ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ХОЖДЕНИЕ ЗА ТРИ МИРА
ЭКСПЕРИМЕНТ
оба встали раньше, как всегда бывало, когда кто-то из нас уезжал в отпуск
или в командировку. Но ощущение необычности, непохожести этого утра на все
предыдущие туманило и окна, и небо, и душу. Мы умышленно не говорили о
предстоящем, привычно перебрасываясь стертыми пятачками междометий и
восклицаний. Я все искал пропавшую куда-то зубную щетку, а Ольга никак не
могла добиться надлежащей температуры воды от душевого смесителя.
все. Заснул и проснулся. Даже голова потом не болела.
быть, сутки. Опыт длительный. Даже не понимаю, как его разрешили.
как врач сомневаюсь. Сутки без сознания. Без врача...
специального, и медицинское образование. И датчиков до черта. Все под
контролем: и давление, и сердце, и дыхание. Чего же еще?
биополе. Миры. Блуждающее сознание. Даже подумать страшно.
никто не волнуется.
даже обрадовался, что зазвонил телефон и я мог избежать развития опасной
темы.
Даже голова кружится при мысли о такой возможности.
вдруг в какой-нибудь Юрский период? К птеродактилям!
в фанатика. - Это не предполагается.
политических ошибках. Покаюсь по возвращении.
динозавра? - сказал я Кленову, который уже сидел за нашим утренним кофе.
обычное путешествие и даже успел успокоить Ольгу. Слезинки в глазах ее
испарились.
Кленов. - Организуешь этакое сафари во времени. Большой шум будет.
где-нибудь в смежной жизнишке. В кино сходим на "Дитя Монпарнаса". Палинки
опять выпьем. Или цуйки.
тебя посылают. Помнишь, что сказал Заргарьян? Вполне возможны миры и с
каким-то другим течением времени. Допустим, оно отстало от нашего. Но не
на миллионы же лет! А вдруг всего на полстолетия? Очнешься, а на улице -
октябрь семнадцатого.
какой-нибудь "Современник" с таким направлением? Наверняка. И Чернышевский
за столом сидит. Скажешь, неинтересно? И слюнки не текут?
Потому и слезные железы пересохли. А женам героев слезы вообще
противопоказаны. Давайте лучше коньячку выпьем. А то очутишься в будущем,
а там - сухой закон.
входной двери. Он выглядел строгим и официальным и за всю дорогу до
института не обронил ни слова. Молчал и я. Только тогда, когда он поставил
свою "Волгу" в шеренгу ее институтских сестер и мы поднялись по гранитным
ступеням к двери, Заргарьян сказал мне, впервые назвав меня по имени,
сказал без улыбки и без акцента, каким он всегда кокетничал, когда язвил
или посмеивался:
какой-то процент риска: проблема, мол, еще не изучена, опыта маловато. А я
считаю, что все сто процентов наши! Уверен в успехе, у-ве-рен! - закричал
он на всю окрестную рощицу. - А молчу потому, что перед боем лишнего не
говорят. Тебе все ясно, Сережа?
лаборатории. Ничто не изменилось здесь со времени моего первого посещения.
Те же мягкие тона пластмасс, золотое поблескивание меди, зеркальность
никеля, дымчатая непрозрачность стекловидных экранов, чем-то напоминавших
телевизорные, только увеличенные в несколько раз. Мое кресло стояло на
обычном месте в паутине цветных проводов, толстых, и тонких, и совсем
истонченных, как серебристые паутинки. Западня паука, поджидающего свою
жертву. Но кресло, мягкое и уютное, к тому же ласково освещенное из окна
вдруг подкравшимся солнцем, не настраивало на тревогу и настороженность.
Скорей всего, оно напоминало сердце в путанице кровеносных сосудов. Сердце
пока не билось: я еще не сел в кресло.
халате, все с той же накрахмаленной, жестковатой улыбкой.
рискованный опыт, - сказал он мне после обмена дежурными любезностями, -
для меня, как ученого, это может быть последний, решающий шаг к цели. Но я
должен просить вас еще раз продумать свое решение, взвесить все "за" и
"против", прежде чем начнется самый эксперимент.
Любопытство? Стимул, по правде говоря, не очень-то уважительный.
отпарировал я. - Научного интереса у них тоже нет.
общий для всех газетчиков, пусть даже в лучшем смысле этого слова. Что ж,
газетчик Стэнли, ради сенсации поехавший на поиски затерявшегося в Африке
Ливингстона, в итоге пожал равноценную славу. Может быть, она и вам кружит
голову, не знаю. Представляю, как с вами говорил Рубен, - усмехнулся
Никодимов и вдруг продолжил голосом Заргарьяна: - Да ведь это подвиг, еще
не виданный в истории науки! Слава миропроходца, равноценная славе первых
завоевателей космоса! Я убежден, что он, наверное, так и сказал:
миропроходца?
улыбался. Никодимов перехватил мой взгляд.
бочку свою ложку дегтя. Я не обещаю вам, милый друг, ни славы
миропроходца, ни встречи на Красной площади. Даже подвала в газете не