Чтение 16–й страницы книги ~Цветы на нашем пепле~

воде... Сколько это длилось? Минуту или час?

Рамбай замолчал, но Ливьен открыла глаза не сразу, стараясь как можно
дольше удержать в себе этот новый для нее, перламутровый мир. И рокот дождя
помогал ей.

Но вот последний отзвук смолк в ее душе. Рамбай вновь обнимал ее. Что-то
горячее подкатило к горлу.

- О чем ты пел?

- О том, как Рамбай любит свою жену, хоть она и не всегда его понимает.

Она сглотнула комок и осознала, что по ее щекам текут слезы. Что за хлипкая
слезливая порода! Но ведь ничего подобного никто и никогда не пел ни ее матери,
ни бабушке, ни прабабушке... Как они, наверное, счастливы, эти дикарки!

Она почему-то не хотела, чтобы Рамбай заметил ее слабость. Наклонила
голову:

- Спасибо тебе. - Голос не выдал ее. - Спасибо. Пойдем спать.

В верхнем ярусе учили всему, только не объясняться в любви.

Ночью, проснувшись, Ливьен не обнаружила Рамбая возле себя. Оказалось, он
снова сидит там же, у входа, и снова что-то тихо про себя напевает. Увидев
Ливьен, объяснил:

-Жду.

Она не стала спрашивать, кого или чего. Ясно, что он ждет нападения
махаонов. Ей же казалось, что его опасения беспочвенны. Да, слова Дипт-Дейен
недвусмысленно подтвердили, что их экспедиция - не первая. Но ведь и махаоны,
если они вообще существуют поблизости, не способны летать в такой ливень, а двух
часовых вполне достаточно, чтобы надежно охранять лагерь по периметру. Особенно
после той взбучки, которую Инталия устроила всем участникам экспедиции, когда
Рамбай, никем не замеченный, протащил в лагерь плененного лазутчика... Но
спорить она не стала. Знала, что переубеждать его бесполезно.

Она немного посидела рядом, прислушиваясь к его тихому пению и пытаясь
вернуться в тот волшебный мир... Но что-то было не так. Уже не сверкали молнии и
не рокотал гром. Было просто темно, холодно и сыро. Хотя бабочки и хорошо видят
в темноте, но цветовая гамма их зрения при этом совсем иная, чем на свету: все -
и предметы, и лица - приобретает мертвенный зеленоватый оттенок...

В конце концов она потрепала его выгоревшие на солнце волосы и, с трудом
забравшись обратно в спальный мешок (очень мешали чехлы на крыльях), вновь
провалилась в сон.

День отличался от ночи лишь тем, что тьма сменилась пасмурной серостью.
Часов в шесть в центре лагеря разожгли костер, но толку от него было немного,
ветер моментально выдувал тепло из-под открытого со всех сторон тента. И все же
пляшущие языки пламени грели душу. И все, кроме часовых, собравшись вокруг огня,
до отбоя просидели вместе, неторопливо переговариваясь ни о чем.

Днем Рамбай немного поспал, а ночью вновь уселся перед палаткой.

...Ливьен проснулась от того, что кто-то осторожно тряс ее за плечо. Это
была Сейна. По ее лицу было видно, что она сильно встревожена. Ливьен знала
вечную причину ее тревог:

- Что-то с Лабастьером?

- Да. Он боится. Так боится, что совсем не может спать. И представь, Ли, он
заявил, что перестанет бояться, только если рядом будет твой Рамбай.

Ливьен не успела удивиться. Она и не слышала, как муж появился в палатке, и
теперь вздрогнула, когда он произнес:

- Надо принести думателя сюда.

- Может, лучше ты пойдешь к нему? . - Нет. Рамбай не оставит Ливьен.

- Ладно, - сдалась она, - нужно только предупредить Инталию.

Как ни странно, координатор не возражала.

- Делайте, что хотите, - махнула она рукой. И они втроем перенесли
Лабастьера в палатку Ливьен.

Сейна, само собой, устроилась тут же. Стало тесновато, но терпимо, если
учесть, что Рамбай оставался снаружи. Только к исходившему от думателя резкому
запаху мускуса привыкнуть было трудно. Но Сейна смущенно шепнула: "Он когда
бояться перестанет, то и запах исчезнет". И Ливьен решила потерпеть.

Ей было немного обидно. Ей-то мечталось, что Рамбай, вынужденный два дня не
вылетать в лес, побольше, чем обычно, посвятит времени ей. Выходило же совсем не
так.

Беседа с Сейной текла вяло, и в конце концов Ливьен вновь задремала. Сон
был тревожный, и то ли ей грезилось, то ли на самом деле, Рамбай, присев
вплотную к клапану, стал о чем-то тихо переговариваться с Сейной. Проснувшись
еще часа через полтора, она поняла, что это не сон. Только общался Рамбай не с
Сейной, а... с Лабастьером.

То, что между ними происходило, вряд ли можно было назвать "беседой" в
обычном смысле этого слова. Скорее это был "обмен информацией". Начала Ливьен не
слышала, но вскоре поняла принцип их "обмена": ответ за ответ, словно товар за
товар. Они помогали друг другу понять мир. Думатель, который мог бы стать
самцом, но так и не стал им, и самец, которого чуть было не сделали думателем.

И каковы же были их интересы? Для Ливьен они явились полной неожиданностью.
Хотя, поразмыслив, она поняла, что все естественно и объяснимо. "Дикарь" Рамбай
хотел побольше узнать об устройстве мироздания, о поднебесных высотах и о
строении материи... А "мыслителя" Лабастьера интересовало, например, сколько у
Рамбая было самок, как он с ними вел себя и что чувствовал.

