милицейских романов и добавил, чтобы он сразу уяснил, кто напал на него в
темном подвале: - Черные метки можете посылать, сколько хотите, а вот окна
бить нехорошо. Материальный ущерб. Так что завтра придете и будете
вставлять стекло. Всей бригадой. Понял?
был не тот черноглазый в красной куртке, этот был рыжеватый - видно,
ходили по очереди. Повторил, повысив голос:
стало не по себе. В его глазах не было страха или раскаяния. Что-то другое
было в его глазах.
отпустите, убегать не собираюсь.
я, продолжая освещать его фонариком. - Устроите мне автомобильную
катастрофу или крушение поезда? Или новый "Нахимов" для меня зафрахтуете?
по-стариковски тяжело вздохнул.
Почему это никто не вернется? Он там что, не один?
внимания. - Ведь жалеть будете...
при себе, паренек.
мне придется искать?
пятнадцать - я бы тоже отказался.) - Сам найду.
Пробрался под трубами и остановился у стены. За спиной было тихо, хлопец,
не пожелавший быть Сусаниным, вероятно, так и остался стоять по ту сторону
прохода. В луче клубилась пыль, пол был завален каким-то ссохшимся
тряпьем.
тряпье носком ботинка. - Дефицит, однако.
бетонном полу. Я приподнял ее и нашел, наконец, то, что искал: замазанный
раствором и почти неотличимый от пола обитый жестью щит, который,
несомненно, закрывал вход в подземное убежище.
неподвижное лицо его походило на маску отчаяния - и, присев, негромко
постучал пальцем по щиту, как недавно это делал он: "тук-тук, тук...
тук-тук... тук..." Прислушался, постучал еще раз. Под щитом послышался
шорох, словно снизу отодвигали засов. Край щита с легким скрежетом
приподнялся, подталкиваемый из подземелья, и я резко рванул его на себя. В
лицо ударил затхлый запах.
почти мгновенно утонул в душной темноте.
повел им из стороны в сторону - и увидел бледное лицо с немигающими
глазами. Второе... Третье... Бледные лица...
волчью, Мир угощает медом, который смешан с желчью. Снаружи мир прекрасен:
он зелен, розов, бел, Но смерть и мрак увидел, кто в глубь его глядел...
Вальтер фон дер Фогельвейде, ХII - ХIII вв."
хорошо... Ой, смотри, пошел дождь! Красиво, правда? Солнце - и дождь.
Сейчас открою окно. Как чудесно - майский солнечный дождь. Поцелуй меня
еще, пожалуйста... Ми-илый... Ми...
ладонь. Чувствуешь? И я. Золотой дождь, правда? Я твоя Даная, да? Ждала,
ждала, так и сижу в четырех стенах. Ну, работу не считаю.
Гомер, Троянская война, Одиссей. А Даная... Да, милый, картина. Рембрандт.
выходным, тащит прогуляться. Знаешь, как одиноко вечерами? Хожу из комнаты
в кухню, что-то делаю и сама не замечаю, что делаю... Нет-нет, не буду...
Я не жалуюсь. Спасибо, что ты есть, милый. Все-все понимаю... Сейчас
встанем и будем пить кофе и смотреть на дождь, да? Только поцелуй меня еще
раз, ми-и...
хоть чуть-чуть почаще... Не буду, не буду... Прости, милый, я все понимаю.
Что? Почему - Даная? Потому что она тоже была одна в четырех стенах и к
ней проник золотой дождь. А ты - мой золотой дождь, милый, мы здесь с
тобой - и вдруг этот дождь за окном, и солнце... Что? Сейчас расскажу тебе
эту историю, а ты пей кофе. Слушай.
Даная. Ему напророчили смерть от руки внука и Акрисий запер Данаю в медную
башню. Но Зевс все-таки проник в башню в виде золотого дождя, и Даная
родила сына Персея. Потом получилось почти как у Пушкина: Акрисий приказал
заключить дочь и внука в ковчег и бросить в море. Но Персей спасся,
отрубил голову Горгоне Медузе... Да-да, той самой, которая взглядом
превращала в камень все живое. Освободил от морского чудовища царскую дочь
Андромеду, женился на ней, вернулся на родину и на состязаниях в метании
диска случайно убил Акрисия. Так что предсказание сбылось...
милый. Иди ко мне, мой золотой дождик... Если бы ты был мой... Если бы ты
знал... все-все, не буду. Поцелуй меня...
мечтала, милый... Я знала, что ты никогда не сможешь бросить семью, но ты
избавил меня от одиночества. Не бойся Данаю, дары приносящую (помнишь наш
разговор перед твоим отъездом?), я не буду тревожить тебя. Только приезжай
хотя бы иногда - я буду год жить ожиданием встречи, а потом еще год -
вспоминать. Не бойся...
дождь, помнишь? Кто бы мог подумать, господи, кто мог подумать? Неужели
нам теперь суждено бояться дождей, бояться воздуха, воды, земли? Милый,
мне страшно. Неужели мы заслужили такое - за какие грехи? Врачи
успокаивают, а я боюсь, боюсь... Вдруг с ним уже что-то случилось, когда
он еще во мне? Ты знаешь, милый, я все время чувствую его, прислушиваюсь к
нему. Он будет похож на тебя. Если бы ты был рядом, милый, если бы ты
успокоил меня..."
неразумно вот так вот ломать налаженную жизнь. Я понимаю. Но если вдруг
получится - приезжай, посмотришь на нашего малютку. У него твое имя, ты не
возражаешь? Спокойный, спит хорошо и похож на тебя. Кажется, все
нормально, а я так боялась..."
Все-таки верю, что ты хотя бы раз в месяц заходишь на почту и получаешь
мои письма. Востребуешь... Я давно не жду ответа - каждый сам выбирает
свою судьбу - и не ради ответа пишу тебе. Просто привыкла к этому
мысленному общению с тобой, мне так легче. Будь счастлив..."
я говорила тебе о Данае? Пять лет. Знаешь, я все еще на что-то надеюсь,
любимый, хотя это, наверное, и глупо..."
проклятие, но за что, за что?.. Никогда раньше такого не было. Подходит и
смотрит в упор на разные предметы, понимаешь? Смотрит в упор, и словно
каменеет, ничего не слышит, лицо бледнеет, а глаза... Господи, какие-то
дикие глаза, мне жутко, жутко, понимаешь? Страшно писать такое, но у него
нечеловеческие глаза! Врачи пожимают плечами, но я-то видела, понимаешь,
видела! Помнишь герань на подоконнике? Два месяца подряд, целых два месяца
он вот ТАК смотрел на нее. Она засохла, совершенно засохла, господи, я
сойду с ума... За что, господи?"
смотрит на меня из-под одеяла, я чувствую его взгляд. Больше месяца лежал
в больнице, врачи бормочут что-то невразумительное..."
зовет, а я боюсь. Уезжала в санаторий, оставляла его с моим отцом. Милый,
это какой-то кошмар! Отцу совсем плохо... Он вот ТАК смотрел на отца..."
Афанасьев Роман
Посняков Андрей
Володихин Дмитрий
Мацумото Сэйте
Орлов Алекс
Жюль Верн