Чтение 16–й страницы книги ~Небеса ликуют~

О татарах он уже успел прочитать у Боплана.

- И как успехи? - поинтересовался я, кивая на книгу.

- Уф-ф-ф! Дорогой де Гуаира, сей писака изрядно темнит. Я так и не понял, кто затеял нынешний мятеж - татары или казаки?

- Книга написана еще до мятежа, - пояснил я. - Мятеж затеяли казаки.

- Р-разбойники!

Его тон мне понравился, но справедливость - прежде всего.

- Но вы же сами бунтовали против Мазарини, мой друг!

- Я - бунтовал?!

Дю Бартас нахмурился и впал в долгое раздумье. Наконец вздохнул:

- Однако же, друг мой, я обнажил свою шпагу против проклятого Мазарини, этого гнусного лакея, который... Ох, выходит, я и вправду - бунтовщик?

Целых два года он воевал в армии принца Бофора. И даже не попытался задуматься.

- Не огорчайтесь, шевалье! В некоторых случаях бунт дозволяется.

- Правда? - обрадовался он. - А в каких?

Настал черед размышлять мне. Объяснить пикардийцу, что такое неотъемлемые права людей, о которых писал доктор Марианна?

- В общем, когда твой враг - изрядная сволочь. Вроде Мазарини.

- Ага! Значит, эти казаки...

Я сбросил на лавку изрядно намокший плащ. За плащом последовал "цукеркомпф".

- У одного казацкого сарitano украли жену и забили насмерть сына. Он обратился к королю, но тот отказался помочь. Тогда этот сарitano собрал своих друзей...

- Ну-у, тогда все понятно! Мой друг, я понимаю этих казаков!

Он понимал. Я, признаться, нет.

Войны никто не хотел, и в этом - одна из ее тайн. Значит, стихия? Ураган, налетевший неведомо откуда?

Не очень я верю в стихию!

- Однако же, - задумчиво молвил дю Бартас, - ежели взбунтовались казаки, о которых так скучно пишет мессер Боплан, какое отношение ко всему этому имеют татары?.. Эй, куда?

Последнее относилось к красной феске, которая внезапно появилась в дверном проеме.

- Каналья! - Шевалье грозно нахмурил брови, рука стиснула пистолет. - Мозги вышибу! Феска дрогнула, подалась назад.

- Сын мой! Не поступай опрометчиво, ибо внешность обманчива бывает...

Брат Азиний, сверкая лысиной, переступил порог. Феска исчезла, зато остался весь остальной наряд: шаровары, темный каптан, подпоясанный кушаком, красные сапоги.

Турок превратился в грека.

- Счел я разумным, дети мои, перевоплотиться должным образом, в чем за скромную мзду помогли мне добрые люди.

Дю Бартас не выдержал и захохотал, рухнув на лавку. Я только вздохнул, ибо грек смотрелся немногим лучше турка.

- Надобно также разыскать мочало, поелику греки, как заметил я, носят усы...

Тут уже рассмеялся я, но совсем не так весело, как беззаботный шевалье.

Усы из мочала - смешно. А вот четверо чужеземцев в татарийской степи - это уже не повод для веселья. Правда, брат Манолис обещал замолвить словечко перед своими друзьями-татарами, но этого мало. За степями лежат казацкие земли, где сейчас война.

Я открыл одну из сумок и разложил перед собой все, что удалось достать в Риме и Истанбуле. Еще год назад этих бумаг вполне бы хватило для безопасного путешествия. Но этой зимой Зборовский мир нарушен, и наше появление неизбежно вызовет слишком много вопросов.

А ко всему еще - язык! Русинское наречие знал только я. И то, признаться, скверно.

В коллегиуме отцы воспитатели делали все, чтобы я не забыл родную речь. Даже подарили славянскую Библию, изданную полвека назад князем Острожским. Читать я мог, а вот разговаривать...

Не с кем было. Да и незачем.

А потом пришлось учить гуарани, причем не одно наречие, а сразу несколько. Маской говорили иначе, чем кадувеи и гуай-кура, а было еще наречие кечуа и многие другие, о которые с треском ломался язык.

