувства. Молодая здоровая баба, природа властно требует свое, мужиков не было давненько, вот и не удержалась, уступила. А что сквернее, не так уж и редко возвращалась мыслями к происшедшему в "Золотой пади" - там все было совсем иначе, схлестнулись две сильных личности в примитивной, но сладкой вспышке чувств, до полного помрачения сознания...

Сердито отогнала совершенно ненужные воспоминания - не хватало еще в рабочее время предаваться сексуальным озабоченностям...

- Слушай, - сказал Федя с решительным видом, словно бросался в холодную воду. - А ты бы за меня замуж не пошла?

Сначала она легонько оторопела, но быстро справилась с собой и попыталась свести все к шутке:

- Теодор, это ж нарушение субординации - предлагать такое майору в служебное время...

Но парень смотрел на нее упрямо и решительно - для него-то тут не было никаких шуток... Даша почувствовала себя чуточку неловко, кашлянула:

- Что это тебе в голову взбрело?

- А что тут такого удивительного?

- Я ж тебя старше на восемь лет, чадушко, - сказала Даша. - Ну на кой черт тебе гончая собака, вся в шрамах и с потрепанными нервишками?

- А мне плевать, - сказал он упрямо. - Тоже мне, аргументы... У нас, по-моему, получается?

- В койке у нас получается, - сказала она нарочито грубо. - Что ни о чем еще не говорит. Не гожусь я для семейной жизни, друг Теодор, решительно не могу себя представить в роли супружницы.

- Давай попытаемся.

- Давай мы это дело отложим? - предложила Даша, ощущая некоторую неловкость. - Подумаем хорошенечко, и вообще... Хочешь гениальные стихи послушать? - попыталась она резко сменить тему. - Дедушка Кухарук приволок. Слушай, читаю с выражением...

- Жена, провожая супруга на службу, обняв его, тихо сказала: "Люблю я тебя и ценю твою дружбу, хочу, чтоб ты стал генералом". А муж, что недавно лишь стал капитаном, лишив жизни банды отпетой,

ей в шутку ответил,

что он, как ни странно,

ни разу не думал об этом.

Проводив, умолкла, в ноги к детям села и при свете желтом на их сон смотрела. И снова нет отдыха стражу порядка, как многим, с кем трудится вместе: ночные проверки,

засады и схватки со всеми,

не знает кто чести,

кто грабит, насилует и убивает детей, стариков, мирных граждан, кто нам атмосферу во всем отравляет на улице, дома - неважно... "

- А потом убьют орла-капитана, - сказала она, отложив листок и стараясь не встречаться взглядом с верным любовником, возмечтавшим вдруг стать верным мужем. - Падет он вниз головою, прошептав: "Умираю..."

- Смешно, - без улыбки согласился Федя. - Может, обсудим все как следует? Получается, конечно, с бухты-барахты, но мы друг к другу уже вроде бы немного присмотрелись...

Не поставишь же его по стоике ."смирно" и не отправишь из кабинета строевым шагом... Даша гадала, как преодолеть мучительную неловкость ситуации - и стук в дверь приняла, как сигнал к спасению.

- Входите! - воззвала она в полный голос. Ввалился Паша Горбенко, глаза так и сверкали в знакомом охотничьем азарте. Нетерпеливо покосился на Федю.

- Обождите в коридоре, курсант, - сказала она официальным тоном, увидев Пашино нетерпеливое движение бровей в сторону свидетеля.

Федя вскочил и сговорчиво выкатился, успев, правда, одарить ее тоскливо-влюбленным взглядом.

- Где-то я эту фигуру видел... - сказал Паша задумчиво.

- Стажер, - нетерпеливо сказала Она. - Привлеченный для практики... Что у тебя?

- Сорок минут назад засекли голубчика выходящим из штаба округа. Майор, эмблемы общевойсковые. Сел в белую "семерку", похоже, личная, вели до Ленина, до того дома, что рядом с ЦУМом. Коричневый, сталинский. Квартира сорок один. Минут через десять вышел при полной шумковской форме, сел в машину и двинул во дворец культуры комбайностроителей. У Шумкова там сегодня какое-то сборище. Ребята его ведут, вошли следом в зал - там пускают без всяких билетов и пропусков...

