кормившихся еще и выполнением всяких деликатных поручений сильных мира сего
(хороший хан своего нукера на отчаянное дело не пошлет).
заберет мать, похитит невесту и ускачет с ними далеко-далеко в счастливую
страну заката. Однако вскоре до него дошли слухи, что мать утонула,
провалившись в заметенную снегом полынью, а бывшая невеста теперь жена другого.
вдосталь помотался по земле: видел и минареты Бухары, и горы Алатау, и даже ту
самую Великую Стену, до которой однажды уже едва не добрался.
его отряда. Тело его носило отметины и от стрел, и от сабель, и от топора, и от
женских ногтей. Не единожды его жизнь висела на волоске. Спасала Толгая
природная быстрота, редкая ловкость, звериная живучесть да еще, пожалуй, удача,
без которой нельзя прожить вольному человеку. Все его сокровища по-прежнему
вмещались в переметной суме, зато лошадям завидовали даже могущественные ханы.
Как и все его нынешние сотоварищи, он жил одним днем, никогда не строил никаких
планов и уже начал постепенно забывать прошлую жизнь пастуха.
вознаграждение за то, что они сожгут кочевья рода тузганов, а их стада рассеют
по округе. Однако тузганы тоже оказались не дураки, вызнали как-то о грозящей
беде и наняли себе в защиту другой отряд вольных людей.
думать совместную думу. Ни о каком сговоре, конечно, не могло идти и речи - кто
бы потом их нанял для лихого дела? Но и рубиться насмерть тоже не хотелось: все
были хорошо друг с другом знакомы, да и награда ожидалась не ахти какая.
им сегодня в своих юртах или спать спокойно. Очень скоро выяснилось, что
супротивная сторона недаром сама предложила этот план. Единоборец у них был
приготовлен заранее и вид имел столь грозный, что среди сотоварищей Толгая,
мало кого боявшихся на этом свете, включая китайского императора, прокатился
нехороший шумок сомнения. Еще даже не начав схватку, они заранее смирились с
поражением.
Родом он происходил из восточных тургутов, жены которых, как известно,
совокупляются со злыми шулмасами. Башка у него и вправду была уродливая, как у
демона, зубы - как у жеребца, а грудь - как котел. С любым всадником он мог
сразиться спешившись, так был высок ростом и длиннорук.
ловкость таких удальцов, как Толгай. Сам же он и вызвался на единоборство -
если бы струсил сейчас, потом бы вечно себя корил.
оседлал не самую резвую, но очень поворотливую и послушливую кобылу, к тому же
еще злую в бою. Темирче - громадного черного жеребца-аргамака, неизвестно из
каких краев попавшего в степь.
шло, как-никак все здесь были свои люди. Решили драться на плетях, что для
степняков вполне пристойно. Старейшины, щадя молодую жизнь Толгая, предложили
ограничиться обычными камчами, имевшими на конце кожаную нашлепку, смягчающую
удар. Он же сам, справедливо полагая, что хлестать такой погонялкой Темирче то
же самое, что щекотать верблюда, выбрал тяжелые камчи-волкобои.
халат, кожаный панцирь, китайскую шелковую рубашку и стальной нагрудник - на
случай своей смерти завещал недавно приставшему к шайке мальчишке, своих
доспехов пока еще не имевшему. Остальное его имущество, согласно обычаю, в
равных долях полагалось разделить между всеми сотоварищами.
схватки, и после недолгих торжественных церемоний выпустили своих бойцов,
словно стравливаемых на потеху псов.
камчу, Толгай проворно нырнул под брюхо лошади. Этот прием он повторил
несколько раз подряд, ожидая, какая реакция последует со стороны противника.
Голова у того хоть и была велика, но скорее всего за счет толщины костей, а
вовсе не от большого ума. Темирче только бранился, брызгал слюной и обвинял
Толгая в трусости. Молодой, но уже достаточно опытный воин вполне резонно
отвечал издали, что только глупый волк открыто бросается на взбесившегося быка.
Умный всегда дождется удобного момента.
прежде, прочь, а соскользнул на землю. Пока Темирче взором провожал его кобылу,
он проворно вскочил и огрел противника камчой по лбу. Не дожидаясь ответного
удара, Толгай, как под перекладиной храмовых ворот, проскользнул под черным
жеребцом и вскочил на свою лошадку, послушно вернувшуюся назад с другой
стороны.
