Чтение 16–й страницы книги ~Рай без памяти~

внешность не примечательная - вряд ли будут придирки".

Но нам, что называется, "повезло".

Сумерки еще не погасли, на часах у Джемса - наши уже не годились - было
что-то около шести, как из-за облака дыма над костром показались три
конские морды, а над ними - три серые тени в желтых сапогах, вернее,
высоких шнурованных ботинках, какие носят в Канаде или в Штатах на севере.

- Пропуска, - сказал полицейский.

Я взглянул в лицо говорившего - сытое, лоснящееся лицо здоровенного
тридцатилетнего парня, не лицо, а "будка", как у нас говорят в народе.
Взмокшая от пота прядь волос по-гитлеровски пробивалась на лоб из-под
фуражки, серой, расшитой золотым галуном типа французского кепи, с длинным
прямоугольным козырьком. Золотые нашивки на рукаве, золотые пуговицы
куртки и золотой лампас на бриджах дополняли угрожающую золотоносность
всадника: в ней был вызов простым, безгалунным смертным.

- Быстрее! - крикнул он, пока мы извлекали из карманов куски желтого
картона с нашими переиначенными именами.

Только Мартин сохранил свое полностью. Я превратился в Жоржа Ано,
Дьячук - в Толя Толли, а у Зернова просто отрезали непривычное для здешних
ушей окончание. Борис Зерн, по разумению Стила, звучало удачнее.

- Все из французского сектора? - спросил полицейский, бегло просмотрев
пропуска.

- Все, - сказал Джемс.

- Открыть мешки!

Мы широко открыли рюкзаки. Полицейские, не слезая с коней, заглянули
внутрь.

- Сколько шкурок?

- Пять.

- Есть лицензия?

Джемс протянул и лицензию.

Полицейский подозрительно оглядел всех нас и чуть-чуть наехал на меня,
стоявшего ближе. Я отступил на шаг.

- Вы что, немые? Почему ты молчишь?

- Вас трое, а говорит один, - сказал я.

Полицейский усмехнулся, но не зло, а просто с сознанием собственного
превосходства.

- Прыткий, - процедил он сквозь зубы. - Имя?

- Жорж Ано.

- Чем занимаешься?

- Фотограф, - отвечал я, не задумываясь.

- Пасс!

Я уже знал, что "пасс" означает "паспорт", и ответил, пожав плечами:

- Я полагал, что для загородных прогулок достаточно пропуска.

- Знаток законов, - усмехнулся опять полицейский, - так полагай впредь,
что смирение, а не дерзость украшают путника. - Он подождал моего ответа
и, видя, что я готов усвоить его совет, добродушно прибавил: - Ладно,
отдыхайте. Омнибус пройдет здесь через час. Не пропустите, а то придется
добираться пешком. А это вам не до угла на работу.

Он хохотнул, довольный репликой, и повернул коня. За ним затрусили и
его спутники. Вскоре все исчезли за зигзагом дороги.

- С ума сошел! - взъярился Толька. - Зачем было спорить? Всех подвести
мог.

- Надо уметь сдерживаться, Анохин, - присоединился к нему Зернов. -
Сейчас это умение для нас важнейшее.

- А я не согласен, - тихо, но решительно вмешался Джемс. - Конечно, с
"быками" зря связываться не стоит, но Сопротивление - это не только
сдержанность. Нет, не только, - с вызовом повторил он.

Как Зернов умел успокаивать эти юношеские страсти-мордасти, по себе
знаю.

- Мы младенцы в вашем Сопротивлении, мой мальчик, - сказал он. -
Ползунки. Нам надо еще научиться ходить.

И Джемс промолчал, хотя именно он был сейчас нашим начальником. Он не
провожал нас до первой полицейской заставы. Он шел с нами "в маки".

Вот как это случилось.

Накануне нашего отъезда мне не спалось. Может быть, ностальгия, жаркий
вечер, не смягченный даже лесной прохладой, пьянящий запах чужих цветов,
мерцание чужих звезд в безлунном, как всегда, небе. Рядом тихо спал
Толька, всхрапывал Мартин, ворочался Борис - должно быть, тоже не спал.
Наконец он чиркнул спичкой из коробки со шведской этикеткой: "Вега.
Стокгольм". Огонек осветил спящих, но никто не проснулся. "Не спится? -
шепнул он. - Пошли на балкон". - "Лучше в сад. Собак нет. Спустимся". Не
одеваясь, мы начали спускаться по лестнице. Полоска света внизу остановила
нас: дверь в комнату Стила была открыта. Ступенька под нами скрипнула, мы
замерли. Голос Стила спросил: "Ты закрыл дверь в сад?" Голос Джемса
ответил: "А зачем? Кто войдет? Смешно". Мы не могли двинуться ни вперед,
ни назад - скрипучая лестница выдала бы наше присутствие. Получилось бы
неловко и стыдно...