- Сколько их?

- Двое.

Даша встала, осклабясь в радостном предвкушении, сорвала с вешалки пуховик:

- Организуй группу захвата. И едем. Возьмем его на выходе, аккуратненько. А я заодно посмотрю и послушаю, что там за слет юных колчаковцев...

- Они ж тебя моментально срисуют с фаса.

- Ну и что? Убить не убьют, побить не побьют. Хотя, вообще-то, получится скандальчик, а мне хочется посидеть и послушать... Ничего, Паша, так уж заведено, что женщинам маскироваться легко. - Она нетерпеливо рванула дверцу старенького шкафа. - Сейчас, где-то тут валялся... Слушай, пока я закамуфлируюсь, позвони в "полицейскую академию". Или нет, пошли машину. Там есть такая Ксения Белякова, пусть едет в темпе и дожидается нас. Девочка толковая, она нам его моментально опознает, гада...

...На входе в зал и в самом деле не требовали никаких пригласительных. Возможно, из-за катастрофического недобора кворума: в зале, рассчитанном мест на пятьсот, занята была едва четверть кресел.

Даша была уверена, что опознать ее решительно невозможно: во-первых, светлый парик, во-вторых, густо наложенная косметика, превратившая в этакую лауреатку конкурса "Мисс путана-97". Ни одного подозрительного взгляда, пробираясь поближе к сцене, она не перехватила - исключительно заинтересованные.

Костю Гукасова и его напарника она засекла сразу, присела с краешку в седьмом ряду. Стараясь не вертеть головой очень уж откровенно, попыталась высмотреть майора, приблизительно прикинула, где он должен сидеть - с учетом занятой сыскарями позиции.

Погоны, бороды, гимнастерки... Ага!

Вот он, как две капли воды похожий на свою фотографию, полученную от Фрола. Гимнастерка дореволюционного образца, синие галифе с желтыми лампасами, сидит, покачивая начищенным сапогом, и в самом деле смахивает на орла-ротмистра, чьи погоны нацепил, - спина прямая, как палка, гордая посадка, слуга царю, отец солдатам... Коллега Волховича или нет? Что за игры тут крутят военные, и на кой им черт эта ряженая казачня? Чисто профессиональный интерес? Или какие-то хитрые подвязки?

Ясно было, что застрять здесь придется надолго: действо только началось, а краткостью шумковские шоу никогда и не отличались. От нечего делать она лениво разглядывала сцену.

Сцена была декорирована пихтовыми ветвями, аж тремя огромными бело-зелеными штандартами, а также портретом адмирала Колчака - поясным, но выше человеческого роста. Не подлежало сомнению, что неизвестный художник священнодействовал изо всех своих творческих сил, но муза в тот момент определенно порхала где-то в трагическом отдалении, и потому физиономия таежного адмирала вышла вовсе уж щучьей, а застывший взор (чего вряд ли хотели шумковцы) поневоле выдавал страшную тайну насчет патологического пристрастия к кокаину. Лучше всего получились погоны с черными адмиральскими орлами и два креста на шее и груди - впрочем, орленые пуговицы тоже были неплохи.

В серединке почетного президиума восседал, конечно же, сам доцент Шумков, сияя золотом погон и младенчески незамутненным взором. Ошую и одесную располагались осанистые сподвижники, числом семеро, среди коих каким-то образом затесалась совсем юная красоточка в гимнастерке. "А это уже что-то новое, - подумала Даша, - раньше он своих лялек в президиум не сажал - значит, полным и законченным вождем себя нынче чувствует..."