И тут появился Станислав Арцишевский - Бешеный Стась. До сих пор не представляю, какая нелегкая занесла этого полуполяка-полурусина в Бразилию. Но отчего ему пришлось бежать оттуда, я знал. Парень был честный, несмотря на то, что умел только две вещи: пить и стрелять из мортир. Но бить из пушек по безоружным индейцам и неграм он не захотел.

Так я снова вспомнил свою речь. И когда Станислав собрался домой, я почувствовал, что теряю брата. Веселого бесшабашного брата, который громко хохотал над тем, как я пытаюсь говорить по-русински с индейским акцентом.

Я получил от него всего одно письмо, уже из Гамбурга. Стась собирался в Краков.

А потом началась война.

* * *

Я достал сложенную вчетверо бумагу, полученную от брата Манолиса, чтобы присовокупить ее к своему маленькому архиву, но тут же передумал. Такое не стоит хранить, к тому же я помню донесение наизусть. Разве что еще раз пересмотреть, освежить в памяти.

"Как скоро показалась трава на поле, стали собираться хлопы на Киев, подступили к днепровскому перевозу в числе 1080 человек..."

Да, все верно. Помню, "...а в Киеве ждал их казак бывалый, некий мещанин киевский, с которым было все улажено".

"...а в Киеве ждал их казак бывалый, мещанин киевский Павла Полегенький, с которым..."

Буквы дрогнули, словно готовясь пуститься в пляс. Бред! Я просто забыл греческий!

"...казак бывалый, мещанин киевский Павла Полегенький, с которым было все улажено. По данному им знаку Киев обступили со всех сторон, началась на улицах злая потеха..."

Хохот за левым ухом. Бумага дрогнула, налилась свинцом...

- Вы что-то уронили, мой друг!

- Да-да, шевалье, сейчас подниму...

Я не сошел с ума. Это было. Было и есть, записанное неровными греческими буквами. Перо попалось слишком острое, в нескольких местах бумагу прокололи насквозь...

"...казак бывалый, мещанин киевский Павла Полегенький, с которым было все улажено..."

Павло Полегенький - Паоло Полегини. Таких совпадений не бывает. Тот, кто приказал выкинуть его имя из документа, хорошо это понимал. Но ведь сказано "сгинул"! Неведомо куда! Я же помню: "А брат Паоло неведомо куда сгинул..."

"...А брат Паоло, свершив сие, неведомо куда сгинул..."

"Свершив сие"!

А я еще удивлялся, что за странная фамилия - Полегини? В Италии такую и не встретишь!

...Жуки, тараканы и в особенности - клещи. А также люди - зарезанные, утопленные, сожженные заживо.

Брат Паоло Брахман, прозываемый также Джанарданой, взялся за дудочку.

Похлебку на этот раз варил брат Азиний. Я проглотил две ложки и позавидовал сьеру Гарсиласио, до сих пор пребывавшему в нетях. Шевалье оказался более стоек, но после десятой ложки все-таки не выдержал.

- Признаться, синьоры, у меня сегодня отчего-то нет аппетита. Не иначе как от качки.

- Неужели не вкусно, сын мой? - наивно осведомился наш попик. - Ибо приложил я немало стараний...

И вправду! Немало стараний требовалось приложить, дабы сотворить такое с обычной хамсой.

- Отменно, отменно, святой отец, - вздохнул шевалье, глядя куда-то в сторону. - Однако же должно оставить трапезу и для синьора де ла Риверо.

Вот уж не ожидал от него такой вежливости!

Дворянин!

- А-а вы? - повернулся ко мне явно расстроенный регент. - Мон... То есть синьор де Гуаира! Должно сохранять силы телесные, как и учит нас Святой Игнатий...

Я покачал головой, мысленно поклявшись в следующий раз лично заняться трапезой.

- Так ведь вкусно! - в отчаянии воззвал брат Азиний, погружая ложку в котелок. - Дети мои! Готовил я по рецептам обители нашей... О, синьор де ла Риверо! Наконец-то!

Я оглянулся. Сьер еретик стоял в дверях, имея вид задумчивый и несколько странный.

- Трапезничать! Трапезничать, сын мой! - возопил попик и, схватив сьера римского доктора за руку, потащил к столу. - Вот и ложка! Сейчас молитву прочтем!..

