ее -- что я вспомню? Что она была одета в черное. И только. А если она
сейчас спросит меня: какая она, та, которую вы назвали своей женой и потом
испугались? И я отвечу: она носит белое с золотом. Вот и все. Я не умел
видеть в людях того, чем они живут, а видел лишь то, что они носят. И это
вовсе не из-за одиннадцатилетнего затворничества. Просто не уродился я.
Робота по винтикам разобрать я мог, а вот когда дело доходило до человека...
Вот сидит передо мной человек. Не очень-то мне нужно влезать в ее душу. Но
мысль о том, что даже если бы мне этого и очень захотелось, я все равно
ничего бы не достиг, угнетала меня, как сознание непоправимой
неполноценности. Я тоже положил голову на колени, и даже, кажется, замычал.
Удрать бы отсюда. И что это я обрадовался возможности провести ночь в
незнакомом месте? Я прилечу, и начнется суета, меня станут осматривать и
обнюхивать, стараться мне чем-то помочь, и будут делать все это неуклюже,
хуже роботов, и с проклятой быстротой, которую они сами перестали давно
замечать. Но в этой быстроте я буду ощущать постоянный, хотя и невольный,
упрек в том, что я отнимаю у них время.
этой девчонке, стараясь сделать это так почтительно, словно она была
стопятидесятилетней дамой. Я приготовился было откланяться и залезть обратно
в мобиль, но на долю секунды задержался, чтобы набрать побольше воздуха --
мы поднялись на высоту не меньше трех с половиной километров.
решил, что черта с два я буду думать о чьем-то времени, пока хоть бегло не
осмотрю, где я нахожусь.
обтесана со всех сторон, так что образовалась кольцевая галерея метров пяти
шириной. Каменные кубы стояли на этой горизонтальной площадке так, что их
прямые углы выдавались вперед одинаково ровно, насколько я мог видеть. Выше
семи метров, вероятно, находился потолок этих циклопических сооружений, и
там продолжалась неровная, кряжистая вершина. Каждый угол, ромбом выдающийся
вперед, имел окно на правой грани и дверь на левой, причем все это было
закрыто титанировыми щитами. Наверное, ожидалась буря. В углублении между
двумя соседними углами я заметил еще один мобиль и могучую фигуру
механического робота на карауле возле него. По всей вероятности, это была
ремонтно-заправочная база мобилей особого назначения.
приглашение проследовать внутрь таким изящным жестом, из которого я должен
был понять, что галантное обращение не является для нее диковинкой. Я
грустно усмехнулся. У нее, оказывается, есть время еще и кокетничать. Мне не
хотелось объясняться, и я просто сделал жест, указывающий обратно.
возражений. Конечно, ведь на возражения теряется бесценное время...
вернуться в Егерхауэн. Мое присутствие здесь не так уж необходимо, поэтому я
не считаю себя вправе отнимать время у обитателей этой "Хижины".
от кончика к переносице, словно на саночках прокатилась -- вжик!
огромной шапкой вороных кудрей, которых не засунешь ни под какую шапочку --
милый головастик. Ладно. В твоем возрасте, вероятно, элементарный акт
извлечения неосторожного дурака из ледяной канавки кажется тебе чуть ли не
подвигом. Пошли.
собой квадратное отверстие, в котором полыхало самое настоящее пламя.
Никаких других источников света в комнате не было. Я никак не мог
припомнить, как называется такое приспособление. Стены потрясли меня не
меньше. Они были сложены из стволов деревьев с ободранной корой и следами
грубой полировки. Таков же был и потолок. На полу лежали огромные шкуры --
морда к морде. Глубокие кресла тоже из дерева, были обтянуты самой настоящей
кожей. У огня стоял человек. Он был одет так же, и такой же серебристый
колет был накинут поверх черного трика. Он был высок и удивительно молод,
хотя это и не бросалось в глаза из-за прекрасной черной бороды, делавшей его
похожим на капитана Немо, когда тот был еще принцем Даккаром. Теперь мне
стало ясно, что к чему. Это был ее брат. Это и был Илль, о котором говорила
Сана. Я обернулся к моей спутнице.
сегодня и так натерпелся.