Очередной оратор - с физиономией лектора обкома КПСС - красочно живописал, как в царские времена сибиряки делали масла столько, что смазывали им тележные оси. Правда, судя по общим и туманным фразам, сам процесс приготовления масла он представлял себе крайне смутно, но упор делал не на этом, а на злокозненности масона Ломоносова, еще в екатерининские времена разработавшего программу сионистской колонизации Сибири. Насчет Михаилы Васильевича в связи с мировым сионизмом - это было что-то новенькое. Правда, самая идея совращения германскими масонами бесхитростного русского студента выглядела в изложении оратора чрезвычайно красочно и зловеще, изложенная с уверенностью очевидца. Хлопали ему завзято.

Потом на трибуну, путаясь ногами в длиннющей шашке, вылез невысокий колобок с роскошной бородищей, напомнивший Даше профессора Челленджера с виденной в детстве цветной иллюстрации. Представленный как доцент Буромецкий и "наш верный сторонник", колобок заговорил яро и темпераментнейше, глотая слова и помогая себе размашистыми жестами. Даша добросовестно попыталась вникнуть. Доцент вдохновенно излагал тезисы новой науки антропоэкософии, совершенно загадочной и непонятной, перемешивая это с апокалипсическими пророчествами об открывшейся над Шантарском космической дыре, из которой хлыщет некая "моновиталистская энергия". Понемногу Даша даже начала понимать, в чем тут дело. Если отвлечься от мудреных терминов, очень похоже, изобретенных самим колобком, все сводилось к простой истине: ежели сибирское человечество будет и далее топить себя в лености и пороке, то вскоре же вымрет, а если возьмется за ум и засучит рукава то, вполне возможно, еще и побарахтается. И даже быть может, заткнет космическую дыру. Антропоэкософской пробкой.

Хлопали колобку вяло - видимо, не смогли проникнуться и осознать, устрашенные обилием заковыристых словечек. На сцену вылезла истеричная дамочка, вещавшая, что Тунгусский метеорит был на самом деле закодированным в виде лучистой энергии инопланетным посланием сибирякам, запрограммировавшим их на роль спасителей мировой цивилизации. На смену ей появилась другая дама, столь же истеричного облика, но эта принялась декламировать стихи, где "Сибирь" рифмовалось со "вширь" и даже "поверь".

Все это на нормального человека производило впечатление дурно поставленного концерта самодеятельности в тихом отделении шантарской психушки - и Даша вновь ощутила некий мучительный диссонанс. Концы не сходились. С одной стороны, шумковская компания напоминала скопище деревенских дурачков, с другой же... Кто-то давал им немалые денежки. Кто-то купил Шумкову квартиру в неплохом районе. Кто-то оставил в той квартире совершенно исправный автомат. И кто-то, проявив незаурядное мастерство в разработке сложных операций, убил там прекрасного сыскаря Воловикова, ни за что не давшего бы поймать себя в примитивную ловушку... Категорически не сходились концы.

Она украдкой бросила взгляд на майора-ротмистра. Как и следовало ожидать, на лице его просматривалась плохо скрытая скука, чуть ли не брезгливость. Это была еще одна загадка, непонятная ниточка.

Очередная стихотворная ода (продекламированная на сей раз старичком с повадками трибуна) посвящалась героическому адмиралу Колчаку, а заодно клеймила позором окаянные красные орды, в кровопролитнейших сражениях истребившие цвет сибирского рыцарства.

Со знанием истории у седенького трибуна обстояло не особенно хорошо. Дело даже не в том, что хваленый адмирал Колчак, в точности подражая большевикам, разогнал остатки Учредительного собрания, приютившегося было в его прихожей...

Советская власть в Сибири и в самом деле некогда рухнула, словно пьяный слесарь - мордой в лужу. Даже вполне благонамеренные партийные историки позднейшего периода употребляли термин "пала", удивительно точно отражавший положение вещей.

Другое дело, что в точном соответствии с народной мудростью хрен в золотых погонах оказался не слаще редьки в кожанке. Поначалу сибиряки, малость хлебнув красного террора, валили под бело-зеленые знамена рядами и колоннами - и фронт покатился к Москве чуть ли не со скоростью курьерского поезда, обрастая по пути уральскими рабочими, башкирами, черемисами и пленными поляками из бывших австро-венгерских частей. Насчет военного гения, двадцатидевятилетнего генерала Пепеляева, чьи солдаты штыками добыли Пермь,

- чистейшая правда. Все именно так и обстояло - без зимнего обмундирования, боеприпасов и обуви, на отвагу и русское "ура"...