Мы с шевалье переглянулись, но я не внял его молчаливому призыву.

Муки телесные не менее мук духовных ведут к просветлению.

В пытошную еретиков!

* * *

- Что вы играли, друг мой? - поинтересовался шевалье, когда я отложил гитару.

- Похоронную песнь племени кадувеев, дорогой дю Бартас. Как раз под настроение.

Он вздрогнул и перекрестился, что с ним бывало не так уж и часто.

- Гоже ли играть сии языческие напевы? - пискнуло сзади. - Ибо сия песнь, по всей вероятности, есть часть зломерзкого обряда...

Я оглянулся. Брат Азиний, к этому времени уже успевший поменять каптан на сутану, восседал на лавке, тыча прыщавый нос в раскрытый молитвенник.

Не люблю попов!

- Кадувеи уже не язычники, а "кристиано" - добрые христиане, отец Азиний. Да и раньше они были очень странными язычниками. Чтили единого Бога и, между прочим, поклонялись кресту. Есть легенда, что их крестил еще Апостол Фома.

...Поэтому мы и называли наши поселки "редукциями" - приютами возвращения к истинной вере. Поэтому так охотно и слушали нашу проповедь.

- Индейцы, равно как негры и прочие китайцы, суть дикие животные! - упрямо проговорил попик. - Ведомо, что сотворил их Господь, дабы работали они в поте лица своего на благо наше! И да не обманет их человекоподобие истинных христиан!

Я встал, поглядел в мутное окошко.

- На дворе, кажется, дождь, не так ли сьер Гарсиласио? Я поинтересовался именно у него, поскольку римский доктор уже несколько раз выглядывал наружу. Интересно зачем?

Сьер еретик едва соизволил кивнуть. В этот вечер ему было явно не до меня.

- Прекрасно! Так вот, отец Азиний, по поводу индейцев. Да будет вам ведомо, что собор епископов в городе Лиме признал их людьми, сотворенными по образу и подобию Божьему. Это раз. Их признал людьми покойный папа Павел - это два. А сейчас будет три!

- Синьор! Монсеньор! Не нада-а-а! Сначала за порог вылетел сам брат Азиний. Затем - его молитвенник и уж следом - феска.

Я хлопнул дверью и вновь взял гитару в руки.

- Отменно, друг мой, - прокомментировал невозмутимый шевалье. - Эти попы должны знать свое место. Однако же, друг мой, вы действительно не в настроении! Смею ли поинтересоваться причиной?

Причина? Да какая уж тут причина!

- Не знаю, друг мой. Наверно, из-за дождя.

* * *

Илочечонка, сына ягуара, предали.

Капкан, скрытый в высокой траве, яма с отравленным колом посередине, ловчая сеть, спрятанная среди листьев... Предали!

Мне сообщили все - кроме главного. Тайна, которая вовсе не была тайной. А я еще недоумевал, никак не мог понять...

Миссию в Киеве тоже предали. И в Риме знали имя предателя! Знали - и не сообщили мне. А ведь бывалый казак Павло Полегенький служил в Республике много лет и прекрасно знал наши потаенные тропы.

Теперь ясно, как погибли братья Поджио и Александр! Им тоже не сказали!

Спросить бы, почему? Но у кого спрашивать? Я - мягкий воск, я топор в руках дровосека. Я - труп.

* * *

- Сьер де Гуаира! Можно вас спросить? Голос римского доктора не предвещал ничего доброго, но я столько кивнул.

- Вы сейчас так... эффектно заступились за наших заморских братьев. Почему же вы и ваши... (он покосился в сторону шевалье) ваши друзья не построят Город Солнца тут, в Европе? Это проще, чем ехать в какую-то там Гуаиру!

- Вам это действительно интересно? - удивился я. - Представьте себе, да.

- О чем вы, синьоры? - недоуменно поинтересовался шевалье, но его не удостоили ответом.

- Причина проста, сьер Гарсиласио. Собственность - и привычка к собственности.

- Ага! - Его глаза радостно сверкнули, но я поднял руку.

- Погодите! Город Солнца во всех деталях описал еще Платон. После него Блаженный Августин, затем Мор и Бэкон. Но никто не видел пути. Справедливость невозможна при наличии собственности, но люди слишком привыкли к ней...

