просто. "На что жалуетесь? Раздевайтесь. Так, все понятно, одевайтесь. У
вас неоперабельный рак в последней стадии, умрете через три месяца, если
будете принимать вот это, проживете на полгода дольше..."
было - по-разному. Наконец он сделал выбор. Засмеялся благодушно -
одобрительно.
роль такого врача. Кому-то может показаться жестоким такой подход, но
для настоящего большевика он правильный. Владимир Ильич, когда тяжело
заболел, тоже обратился не к Троцкому, не к Бухарину, не к жене даже, а
ко мне. "Коба, - сказал он, - если мне станет совсем плохо, дай мне
яду".
таком доверии старшего товарища было ему приятно.
пыхнув трубкой, добавил он, - если когда-нибудь и вам скажут нечто
подобное. Или нет?
уважением. Ему нравилось еще и то, что Валентин не прикидывался
бесстрашным героем, способным, рванув на груди рубашку, кинуться на
пулеметы, Нет, он выглядел, а наверное, и был на самом деле аналогом
стоика античных времен вроде Сократа, позволявшего себе говорить и
делать, что считал нужным, но и выпить, когда обстановка потребовала,
чашу цикуты без видимых отрицательных эмоций.
Менжинского и кто протежировал ему в первые послереволюционные годы,
установить оказалось невозможно за давностью времени и отсутствием
документальных свидетельств, но Сталин этим и не интересовался. Важно,
как человек ведет себя сейчас, а прошлое...
году ордер на арест Ленина, или прощать Егорова, вспомнив, как вместе
пытались (но не сумели) взять Варшаву и рвануть на Берлин?
ящика, очень похожего на патефонный, только с двумя большими плоскими
катушками вместо суконного диска, на который ставят пластинки. Где-то на
Западе инженеры, придумавшие это новейшее устройство, записывающее звук
на тонкую нихромовую проволоку, навали его магнитофоном.
в обширную, освещенную мутноватым из-за метели, но все равно ярким
дневным светом гостиную.
члена правительства или секретаря Союза писателей была такая, а военные
ниже комбригов и комдивов вообще сплошь жили по коммуналкам. Здесь же за
распахнутыми дверями угадывались еще и другие комнаты, и полутемный
коридор казался бесконечным, да, наконец, гулкое эхо шагов намекало на
обширность и пустоту помещений.
комнатка для прислуги.
человеку в самый раз. Но здесь считается, что человеку лучше жить
подобно муравью, непрерывно цепляясь плечами за себе подобных, круглые
сутки слыша их голоса, наблюдая процессы жизнедеятельности, обоняя все
мыслимые и немыслимые запахи. Коммунальная, от слова "коммунизм", жизнь.
следует" быстрее, чем виновный успеет осознать опрометчивость своих слов
или поступков.
горизонтально летели струи снежинок, закручиваясь вихрями. Крыши домов
напротив едва различались в белой мути.
буйством стихии.
огонь костра на лесной полянке или такая вот пурга посередине огромного
города.
смерчи вдоль улиц и переулков, заваливать сугробами дворы, ложиться
шапками на крыши, пригибая к земле деревья, пока не засыплет город до
самых печных труб, а то и выше, словно где-нибудь в Гренландии...
ГЛАВА 9
но даже и без так называемой "адреналиновой тоски", когда после хорошего
возлияния испытываешь неопределенное, но мучительное чувство вины
неизвестно за что, пытаешься вспомнить, не сказал ли лишнего, не
оскорбил ли кого, угнетенность и острое нежелание вновь возвращаться в
омерзительно реальный мир, который не сулит ничего хорошего.
бельем Диване, в комнате чудесно пахло смолистым деревом, потолок над
головой и стены вокруг были из золотистых досок, без побелки и обоев,
гладко выструганы фуганком, напротив - самодельные книжные полки до
потолка и самодельный же письменный стол, на нем - пузатая Медная
керосиновая лампа с зеленовато-молочным стеклянным абажуром поверх
длинного, чуть закопченного стекла.
по-прежнему завывал ветер за покрытым густым морозным узором окном. Так,
что моментами казалось, будто весь дом вздрагивает от порывов ветра и
ударов снеговых зарядов. А в комнате тепло, уютно, не хватает только
запаха пирогов, чтобы вообразить себя ребенком в первый день
рождественских каникул.
посапывающую во сне жену. Длинные распущенные волосы рассыпаны по
подушке. Вроде бы нормальная утренняя картина. Но отчего все вдруг стало
вновь непонятно и даже жутковато? Словно соскочила заслонка в памяти.
что-то странное ночью все-таки случилось. Как шли они с Власьевым от
баньки через метель, проваливаясь в сугробы чуть не по колено,
поддерживая друг друга и еще пытаясь о чем-то говорить, хоть ветер и
снег забивал слова обратно в глотку, Шестаков помнил. И как довел его
Николай Александрович до двери комнаты - тоже. А дальше он вроде
полностью отключился? Когда пришла к нему Зоя? Или она уже лежала в
постели? Она ему что-нибудь сказала? Пустота в голове. И вдруг...
вдруг так отчетлив странный сон?
совершенно трезв, только никак не мог понять, где и почему вдруг
оказался. Ведь он же в Лондоне? Откуда там такая обстановка? И за окном
пурга. А только что ведь было лето? Ничего не понимаю.
керосиновой лампой в руке вошла незнакомая женщина. От высокого желтого
язычка пламени внутри пузатого стекла по стенам запрыгали ломкие черные
тени.
пусть и не слишком молодая, довольно интересна.
высокие, резко очерченные скулы, красиво вырезанные, хотя и чуть
крупноватые губы. Длинная шея.
мельком глянула в его сторону, пожала плечами и не спеша начала
стягивать через голову длинное платье. Потом, тоже не торопясь, все
остальное.
случай уже был в его жизни, но очень давно. На институтской
преддипломной практике в Пятигорске. Тогда он тоже стал случайным
свидетелем, как, не подозревая о его присутствии, раздевалась молодая
симпатичная докторша,
чтобы покурить на подоконнике процедурными кабинета, откуда открывался
чудесный вид на Горячую гору и ярко освещенный центр города, помечтать,
глотнуть хорошего винца.
ее звали? Да, Лариса Владимировна, заведующая терапевтическим отделением
слегка освежиться, А дверь зала радоновых ламп не закрыла, чтобы
услышать телефон, если вдруг зазвонит в ординаторской.
поздний час в этой части санаторного корпуса, не могла.
сейчас, наблюдая, как незнакомая женщина стянула с себя последнее. И
оказалась поразительно хороша, всяких скидок. Фигура, формы, движения.
человеческого роста, зеркале. Держа лампу, как факел, в отставленной и
поднятой руке, то всматривалась в свое лицо, то, отступив назад,
изгибала по-разному талию, поворачивалась в профиль и даже спиной,
выворачивая голову до крайнего предела, будто стараясь рассмотреть нечто
крайне для нее важное.
Лондон Джек
Володихин Дмитрий
Посняков Андрей
Афанасьев Роман
Березин Федор
Никитин Юрий