А разговор между тем продолжался.

- Значит, решил окончательно? Не передумаешь?

- Нет. Я бы ушел и без них. Не могу оставаться нейтральным.

- Разве мы нейтральны?

- Мне этого мало, пап.

Молчание. И затаенная грусть в голосе Стила:

- Мне будет трудно без тебя, мальчик.

- Останется Люк. И посели у нас Блума с Евой. Они так одиноки в лесу.
Да и Люка привяжешь крепче. По-моему, она ему нравится.

- По-моему, она тебе нравилась.

- Давно, пап. Все это ушло вместе с детством.

- Рискуешь, Джемс.

- Без риска нет драки.

- А если без них?

- Это моя пятерка. Все уже согласовано.

- Им дадут другого.

- Я им нужнее. Они пропадут без меня. Ничего не знают, на каждом шагу
могут споткнуться. Они как младенцы, пап. Ползунки.

Я услышал рядом тихий смешок. Должно быть, Зернов тогда же решил
вернуть комплимент Джемсу.

А разговор не утихал.

- Не боишься провала?

- Будем осторожны. Мы не спешим.

- А если?

- Пострадает всего одна явка. А место работы и место жительства - это
лодка, в которой поплывут они сами.

- Значит, отель "Омон"?

- Конечно. У Этьена в запасе всегда несколько комнат.

- Значит, уже двое: Фляш и Этьен.

- Фляш - это твоя инициатива.

- Я не думал тогда о твоем участии, мальчик.

- Какая разница? С Фляшем они могут даже не встретиться, а Этьен для
них только владелец отеля. Я буду связан с ними - не он.

- А если провал не по их вине?

- Моей или Этьена? Ты заговариваешься, пап. Все равно что заподозрить
Модюи или Грима.

- Тес... без имен, сынок.

- Но мы одни.

- Все равно. Никогда и нигде не называй имен без крайней необходимости.

- Хорошо, отец.

- Может быть, пройдем в сад? Побродим вместе в последний раз.

В полоске света перед нами мелькнули две тени. Скрипнула входная дверь.

- Слыхал? - шепнул Зернов.

- Этьен и "Омон"?

- Он уже не портье.

- Растут люди.

- Какой ценой?

- А нам не все ли равно? Память же у него блокирована.

- Смотря какая память.

Не сказав больше ни слова, мы вернулись к себе. Легли - не хотелось
будить ребят. А думали, вероятно, о том же: слишком уж знакомо
приоткрывалась завеса будущего. Парижский отель "Омон", где розовые
"облака" показали нам самую страшную из своих моделей - модель
воспоминаний гестаповца Ланге и его агента Этьена. Мы, живые, прошли
сквозь эту гофманиаду, искромсав и сломав ее. В реальной жизни Этьен
повесился, здесь он преуспевает. Конечно, он не сохранил памяти своего
земного предшественника, и встреча с ним нам ничем не грозит. А если? Не
преднамеренна ли эта встреча, не подготовила ли ее чужая воля, как и все
наше путешествие в никуда?

Мысль об этом не покидала меня до отъезда - мы расстались с "сердцем
пустыни", когда еще не забрезжил рассвет. Я так и не сомкнул глаз, а потом
двухчасовое лодочное путешествие вверх по реке, затем в плавнях, долгий
пешеходный маршрут по лесу, где Джемс шел, как герой Фенимора Купера, не
хрустнув веточкой, не сломав сучка и ни разу не запутавшись в
подозрительно схожих тропках, пока мы наконец не вышли на просеку, где
пролегала дорога, по которой циркулировали полицейские и омнибусы. Омнибус
наш еще не подошел, а "быки" уже скрылись из виду, оставив на душе у
каждого тревогу и отвращение.

- В Канаде тоже конная полиция на дорогах, - сказал Мартин.

- Не такая.

- Полиция везде полиция.

- Это фашистская, - убежденно произнес Толька. - Серые эсэсовцы.

Ни один из нас не видал живого эсэсовца, но каждый выражал свою тревогу
по-своему.