Но в том, что началось после, виноват в первую очередь сам кокаинист-адмирал. Когда он принялся восстанавливать в Поволжье помещичьи права на землю, бело-зеленая армия получила пердый шоковый удар - и лишилась тысяч штыков, чьи владельцы столь старорежимных реформ ни за что не желали принять. Потом начались реквизиции, мобилизации, рейды карательных отрядов по селам...

Сибирь круто повернула на сто восемьдесят градусов - даже не за красных, против адмирала. Партизанские армии в десятки тысяч человек, разъедавшие колчаковские тылы, о большевизме даже не имели никакого представления, а живого большевика не видели отроду. Потом, в начале двадцатых, легендарных партизанских вождей пришлось срочно убирать, не особенно заботясь об убедительных легендах, а те, кого не убрали, ушли в тайгу вновь, на сей раз колошматя красных, но времена были не те, и уничтожить новые ватаги удалось сравнительно быстро.

Впрочем, это было потом. А в девятнадцатом колчаковский фронт был не побежден большевиками, а попросту рухнул, подточенный изнутри. На офицерских отрядах и казачьих сотнях выехать не удалось - и жалкие остатки армии покатились на восток. Войска Тухачевского, в большинстве своем состоявшие из военнопленного сброда (куда по живости характера затесался и Ярослав Гашек), не побеждали - всего-навсего шли вслед за отступавшими, принимая от партизан города, словно нищий - монетку на паперти.

Больше всего, как это обычно бывает, выиграли сторонние - сиречь чешские легионеры, которые вкупе с французами преспокойно выдали адмирала партизанам, за что смогли выехать из России со всем награбленным добром, а также и долей колчаковского золота. Именно благодаря ему, положенному в подвалы, пражского "Легия-банка", кукольное государство Чехословакия и смогло относительно безбедно протянуть лет двадцать, пока не прикатили танки вермахта... А Тухачевскому по злой иронии судьбы сибирские "победы" аукнулись всего через год. Когда бездарно руководимые им части попытались взять-таки Варшаву, Пилсудский бросил навстречу в качестве последнего козыря две дивизии, целиком состоявшие из возвратившихся от сибирских руд поляков, многие из коих уже однажды общались с Тухачевским. Именно эти дивизии остановили красный авангард, распотрошили его в пух и прах, а остатки загнали на территорию Германии, где конники красного героя Гая слопали своих лошадушек в лагерях для интернированных... Ну, а немного погодя проникшийся сибирским духом Сталин распорядился прищемить красному Бонапартику яйца дверью, что и было выполнено на совесть.

Обо всем этом Даше довелось читать в свое время - бывшего любовника, писавшего книгу о Колчаке, она стремилась бесповоротно выкинуть из памяти за все хорошее, но его труд осел в голове. И сейчас она могла бы сказать, что винить в прошлых поражениях следовало в первую очередь обладателя щучьей морды, но кто из присутствующих в зале стал бы ее слушать?

Оставалось лишь тихо стервенеть от скуки, слушая ораторов и самодеятельных поэтов, сменявших друг друга с методичностью часового механизма. Сидевший рядом Паша Горбенко ухитрялся даже подремывать временами, елико возможно уютнее расположившись в жестком кресле.

Наконец-то на трибуну вылез сам Шумков, утвердился орлом - и понес с воодушевлением ту же ахинею насчет героического адмирала и коварных москалей, не признавая ни логики, ни суровых исторических фактов. Поскольку было известно, что вождь, подобно столичным эстрадным звездам, обожает своею персоной закрывать концерт, Даша воспрянула. Легонько подтолкнула соседа локтем, тот мгновенно проснулся и приготовился к действию.