Чтение 16–й страницы книги ~Дорога в сообитание~

ждущий, мне странно и неприятно, но я так привыкла казаться! Я улыбаюсь и
спрашиваю спокойно:

- Что я?

- Ничего, - говорит он как будто бы с сожалением.

- Ортан, неплохо бы отдохнуть.

- Скоро, - сказал он. - Вон роща, видите? Там будет вода.

И мы ускоряем шаг.

- Ортан, - говорю я, только бы не молчать, потому что так горячо
внутри, так трепетно и беспокойно. - Ортан, а почему так пусто вокруг?

- День Зова, - говорит он непонятно. - Первый Запрет. Завтра нам с
Нортом придется драться.

- Почему? - и добавляю: - С кем? - Слава Небу, он не прочел мои
глупые мысли!

- Не знаю, - говорит он. - Кого встретим. Завтра и послезавтра
большие охоты. С третьей по шестую ночи Трехлунья время Второго Запрета.
Нельзя охотиться вообще. Пока не думай об этом. Надо еще дожить до завтра.

Он спокоен. Он так оскорбительно, так равнодушно спокоен!

И я говорю:

- Ортан, а Трехлунье - это действует на всех?

- Нет. Только на тех, кому пора. Элура, - говорит он и смотрит в
глаза, и взгляд у него, как у Норта, тяжелый и ждущий. - Это Трехлуние -
мое. Ты будешь со мной?

Короткая жаркая радость: он хочет меня, я ему желанна!

Холодная жгучая ярость: вот как? Меня, Штурмана, берут, как беженку,
как деревенскую девку?

Пронзительная печаль: а как же любовь? Так просто и грубо...

- Вот как? - говорю я, и голос мой сух - так сух, что мне самой
царапает горло. - Значит, тебе пора, а я так вовремя подвернулась.
Наверное, я должна быть польщена, ведь Илейна и моложе, и красивее.

Он смотрит с тревогой и молчит, а я не могу остановиться.

- И что: я могу отказаться или это и есть плата за наше спасение?

- Элура, - говорит он, - откройся! Я не понимаю, когда слова. Я не
знаю, что тебе отвечать.

- Ну и не отвечай! - я ускоряю шаг, но он схватил меня за руку и
удержал, легко и бережно, как паутинку.

- Элура, - сказал он, - я слышу: тебе плохо. Откройся, дай мне тебя
понять. - Сдвинул брови им вслушивается в меня, и я никак не могу
заслонить свои мысли. - Нет, - говорит он, - я всегда о тебе думал. Как
только увидел. Я просто не мог говорить, пока не пришла пора.

- Сезон случки? - говорю я ядовито. - Гон? Или у вас есть другое
слово?

- Нет! - теперь он нахмурился и отдалился. И говорит он медленно и
раздельно, словно уже не верит, что я способна понять.

- Мы, люди, чужие для мира. Мы меняемся. У нас много плохих зачатий.
Только дети, зачатые в пору Трехлунья, никогда не убивают своих матерей.

Выпустил руку и быстро ушел вперед, и мир мой стал сразу тесен и
глух.

Удивительная оказалась роща, сказочная какая-то. Плоские кроны
сплелись в непроницаемый полог, а под ними прохлада, зеленая тень и
тонкая, мягкая, будто перина, трава. А посредине круглое озерко с
прозрачной до дна ледяною водой. Низкие деревца наклонили над ним тяжелые
ветки: розовые, зеленые, алые плоды вперемежку с глянцевыми цветами.

- Ой! - сказал Илейна. - Как красиво!

- Привал гваров, - ответил Ортан. - Они не любят зимы. Когда
становится холодно, они уходят. Иногда только ночуют, а иногда живут
несколько дней.

- А что они делают, когда не кочуют?

- Погоди, Элура, - ответил он. - Ты поймешь.

Напились сладкой воды, обманули голод плодами - они были вкусные, но
все равно не еда - и улеглись отдыхать на нежнейшей травке.

Я медленно опускалась в горячую дрему, все плыло покачивалось,
кружилось - и вдруг толчок, холодная острая ясность, я села рывком,
открыла глаза и увидела ильфа. Золотисто-зеленая тоненькая фигурка, словно
луч, упавший сквозь толщу листвы.

И вовсе он был не человек! Золотистая гладенькая шерстка и огромные
ночные глаза. Ни морщинки на тонком лице, но я поняла вдруг, как он стар.

- Тише! - сказал он, - другие меня не видят. Существо без имени, -
сказал он беззвучно, - не надо меня бояться.

У меня есть имя! сердито подумала я.

Это звук без смысла, как и тот, каким ты зовешь Наори.

Наори?

- Его имя для _т_э_м_и_ Онои, для Отвечающих - Наори. У него много
имен, - сказал старик. - У него уже все имена, потому что он - взрослый.

