Элий не возвращался из Месопотамии, и Цезарь погиб.
сожгли. И через семь дней мы стали погорельцами. Теперь мать с сестрой ютятся
на вилле патрона в одной комнатушке.
желаний?
залила тьма.
повернулся к гению Империи спиной.
рванулся следом. Но прежде чем шагнуть в чернильную тьму, Гимп обернулся и
широко распахнул глаза, вбирая частичку света из комнаты и пряча ее под веками.
Он плотно зажмурился. И очутившись за спиной юного тюремщика, поднял веки. Но
увидел не коридор, не плечи и затылок юноши, а город на фоне гор, кирпичную
зубчатую стену и вспышку, которая поглотила все - и город, и стену, и горы.
Гимп закричал. Ему казалось, что увиденный свет выжигает глаза, и из пустых
глазниц сейчас покатятся кровавые слезы.
ее болезни".
счастливчикам, поставившим на него, более двадцати миллионов сестерциев в
сумме".
деле. Прежде такое запрещалось цензорами - нельзя было желать никому вреда... И
она... как бы в шутку... то есть не в шутку, а, так сказать, в сердцах... То
есть она хотела, чтобы Тиберий... споткнулся, разбил колено... или... Но
сломать ноги! Нет, она не сама лично... сама бы она ни за что не смогла такое
устроить. Чисто физически не смогла бы. Виноваты те мерзавцы, что изувечили
старика. Мерзавцы! Порция повторила это слово раз сорок, прежде чем добралась
до редакции "Первооткрывателя". А сквозь пленку ужаса прорывалось: а если бы
старик не измывался над Порцией, то не попал бы в беду... за дело наказан, за
дело! Пусть и чересчур сурово, но все равно. Сам виноват.
же прикажете ей делать? Терпеливо сносить незаслуженные удары? Но почему? За
что? Разве мало она перенесла в жизни? Замужество длиною в пять дней и
бесконечное вдовство. Работа урывками, мизерная зарплата. Хозяева, то наглые,
то равнодушные. И эти вечные предложения прийти то на дом, то в гостиницу. То
брошенные мимоходом, то настойчивые. Одни можно игнорировать, от других
невозможно отказаться. Жизнь, липкая, как перезревшая груша, над которой рой
мух и ос. Хлеб, вино, не выученные уроки сына, кофе, долги и повсюду сор. Где
взять деньги на квартплату... кончился тюбик помады... Деньги патрона украли из
сумочки в поезде... Постоянные боли в боку. Левая нога плохо сгибается. Нет
денег на хорошего медика. А городской архиятер не слушает жалобы и строчит
рецепты на тысячи сестерциев. Старость маячит у порога. А из-за плеча ее
выглядывает мерзкая рожа Одиночества и строит паскудные гримасы. И после этого
всего Тиберий смел издеваться над нею! А Элий выгнал, потому что она захотела
жить чуточку лучше. Она отомстила. Никто не смеет ее ни в чем обвинять. Да, не
смеет... Но почему же так тошно?
И она пошла. Очень медленно. И другие шли. Впереди... позади. Непрерывный поток
вливался в широко открытые двери. Люди поглядывали друг на друга подозрительно
и прятали глаза. Но не все. Некоторые, напротив, смотрели гордо. И Порция тоже
старалась смотреть точно так же. Как будто на ней не стираная-перестираная
туника, а роскошная стола с золотым узором. Крул, выйдя в просторную приемную,
сразу заметил именно ее и поманил жирным пальцем к себе в таблин.
ветчиной. Он отправлял ломти в рот один за другим.
ноги. Вот мы и исполнили. И ты должна быть довольна. И благодарна.
боги, если узнают..." Представить, что будет, если узнают ее друзья и знакомые,
она была не в силах. Позор. Ужас. Смерть... Но ведь боги знают... Она вспомнила
старую заповедь: "Мое поведение, хотя бы я оставался наедине, будет таково, что
на него мог бы смотреть народ"*. Порция содрогнулась...
возрастающей тревогой следила за пальцами Крула. Старик хватал один за другим
конверты, оставляя на бумаге жирные пятна. Писем было штук двадцать.
додумать.
отравят, наверняка виноват... Как Тиберий. Как Элий. Нет, не как Элий, конечно.
Элия она уже не винила. Почти.
приехал и грамотно составил от ее имени жалобу в суд.
десять. Эта работа как раз для нее. Она составит. Она... она... Она спешно
взяла письмо и выскочила из таблина. Как приятно - какое счастье - всего лишь
жалоба в суд.
гаденький смех. А почему бы и нет? Она готова подсыпать яд. Чтобы все
свершилось окончательно, бесповоротно.
любят, чтобы кто-нибудь другой исполнял их желания? Почему они не могут сделать
это сами? Не хватает энергии? Нет сил? Нет фантазии? Да, с фантазией всегда у
римлян было туго.
пятна. Они нагнаивались, превращаясь в черные глубокие язвы. Никакие лекарства
не помогали, но хуже всего было то, что не помогали и обезболивающие. Поначалу
Летиция старалась держаться. Но очень скоро выдержка оставила ее. Уже и морфий
не помогал. Сна не было. Были какие-то провалы. Всякий раз она оказывалась в
черной пещере с отвратительным сернистым запахом, металась, звала на помощь
и... никто не приходил... И выхода из пещеры не было.
совсем не больничная мебель. Два раза в день меняли цветы. Каждое утро
перестилали белье. Но ничего этого Летиция не видела. Она ослепла. Тьма слилась
с болью и превратилась в единое целое.
ногу, потом светили фонариком в невидящие глаза. Старшие медики удалялись с
озабоченным видом, вместо них являлись молоденькие медички, ставили капельницы
или кололи в вену лекарства. Все без толку. Несколько раз приходил Макций Проб,
что-то говорил. Во всяком случае Летиция слышала его голос. Но смысл сказанного
до нее не доходил. Ее ничто не интересовало. В ее жизни отныне были только тьма
и боль.
рукава туник.
мерещились ей злобными масками лемуров.
звучали особенно фальшиво. Средства помочь не было. Боль не утихала.
быстрый тихий шепот:
женский, молодой.
Да был ли здесь кто-то вообще?
Конан-Дойль Артур
Корнев Павел
Шилова Юлия
Суворов Виктор
Афанасьев Роман
Андреев Николай