часы. Старик поднес чашку Милице Федоровне и та, кивнув, словно получила
стакан обычной воды, стала пить маленькими осторожными глотками.
весу.
стал записывать, повторяя вслух: - Опыт начат в 23 часа 54 минуты. Порядок
приема средства следующий. Номер один - Битый Алмаз, номер два - Бакшт
Милица, номер три - Грубин Александр... - Он поднял голову и строго
приказал другу: - Ну!
что он находится на большой площади, края которой теряются в тумане. Перед
ним стоят бесконечным рядом старики и старухи - ветераны труда и войны,
абхазские долгожители, пенсионеры из разных республик. И все эти люди
глядят на Удалова с надеждой и настойчивостью. Тут же и Грубин, который
медленно катит громадную бочку, стоящую на тележке. А Шурочка Родионова
держит в руках поднос с небольшими рюмками. Серебряным черпаком Грубин
разливает из бочки зелье по рюмочкам. Удалов берет рюмочки с подноса и
медленно шествует вдоль строя стариков. Каждый пенсионер, получив рюмочку,
говорит:
морщины, выпрямляется стан, густеют волосы и неистовым сверканием
наполняются глаза. И вот уже молод пенсионер, и готов к новым трудам и
подвигам. Но еще много желающих впереди - тысячи и тысячи ждут приближения
Корнелия. Рука немеет от усталости. А надо всех обеспечить зельем, потому
что все достойны.
Расплескаешь.
наклонилась. Удалов смущенно улыбнулся.
молодой, а она в годах останется?
- невозможно. И быстро выпил то, что было в чашке. Зелье было горьковатым,
невкусным, правда на спиртовой основе.
тоже выпить, не раздумать. И, не смея сказать о том вслух, не спускал с
Елены взгляда.
угадывать взгляды мужа. До того момента она сомневалась, участвовать ли в
этом дурацком распитии, так как долгая хозяйственная деятельность научила
ее не верить в чудеса. Но взгляд Савича выдал его с головой и родил
сомнения. Скорее это были сомнения в собственном здравом смысле, который
питался упорядоченностью вселенной. Но если вселенная допускает глупости в
виде космических пришельцев, здравый смысл начинает шататься. История с
зельем была невероятна, но в принципе не более невероятна, чем привоз в
универмаг тысячи пар мексиканских сапог со шпорами. Поэтому проблема,
стоявшая перед Вандой Казимировной, была лишь проблемой выбора; что
опаснее - испортить себе желудок неизвестным пойлом или отдать в руки
разлучницы Елены горячо любимого Савича, собственность не менее ценную,
чем финляндский спальный гарнитур "Нельсон".
Савича и, уж конечно, Елену, которую она всегда обгоняла, а потом, уже
победив и не глядя на них, пошла на кухню смыть водой неприятный привкус
во рту.
у всех подгонять к молодости Елену Сергеевну, но на помощь неожиданно
пришел старик Алмаз.
по лужам пробежать, на траве поваляться? Молодая была, наверно, не
сомневалась?
воскликнула:
Ксюше отлил.
Казимировной. Та увидела, что и Савич и Елена Сергеевна так и не выпили
зелья.
одну оставить? Ведь я тебя брошу. На что мне старик?
совершал какое-то предательство. Профессионально отметил возможные
компоненты снадобья и потому еще более разуверился в его действенности. И
может, не стал бы допивать, но тут увидел, что Алмаз крупными шагами
подошел к Елене, сам взял ее чашку, поднес ей к губам, как маленькому
ребенку. Вот-вот скажет: "За маму, за папу..." Вместо этого Алмаз сказал,
улыбаясь почти лукаво:
равных увидеться. Сделай милость, не откажи.
улыбке Савич увидел то, чего не заметил никто - то, давнее прошлое, ту
легкость милого доброжелательства, умение согласиться на неприятное, чтобы
другому было приятно. И Савич, видя, как Елена пьет зелье, с облегчением,
камень с плеч, одним глотком допил, что было в чашке.
отлил туда зелья из кастрюли - сколько оставалось. Начал затыкать
бумажкой.
темного дерева часы.
слова на бумагу.
на Ванду.
невольно шикнула на него:
старчески шмыгая носом. Кошка открыла глаза, один - голубой, другой -
красный, метнулась между ног собравшихся и, чтобы вырваться, спастись,
прыгнула вверх, плюхнулась на стол, заметалась по скатерти, опрокидывая
пустые стаканы и чашки, толкнула бутыль с оставшейся жидкостью.
а затем начала лакать черную жидкость.
такой техники еще нет.
она была во всем виновата. - По пробке?
Стендаль, защищая Шурочку. - Нас будут изучать в Москве.
большого розыгрыша.
надежды.
будешь. Пошли, что ли? Утро уже скоро.
домами, небо уже принялось светлеть, наливаться живой, прозрачной синевой,
и звезды помельче таяли в этой синеве. По дворам звучно и гулко
перекликались петухи, и уж совсем из фантастического далека, из-за реки,
принесся звон колокольчика - выгоняли коров.
голоса не мешали сну, не прерывали его, а лишь подчеркивали его глубину.
звуки. Четкие каблучки Шурочки; неровный, будто рваный, шаг Грубина;
звучное, долгое, как стариковский кашель, шарканье подошв Алмаза;
деликатный, мягкий шаг Удалова; переплетение шагов Савича и его жены.