достал?
обороны Крыма генерала Субботина, а также адмирала Ненюкова. На это есть у
нас свой отдельный план, который знают те товарищи, которые будут его
выполнять.
незачем раскрывать все карты на расширенном заседании. Мало кто из
подпольного комитета знал, что родной брат товарища Макара служил адъютантом
опального генерала Май-Маевского. Именно от генерала через братишку и
получал товарищ Макар самые последние сводки с фронта.
может быть, даже и жизнь за великое дело борьбы... В это мгновение под окном
раздался глухой вскрик.
Что ты нервничаешь, товарищ Кипяченко?
маузера.
комитета и поджег их. Дверь рухнула, и в комнату ворвались юнкера под
командой полного круглолицего штабс-капитана.
началось форменное столпотворение. Ничего не было видно, потому что товарищ
Макар, собирая бумаги, уронил лампу, и теперь комната освещалась только
колеблющимся пламенем горевших на столе бумаг.
оглушенные, ошарашенные, задыхающиеся. Подпольщики пытались отстреливаться.
навел наган на товарища Макара, тщательно прицелившись. Но, прежде чем
грянул выстрел, Тоня Шульгина бросилась вперед и закрыла председателя своим
телом. Она успела это сделать, потому что с самого начала заседания смотрела
только на него одного, и когда ворвались контрразведчики, не отрывала от
него взгляда.
багровое пятно. Девушка охнула и сползла на пол. Воспользовавшись заминкой,
товарищ Макар выбросился в окно, упав прямо на убитого Кипяченко юнкера,
вскочил, и бросился зигзагами по улице. Кипяченко отступил к окну, прикрывая
отход председателя, и раз за разом садил из маузера по юнкерам. В комнате
творился форменный ад. Двое подпольщиков лежали на полу раненые или убитые.
Семен Крюков зажимал руками раненую голову. Он был весь в крови. Наборщик
Гольдблат потерял в этаком содоме очки и стоял, абсолютно беспомощный, глядя
перед собой близорукими глазами. Салов сидел в углу на корточках с поднятыми
руками, трясся мелкой дрожью и бесконечно повторял:
ныряют в мельничную запруду. Двое юнкеров стреляли ему вслед, а еще
несколько человек выбежали на улицу и бросились за ним вдогонку. Матрос, не
раз уже раненный, медленно отходил, сильно хромая и оставляя за собой густой
кровавый след.
сволочь, что возьмет Защипу... Юнкера догнали его и попытались скрутить, но
Кипяченко отстегнул от пояса фанату "лимонку" и выдернул чеку. Юнкера,
захваченные врасплох, в ужасе отшатнулись от матроса, но убежать далеко у
них уже не было времени.
вытатуированной на запястье саблей, разрубающей мерзкую буржуазную гидру. Он
глядел на своих врагов с выражением окончательного и последнего торжества.
Наконец раздался страшный грохот, полыхнул огонь, поднялось облако пыли и
дыма... Когда это облако рассеялось, на месте матроса и окружавших его
юнкеров остались только какие-то отвратительные багровые клочья.
вполголоса:
находящимся в комнате.
юнкера держали их под прицелом. Тела Тони и двух других убитых в перестрелке
убрали. Один только Салов сидел по-прежнему на корточках, мелко трясясь и
повторяя как заведенный:
в контрразведку. На пороге Семен Крюков споткнулся и упал. Гольдблат,
который чудом отыскал свои очки, хоть и без одного стекла, склонился над ним
и покачал головой. Дядя Семен был мертв. Они пошли медленно - жалкая кучка
растерянных, никак не ожидавших предательства людей. Раненых поддерживали.
Гриша Якобсон, несмотря на ранение в ногу, шел сам. Их сопровождал
обозленный, сильно поредевший отряд юнкеров.
дорогу ругаясь неприлично. Он был зол на себя за то, что подставился под
пулю, зол на главного большевика, который сумел сбежать, зол на Кипяченко,
который положил столько его людей, а самое главное - он был зол на
начальство, которое, как всегда, вело себя глупо и бездарно, и вместо
нормальных офицеров и солдат распорядилось послать на операцию
необстрелянных мальчишек-юнкеров, из-за чего и произошел такой пассаж.
***
темным письменным столом сидел круглолицый штабс-капитан, знакомый Салову по
аресту подпольного комитета. Сбоку от офицера пристроился рыжий веснушчатый
писарь. Возле окна стоял спиной к вошедшему еще один человек в защитном
френче с погонами полковника. Человек у окна не повернулся, чтобы взглянуть
на арестованного, и это вызвало почему-то у Салова непонятную обиду и вместе
с тем болезненное любопытство: что это за полковник, чего он хочет, что
делает здесь?
***
во время ареста страх прошел, и он решил для себя держаться твердо и ничего
не говорить врагам, чего бы это ни стоило, а хорошенько послушать, что ему
скажут.
***
губернии, - прочитал штабс-капитан по бумаге, которая лежала перед ним на
столе, - унтер-офицер семьдесят четвертого пехотного полка, дезертировал...
В восемнадцатом году мобилизован в Добровольческую армию, опять
дезертировал... Член севастопольского подпольного комитета, ответственный за
пропаганду среди солдат гарнизона... Все правильно, я нигде не ошибся? -
Штабс-капитан поднял взгляд на Салова.
революционного героизма.
проговорил штабс-капитан. - Это просто замечательно! Вы, господин Салов,
решили твердо держаться на допросе, ни слова не говорить этой
белогвардейской сволочи - то есть нам с вами, господин полковник, -
контрразведчик повернулся к человеку у окна, как бы призывая его в свидетели
саловского героизма, - только ведь, Иван Степанович, поздно вы решили
твердость проявлять! Вы ведь, дорогой мой, прекрасно знаете, что именно
из-за вас арестован подпольный комитет.
не поддаваясь ни на какие провокации контрразведчика.
это отлично знаете. Леля, сердечная ваша привязанность, она ведь давно на
нас работает, и вы это знали, Иван Степанович. А ведь вы не рассказали об
этом своим товарищам подпольщикам! Если бы не вы с Лелей, разве узнали бы мы
о вашем заседании? Все, все нам стало известно именно через вас! Вы
рассказывали Леле, Леля рассказывала мне, так что, дражайший Иван
Степанович, я считаю вас самым лучшим нашим агентом! Подумывал даже о том,
чтобы выплатить вам наградные за успешно проведенную операцию, да потом
решил - а к чему? Вы и так славно на нас работаете, можно сказать, на чистом
энтузиазме. Зачем же зря казенные деньги расходовать?
смеющейся физиономии... А потом оттолкнуть полковника от окна, броситься в
стекло... как товарищ Макар... так ведь решетки на окнах, и нет ничего
подходящего, чтобы контрразведчика огреть, да и в руках такая отвратительная
слабость... А самое главное - что этот гад говорит правду. Сам он во всем
виноват, протрепался Лельке, а когда понял, что зазноба его давно продалась
Шилова Юлия
Посняков Андрей
Доценко Виктор
Корнев Павел
Афанасьев Роман
Витковский Евгений