пришлось медленно, начти вплотную. Арестованные шли, угрюмо глядя кто
под ноги,кто прямо перед собой, никто не шарил глазами по сторонам -
видимо, стыдно было своего положения. Один, уже очень немолодой,
споткнулся, страж крикнул ему: "Под ноги гляди, морда безродная!" - но
тот поднял голову, оглянулся на звук мотора, встретился со взглядом
Милова - в глазах старика стояла тяжелая тоска. Ева отшатнулась,
припала головой к плечу Милова.
в кого стоило бы... Она всхлипнула.
понять... Ученые, инженеры - дико, но в этом есть хоть какая-то
логика. А это?.. Не укладывается в сознании.
предстояло объяснять ребенку вещи очевидные и понятные едва ли не от
рождения. - Для одних истребление природы было причиной требовать
изменения самой сути цивилизации, постепенного перевода ее из
материального в духовное русло. А для тех, кто организовал все это, -
он кивнул в сторону колонны, мимо которой они все еще ехали, - то был
лишь повод для обвинения властей в несостоятельности - чтобы захватить
все в свои руки.
ненамного, потому что люди шли не только по тротуарам.
танке. Тут можно двигаться только вместе со всеми.
Куда вы меня везете? Почему?..
- он протянул руку между передними сиденьями. - Вы предлагали мне
пистолет!
только сейчас поняв, что означали эти слова, - тяжело, истошно, не
умея остановиться. Машина тащилась на второй передаче.
Машину нехотя пропускали. Въехали в неширокий дворик с росшим
посредине деревом; почти вся кора с него уже опала. Милов остановил
машину.
когда-нибудь это шествие. Граве, вы сидите и не высовывайте носа,
воздавать будете потом, сейчас это невозможно. А вы, Ева...
чем дальше, тем больше интересует. А у вас нога...
помог выйти Еве.
хоть немного хочу пройти сама.
была она не так уж велика, как и в большинстве старых европейских
городов. Люди стояли, разделившись на две четко обозначенные группы,
одна побольше, другая - не столь многочисленная; видимо, намуры
непроизвольно подходили к намурам, фромы - к своим, никто не
устанавливал их так, но все же между группами оставался неширокий
проход, тянувшийся до самой ратуши, и там, вдоль здания, стояла третья
группа, самая маленькая - но то были волонтеры.
площадь, несомые потоками - Входя, думай о том, как будешь выходить. -
Встав перед Евой, он начал расталкивать толпу и вскоре добрался до
одного из окаймляющих площадь домов, остановился близ подъезда. - Вот
здесь и останемся. - Он поправил висевший за спиной автомат, ни у кого
не вызывавший удивления: вооруженных тут было немало. - Надеюсь, -
сказал Милов, - стрелять нам не придется.
здесь воспримут иностранцев...
множество людей. Местами над толпой поднимались наспех изготовленные
лозунги, намалеванные, скорее всего, на полосах от разодранных
простыней. Тут и там размахивали национальными флагами, но в стороне,
занятой фромами, мелькали и еще какие-то цвета - возможно, у фромов
был и свой флаг, особый. Потом словно кто-то подал знак, Миловым не
замеченный, - и все запели что-то, что Милов принял за марш, но то был
государственный гимн, и пели его на двух языках, изо всех сил,
стараясь как бы перекричать не только другой язык, но и все шумы в
стране. Затем вдруг настала полная тишина. На длинном балконе второго
этажа показалось несколько человек, все - штатские, только один, очень
немолодой уже, был в комбинезоне, как все волонтеры, без знаков
различия, но с дубовыми листьями. Они выходили не спеша, один за
другим, и останавливались, подойдя вплотную к балконным перилам. Судя
по всему, это и были главари-или вожди, те, кто возглавлял это не до
конца еще понятное движение с его не до конца еще понятной
жестокостью. Можно было ожидать, что их ветретят взрывом энтузиазма,
но это, видимо, здесь не было и принято; а может быть, люди и не знали
всех в лицо - ведь и суток еще не прошло с минуты, когда все началось.
всего. Милов машинально огляделся в поисках телекамер, усмехнулся силе
привычки: телевидения на сей раз не будет, как не бывало его прежде
сотни и тысячи лет...
как бы призывая ко вниманию, хотя и без того все внимание было
устремлено на него. По прямой Милова отделяло от балкона не более
пятидесяти метров; щурясь, он вглядывался в лица девятерых - лица были
обыкновенными, не очень выразительными. Он вдруг ощутил, как Ева
сильно вцепилась в его руку. "Больно?" "Нет, ничего..." - не сразу
ответила она. И через секунду повторила: "Нет, ничего, ничего". И
словно дождавшись именно этих слов, стоявший в середине девятки начал
говорить.
усилителей и микрофонов нет, и нужно говорить громко, чтобы услышали
все, и повторил, на сей раз почти выкрикнул: - Сограждане! Мы с вами
решились и совершили великое дело. Вы сами знаете, какое: мы спасли
жизнь. Жизнь с большой буквы: нашу, наших детей, всех предстоящих
поколений. Десятки и сотни лет люди и правительства, не имевшие или
потерявшие чувство ответственности перед настоящим и будущим, убивали,
отравляли, калечили мир, в котором мы все живем, в котором только и
можем жить. Вы все знаете, и не по рассказам знаете - на самих себе,
на детях своих испытали, как все это происходило. Как вырубались и
отравлялись леса, как вода превращалась в химический рассол, в котором
ничто живое существовать уже не могло, как земля, данная нам от Бога,
наша плодородная земля становилась порошком вроде тех, каким морят
насекомых - но это не насекомых морили, это нас медленно, но верно
убивали, начиняя плоды нив, и садов, и пастбищ такими количествами
противных жизни веществ, что мы, сами того не понимая, подходили уже к
той грани, за которой нача" лось бы стремительное и неудержимое
вымирание... Ради чего все это совершалось, сограждане? Ничто не
требовало этого, потому что нет смысла в росте населения, если оно
растет лишь для того, чтобы быть отравленным, удушенным и сожженным".
И мы, в нашей маленькой стране, тоже пользовались ядовитыми плодами
этого образа жизни, и к нам приезжало все больше людей из других
стран, привлеченных нашим кажущимся благополучием, и приезжали они не
с пустыми руками, вначале привозили особой горькие плоды науки и
техники, а затем стали выращивать их и на нашей благословенной земле -
и мы не запретили им въезд не подумали о своем будущем - говоря "мы",
я имею в виду то правительство, которое существовало до вчерашнего
дня; но бремя его вины перед народом превысило все мыслимые пределы, и
Создатель - или судьба, если угодно - сурово покарали преступных
властителей: рухнула, как многие из вас уже слышали, плотина, и потоп
обрушился на столицу, и все они утонули, подобно крысами...
понимавший не все, но главное. - Радуются беде - как же они не
соображают, что погибли наверняка и сотни тысяч людей, таких же, как
они сами, ни в чем не виноватых... Так вот, Значит, в чем дело, почему
нет энергии и откуда вода в канавах... Но он подставляется очень
необдуманно - опыта не хватает?..
сами они привели себя к погибели? Разве не им, жителям столицы, разве
не их заводам и вертепам прежде всего нужна была та сила, ради которой
и воздвигали плотину, чтобы вода, наша чистая, природная вода вертела