улыбчивой рожей, на которой была написана абсолютная посредственность. В
колледже мы таких звали "дворнягами".
затянутой в трик руки. -- Инструктор альпинистского заповедника и специалист
по фоновой аппаратуре.
могло быть между нею и этим бородатым юнцом? Нет, скорее Илль -- это тот,
который поднимается сейчас из кресла, в черной замшевой куртке и белом
воротнике, с усами и бородкой, как у кардинала Ришелье, и пепельными
локонами до плеч. Этот лет на десять старше Туана. Как это я его не
заметил?..
элегантная борода Солнечной (камешек в огород брата) и автор "Леопарда".
коктейля, но почему-то пожал легкую сухую ладонь с невольным уважением.
нас всех лечит, кормит, одевает и носы утирает.
полтора больше в ширину, чем в длину.
не обнаружилось.
это я.
самому огню, -- Мы совсем замерзли. Нам покрепче.
движения. Они были легки и порывисты, но я не мог понять, чем же они
отличаются от движений всех других людей. Наверное, так двигалось бы
какое-то инопланетное существо, внешне похожее на человека, по способное
делать со своим телом все, что угодно -- и вот такое существо научили: руки
могут сгибаться только в локте и запястье, шея -- поворачиваться на
девяносто градусов, и так далее. И теперь она старается не отличаться от
других людей и только поэтому сидит прямо, не сделав из себя двойной узел
или архимедову спираль. Почувствовав мой взгляд, она обернулась и указала
мне место рядом с собой. Мне подумалось, что если бы она захотела, то смогла
бы сейчас почесать носом между лопаток. Я засмеялся н сел рядом.
ящерицы с дымчатыми хвостами. Илль глядела на огонь, широко раскрыв глаза, и
мне казалось, что она ждет только какого-то зова, чтобы скользнуть в пламя
печи и обратиться диковинной огненной зверюшкой.
существование саламандр -- духов огня, женщин-ящериц.
вам доказать.
полотенцем, таскал тарелки и миски, закрытые крышками. Между тем я сам
видел, что у них были свободные "гномы", которые могли бы сделать это и
быстрее и привычнее. Туан откупоривал бутылку, Лакост терпеливо дожидался,
присев на ручку кресла.
поместились Туан и Лакост. Джабжа хлопотал рядом со мной. Видимо, он покорно
нес обязанности кухонного мужика.
украшенной незатейливым орнаментом. По дну стекали капли воды, и я
догадался, что блюдо подогревается простейшим способом -- двойное дно посуды
имело полость, заполнявшуюся горячей водой. Поистине, нужно было потратить
немало труда (я мысленно тут же поправился -- времени), чтобы создать
эскизы, построить машины и получить такую посуду по старинным образцам.
Сервировка носила следы несомненного художественного вкуса, и я не мог
догадаться, кто был в этом повинен: страж кухни Джабжа, капризная хозяйка
или этот автор неведомого мне "Леопарда". Джабжа взял ветку, поджег ее в
огне, и комната начала освещаться по мере того, как он зажигал толстые
желтые свечи в большой бронзовой люстре, висевшей над столом. В этом доме
положительно были помешаны на стилизации под средневековье.
пробраться в комнату Илль и посмотреть, нет ли там клавесина и портрета
прекрасного рыцаря, шитого бледными шелками. Однако мое воображение резвится
сегодня более, чем обычно. На черта мне далась эта девчонка и ее комната!
Посмотрим лучше, что это накладывает мне в тарелку ухмыляющийся Джабжа? Два
куска почти черного мяса и гора неизвестной мне каши -- у меня на буе такой
в запасе не было. В глиняные бокалы с ручками и крышками полилось красное
вино, пахнущее терпко и призывно. Мне до смерти хотелось водрузить локти на
стол и взять вилку в кулак, как, по моим представлениям, должны были утолять
свой аппетит кровожадные средневековые бароны. Но я время от времени
чувствовал на себе взгляд, полный хорошо прикрытого любопытства. Это меня
Каменистый Артем
Конан-Дойль Артур
Шилова Юлия
Акунин Борис
Каргалов Вадим
Посняков Андрей