- ...Ха! Но если нет небесной паутины, а только воздух, воздух и воздух, то
почему небо синее?! И на чем ночью держатся звезды? - чуть агрессивно вопрошал
Рамбай с коварными нотками в голосе.

"Не самый подходящий вопрос существу, у которого нет глаз", - отметила
Ливьен про себя.

Сейна приникла к надлобью Лабастьера, передавая ему слова Рамбая. Затем
выпрямилась:

- Вода прозрачная, а в ручье она серая или зеленая. Потому что ее много.
Воздух синий, когда его много. - ("Однако! - подумала Ливьен. - Он, оказывается,
без труда оперирует цветовыми понятиями...") - Звезды - это солнца, и они просто
висят в пустоте, - продолжала Сейна. - Но они очень далеко, там, где уже нет
даже воздуха. Ты, конечно, спросишь, можно ли до них долететь. Но раз нет
воздуха, то и крылья бесполезны. Есть и другие способы летать, но бабочки ленивы
и недостаточно любопытны, чтобы строить специальные аппараты и пользоваться ими.

Сейна перевела дух. Потом "выслушала" очередной вопрос Лабастьера и задала
его Рамбаю:

- Ты говорил, что, когда ты превратился из куколки в бабочку, ты не сразу
почувствовал себя настоящим самцом. Когда, как и почему это все-таки случилось?

"С помощью Рамбая он пытается наверстать те естественные и обязательные
периоды жизни, которые ему самому испытать не довелось", - догадалась Ливьен.

- Когда Рамбай вышел из куколки, он был прожорлив, как гусеница. Несколько
дней мама не успевала кормить меня. И я вообще ничего не знал, а умел только
есть, ходить и летать, это все само получалось. Но я очень быстро всему учился и
совсем ничего не забывал. И есть уже не хотел. Так было Целое лето. Рамбай и
сейчас помнит все, что было тем летом, каждую минуту. Чтобы выучить новый язык,
сейчас Рамбаю понадобится год или даже два, а тогда язык ураний и язык маака я
выучил за неделю... А в конце лета я вдруг понял, что я - настоящий взрослый
самец. И что оплодотворить самку - это самое главное, остальное - на втором
месте. Потому что главное, чтобы продолжалась жизнь... - Он помолчал. - Но я до
сих пор не смог этого.

У Ливьен сжалось сердце от жалости. И вдруг она вздрогнула от собственной
мысли: полуторачасовые менструальные выделения, случавшиеся у самок регулярно,
каждые двенадцать дней, должны были пройти у нее еще неделю назад... "Вот
так-так! Неужели я беременна?" Само собой, никаких противозачаточных у нее не
было, кто ж мог предполагать, что во время экспедиции... Откуда в лесу взяться
самцу маака?

Она представила, как был бы счастлив Рамбай, узнай он... Но сейчас это было
бы так не вовремя! Нет уж. Будем надеяться, что задержка вызвана теми
физическими и психологическими нагрузками, которые выпали на ее долю в последнее
время.

Сейна уже передала ответ Рамбая Лабастьеру и, вновь подняв голову, слушала
очередной вопрос.

- Если звезды - это солнца, только далеко, и потому маленькие, то почему
они стоят на месте, а солнце ползет по небу? Жрецы ураний говорят, что солнце -
паук, а звезды - яйца, которые он отложил. Рамбай не верит жрецам. Но то, что
говоришь ты, еще неправильнее. Если звезды просто висят в пустоте, то почему они
не падают на землю? Рамбай всю жизнь прожил в лесу, но Рамбай не дурак. - К
концу тирады в голосе его прозвучали нотки обиды.

"Да, трудно будет объяснить ему основы астрономии без чертежей и без
понимания, что такое сила тяготения и как она уравновешивает центробежную
силу... Мне, наверное, было бы попроще, чем Лабастьеру". И она вмешалась:

- Рамбай, давай я тебе это завтра сама объясню.

- Ты? - с сомнением протянул Рамбай. Видно, никак не свыкнется с мыслью,
что самка может знать больше, чем он.

- Я, я. С астрономией у меня в порядке. Меня этому учили...

- Ладно! - согласился Рамбай, осознав, что выгадал, получив возможность
задать Лабастьеру лишний вопрос. - Стой, стой! - закричал он Сейне, которая уже
наклонилась к думателю. - Другое спрошу. Пусть ответит, почему думатель такой
умный? Что, все куколки такие умные, а когда становятся бабочками - глупеют?

На этот раз Сейне пришлось наклоняться к Лабастьеру несколько раз и
выдавать ответ порциями:

- Возьмем шире. Гусеница разумной бабочки почти ничем не отличается от
гусеницы насекомого. Только размером. Ее задача - поглощать пищу и расти. Мозг у
нее очень маленький, вмещающий только главные инстинкты. - ("Ну, это не совсем
правда, - подумала Ливьен. - Они все-таки посообразительнее, чем обыкновенные
червяки. К тому же очень игривые и, вообще, симпатичные...") - Но вот гусеница
достигла необходимой массы. Теперь она закукливается.

Куколка - это небольшой завод по постройке бабочки из накопленных гусеницей
тканей. У насекомых этот процесс заканчивается созданием существа, единственной
задачей которого является продолжение рода. Искать партнера, найти и зачать или
оплодотворить, в зависимости от пола... У нас же куколка имеет и еще один этап
развития - формирование мозга, несравнимого по размеру и сложности с мозгом
насекомых.