- Забрать! - Тонкие губы сьера еретика дернулись в злой усмешке. - Забрать - и поделить! По справедливости!

- Да о чем вы, синьоры? - вскричал сбитый с толку дю Бартас. - Я ничего не понимаю!

- Позвольте вам разъяснить, синьор, - охотно откликнулся римский доктор. - Представьте, что крестьяне разграбили ваш замок, перерезали скот, землю поделили между собой.

- Что-о-о?!

- А в замке устроили общий коровник. Вам бы понравилось?

Влезать в подобный спор не хотелось. Проще всего довести любую идею до абсурда, тут сьер еретик далеко не оригинален. Но ведь когда-нибудь нам придется рассказать о Гуаире! И не только тем, кто читал Мора и Колокольца, но и таким, как шевалье.

- Из этого ничего не получится, - начал я.

- Слава Богу! - поспешил вставить дю Бартас.

- Так уже пытались делать - при Лютере. Имущество целых городов объявлялось общим, делилось, распределялось. Но всегда находились обиженные, которым их кус казался слишком маленьким. И все начиналось сначала. Поэтому такой путь не годится.

- А ваши индейцы - ангелы! - хмыкнул сьер Гарсиласио. Я пожал плечами.

- Конечно, нет. Но они не знают, что такое "мое". Поэтому им легко привыкнуть к тому, что земля принадлежит всем. И не только земля...

- Жены, например, - подбросил дров в огонь еретик.

Шевалье перекрестился - второй раз за день.

И вдруг я понял, что разбит. Конечно, я сейчас могу рассказать, как мы строим Гуаиру. Как распределяем землю, как пытаемся убедить "инфлиес", что брак - это таинство, а не случайное сожительство, как учим их управлять миссиями.

Рассказать - но не убедить.

Для сьера Гарсиласио, отравленного протестантским ядом, Гуаира - ересь. Для шевалье - замок, превращенный в коровник.

Отец Мигель умел убеждать - даже таких, как эти двое.

Я-не он.

Сьер де ла Риверо удовлетворенно потер руки, празднуя победу. Хотелось осадить этого мальчишку, но внезапно я ощутил страшную усталость. Гуаира далеко, слишком далеко, дальше, чем Город Солнца и Остров Утопия. Здесь все иначе.

- Поэтому очевидно...

Сьер еретик встал, гордо расправил плечи, явно готовясь к произнесению победной речи. И тут я заметил, как у шевалье сама собой отвисает нижняя челюсть. Я даже не успел удивиться. Дю Бартас вскочил, молниеносным движением поправил воротник камзола...

- Калимера, синьоры!

Суровый голос прозвучал со стороны дверей. Я оглянулся.

На пороге стояла Артемида.

Что значит увлечься догматическим спором!

- Синьорина! Позвольте приветствовать... - Шевалье изящно поклонился, попытавшись по последней французской моде махнуть шляпой, но в последний момент сообразил, что его шляпа лежит на груде вещей. - Ваш приход, синьорина...

Василиса окинула дю Бартаса оценивающим взглядом, подумала, не без сожаления вздохнула и направилась прямиком к сьеру римскому доктору.

Тот встал и потупил взор, начисто забыв о приготовленной инвективе. Артемида, не говоря ни слова, взяла сьера еретика за руку и двинулась к двери.

- Плащ! Синьор де ла Риверо, плащ! - вскричал шевалье, но тот даже не оглянулся. Оглянулась Василиса. Дю Бартас осекся и принялся задумчиво поглаживать бородку.

- Иногда мне кажется, что я уже старею, - наконец проговорил он. - Мой дорогой друг, а нет ли у нас хотя бы глотка вина?

- Увы...

Пикардиец совсем пал духом.

- Бог мой, я как будто снова дома!

В его руках очутился знакомый потрепанный томик, зашелестели страницы.

- Дорогой де Гуаира! Положительно сей неведомый пиит знавал подобные минуты! Вот, к примеру. Дю Бартас закатил глаза и завел мрачным голосом:

Свожу концы с концами еле-еле:

Залез в долги я по уши опять.

Пришли взаймы мне хоть пистолей пять