припозднившимся с отлетом в теплые края лебедем. За то время, что он в пустую
гонял Толгая по полю, можно было сварить и съесть жирного барана. Кобылка,
проворная, как стриж, легко уворачивалась от тяжеловесного жеребца, с морды
которого уже хлопьями летела серая пена.
столько, правда, донимая его камчой, сколько глумливыми речами.
женщин. Какой ты воин, если не можешь догнать врага даже на таком крошечном
клочке земли! Твоя мать согрешила не с шулмасом, летающим по небу подобно
молнии, а с медлительным верблюдом.
кидался на обидчика, но тот всякий раз ускользал то влево, то вправо, не
забывая при этом довольно успешно пользоваться камчой. Толгай стремился утомить
и взбесить противника, а когда тот окончательно потеряет осторожность,
закончить дело точным ударом в висок.
бешенства, что, в очередной раз промахнувшись камчой по всаднику, изо всей силы
хлестнул по лошадиному крупу, да так, что располосовал кожу. Настоящий воин
такого себе никогда бы не позволил, и старейшины имели полное право прекратить
схватку, но никто не посмел встать между поединщиками. Все уже понимали, что
дело может закончиться только смертью одного из них.
- Посмотри себе под ноги! Ты вспахал это поле копытами лучше, чем земледелец
плугом! Сажай пшеницу, как трусливый уйгур, и больше не показывайся среди
воинов! Такое занятие тебе больше подходит.
вперед, а когда враги почти соприкоснулись стременами, резко вскинул ее на
дыбы. Темирче от копыт каким-то чудом увернулся, но из седла вылетел. Такой
прием в единоборстве не возбранялся, но среди вольных людей не приветствовался.
Сделано это было для того, чтобы еще больше взбесить Темирче, и так
хладнокровием никогда не отличавшегося.
отпустили в схватку. Толгай в это время гарцевал невдалеке и продолжал
психологическую атаку.
нельзя одолеть ни оружием, ни злым колдовством. Отец всех шаманов Шелдер-хан
обучил меня своему искусству! Созови ты себе на помощь даже тысячу богатырей, я
погублю всех, обрушив на их головы нижнее небо.
нанести сотню ударов и ни одного не получить в ответ. Победа капризная госпожа
- если ее сразу не прибрать к рукам, может и ускользнуть.
до этого, вдруг припала на задние ноги, да и не удивительно - смешанная с пылью
кровь покрывала ее круп, как толстая попона. Жеребец Темирче, воспользовавшись
этим, ударил ее грудью в бок. Лошади крутанулись на месте, и тут уж гигант не
прогадал - так перетянул Толгая камчой от плеча через спину, что у того в
глазах потемнело.
лишенный свободы маневра, оказался в убийственном положении. Камча в могучей
лапе Темирче была не менее страшна, чем шестопер, и каждый новый удар мог стать
роковым.
старейшины успели бы прийти на помощь, почуявший вкус крови Темирче затоптал бы
его на ровном месте конем.
укусив жеребца в пах. Тот, дико вскрикнув, рванул в сторону (точно так же на
его месте поступило бы любое существо мужского пола), и скакуны вновь унесли
своих седоков в разные концы ристалища. Но Толгай уже растерял прежнее
преимущество - лошадь его шаталась и шла с перебоем, а сам он чувствовал себя
так, словно побывал под колесами арбы.
как хищная ночная птица. - Почему не обрушишь мне на голову небо? Струсил? Если
хочешь жить, оставь седло, ползи сюда на брюхе и целуй копыта моего
благородного коня!
увидеть сегодня закат, собачье дерьмо! - Безжалостно хлестнув свою несчастную
лошадь, Толгай понесся на врага, заранее готовый принять его удары.
Чья-то камча сейчас должна была оказаться точнее, а это уже не зависело ни от
силы, ни от сноровки, ни от ярости поединщиков, а лишь от воли судьбы.
сумрак. Солнце продолжало висеть на прежнем месте, но было уже не ослепительным
диском, а мутным белесым пятном, дыркой в небосводе. Полуденная лазурь
померкла, а с запада и с востока лезли из-за горизонта серые языки мрака,
слизывающие не только ясный день, но, казалось, и саму идею жизни.
и тревожно заржали. Более близкие к природе, чем люди, они гораздо острее
Флинт Эрик
Акунин Борис
Юрьев Сергей
Семенова Мария
Посняков Андрей
Шилова Юлия