Я смотрю на него и не знаю, что спросить. Слишком много вопросов, они
сбились в клубок и мешают друг другу.

- Нет! - сказал он. - Мне некогда отвечать. Я уже не Живущий. Я
пришел из Второго Предела, и Общее не помогает мне.

- И ты не боишься?

- Разумный должен делать то, что считает правильным сделать. Общее
было неправо - нельзя решать за разумных. Я пришел, чтобы услышать тебя и
чтобы дать тебе имя - истинное имя, которое позволит тебе возвращаться.
Помолчи, - сказал он, - мне нужно войти.

Он долго молчал, полузакрыв глаза, а потом открыл их и улыбнулся. Но
улыбка не тронула тонких губ, она просто повисла вокруг него легким
облачком доброты и веселья.

- Бедные дети! - сказал он. - Общее вас боится, потому что не может
понять, а вы - только дети. Неужели в том мире, откуда вы пришли, с вами
не было взрослых?

Мы не дети! подумала я сердито. А если и дети, то лишь потому, что вы
лишили нас мудрости наших предков!

- Но они не были мудрыми, - мягко ответил ильф, и в беззвучном голосе
мне почудились печаль и участие. - Они убивали деревья и губили живущих.
Они портили горы и делали землю мертвой. Они боялись и убивали.

- И вы загнали нас в горы? Заперли в клетку?

- Мы дали вам богатый обширный край, где было все, что надо для
жизни. Мы дали вам время, - сказал старик. - Мы просто хотели узнать, что
вы такое и чем вы станете, если вам не мешать.

А мы истребили друг друга...

- Потому, что мы оставили вас без присмотра. Детей нельзя оставлять
без присмотра - они еще не разумны и могут себе навредить. Смотри в меня,
- сказал он, меня охватило тепло, спокойные, ласковые, золотисто-зеленые
волны качнули меня и поставили на песок, и стало так радостно, так
легко... - Я дал тебе имя, - сказал мне беззвучный голос, - когда ты
станешь взрослой, ты узнаешь его в себе, - и все уже плыло, покачиваясь и
кружась, в прохладную зелень, в горячую дрему...

- Ортан! - вскрикнула я в запоздалом испуге. - Ортан, что это было?

- Я не знаю, - сказал он. - Откройся. Дай мне войти.

И совсем как ильф, он молчал, полузакрыв глаза, и лицо его было
далеким и непонятным. И, как ильф, он улыбнулся, когда открыл глаза. Это
была просто улыбка, улыбка губ, но мне все равно почудилось возле него
легкое облачко доброты и веселья.

- Все хорошо, - сказал он. - Общая Память взяла то, что ей надо.
Теперь, - сказал он, - нам бы только дойти до моря.

- Это твой друг? Один из тех?..

- Да.

- Он тебе помогает?

- Нет, - сказал Ортан. - Он просто сделал то, что считал правильным.
Мне нельзя помогать, - сказал он. - Я выбрал сам и должен сам дойти до
конца и принять то, что влечет за собой мой выбор.

- Ортан, значит, нас оставят в покое?

- Нас - да, - сказал он, и лицо его потемнело. - Это хорошо для нас,
но плохо для всех людей. У нас не будет права на выбор. Сообитание
определит все само, потому что мы неразумны. Поспи, - сказал он. - Мы
будем идти без привалов до самой ночи. Завтра нам не удастся много пройти.

И я спросила, уже уплывая в дрему.

- Ортан, а что такое Первый запрет?

- Нельзя убивать взрослых самок, - ответил он неохотно.

Ортан сменил направление и уводит нас на восток. Мы уходим все дальше
от прежнего курса; местность меняется, появились холмы и все больше рощ -
не сказочных рощ-привалов, а самых обычных - из раскидистых растов.

Мы идем и молчим; сегодня легче идти, нет истомы и этой странной
тревоги. То, что я наговорила вчера... интересно, он сердится на меня или
слова мои для него ничего не значат?

Ортан замер и поднял руку. Он стоит и вслушивается в себя, и лицо его
неподвижно, как камень. Вечный серый гранит, неподвластный страстям...

- Норт! - сказал он. - Мы будем драться. Нам повезло: это только
луры. Если мы не нарушим закон, может быть, удастся спастись.

- Какой еще закон? - спросил, усмехнувшись, Норт. Кажется, он рад,
что удастся подраться.

- Никакого оружия. Только руки и зубы.

- Нич-чего себе! - сказал Норт.

А потом появились звери. Серые хищники, не очень большие, но их было
много. Десятка два или три.

- Элура! Возьми Илейну и поднимитесь на холм. Вас не тронут.

Не думая ни о чем, я взяла за руку Илейну и отошла немного назад. Это
безумие. Им не выстоять против стаи.