Чтение 16–й страницы книги ~Князь Владимир~

-- Я теперь князь, понятно?

Он рванул ее за ворот, затрещала ткань. Тавр рыкнул за спиной, дверь захлопнулась. Загремели подкованные сапоги, удалились. Владимир усмехнулся в испуганные молящие глаза молодой вдовы. Потом отошел к столу, сел на край. Сердце бухало часто, горячая кровь вскипала по телу, надувала ярой мощью чресла так, что становилось почти больно.

-- Раздевайся,-- велел он.

Она как стояла посреди комнаты, так и упала на колени. Руки простерла умоляюще:

-- Прошу, не глумись!

Нет, сказал он себе. Не срывать с нее одежду. Мужчин позорит, когда их раздевают силой, а женщин -- совсем нет. Они чувствуют себя униженными, если вот так велят раздеваться самим... Надо бы еще пару воевод пригласить! Ладно, в другой раз.

Не отрывая от него глаз, она начала медленно снимать одежду. Он чувствовал такое дикое ликование, что в ушах стоял грохот, а перед глазами поднималась красная пелена, сквозь которую жертва казалась еще беспомощнее.

Вот она власть: взять жен врага и пользовать их как наложниц! И нет выше радости.

Как Владимир и обещал волхвам, на месте захудалого капища сразу же начали возводить храм. Место удобное, из верхних окон княжеского терема видно, место просторное, зевак вместит тысяч пять, а то и семь. Близко и от берега, чтобы носить живую рыбу, и от дороги, по которой гонят в город скот.

Волхвы разметили круг, пятьдесят шагов от одной стены до другой. Рабы привычно копали ров, насыпали вал. Несс, верховный волхв, указал этим пленным чужакам, чтобы главный вход сделали точно на запад, куда западает солнце -- Хорс, чтобы солнечные потомки Даждь-бога стояли лицом к востоку.

У славян начало всегда берет верх над концом, так гласит Покон, потому что они еще молодой народ. Хотя по возрасту самый старый из всех живущих: еще при фараоне Псамметихе их предки спорили: чей народ древнее, и жители страны Хапи не смогли доказать свою большую древность. Потому фараон, разъярившись, велел начать войну против северных соседей.

Тогда славяне, которых еще звали скифами, сказали: безумен ваш владыка, он затеял войну с нищими. Даже, если выиграет войну, то ничего не получит, а если проиграет, то потеряет все. Потому не станем ждать его войска, сами пойдем навстречу. И так быстро ринулись, захватывая как саранча страны, что вскоре вышли к Египту. Фараон в страхе вышел навстречу с богатыми дарами, слезно умолял пощадить его царство, признал скифов самым древним народом, коим принадлежит первородство на белом свете! С той поры это тоже отражено в орнаменте Хорса.

Нессу помогали трое младших, из которых выделялся один с изуродованным сизыми шрамами лицом, ковылявший на деревянной ноге. В нем чувствовалась мощь, даже руки были перевиты толстыми жилами и синими венами, но еще больше силы Владимир углядел в глубоко запавших глазах. Волхва словно бы сжигал изнутри огонь, он даже изуродованный жил и двигался быстрее других.

Когда он только успевает, подумал Владимир невольно. Ведь всякий раз оказывается под рукой, когда в нем нужда, в остальное же время живет и работает так, будто князя не знает вовсе!

Работа шла споро. Когда пришла пора храм делить на две части, рабов прогнали. Не всякий свободный может ступить вовнутрь! Рабы же пусть готовят двор вокруг капища, обносят высокой оградой. После свершения обрядов или кровавой жертвы боги иной раз насылают грозу, потому нужны навесы...

Большая часть капища отведена для всех свободных. Малая же пойдет под святилище, где вспыхнет вечный огонь, где встанут боги капища, куда могут заходить лишь волхвы и огнищане, которые поддерживают вечный огонь.

-- Быстрее, быстрее,-- торопил Несс, он тревожно посматривал на небо.-- Нужно закончить раньше, чем Стрибог приведет сюда Перуна с его молоньями...

-- Стены возводить из камня?

-- Стены потом. Давай крышу. Острую, повыше.

Пока свободные работники поднимали крышу, явились младшие волхвы. Несли вороха медвежьих шкур, на телеге привезли оленьи рога, черепа кабанов и медведей, пардусов,-- стены надо украсить, боги любят жить в красивых домах.

-- Потом,-- отмахнулся Несс.-- Кладите прямо на камни, святилище будет там. А пока помогайте ставить столбы для крыши!

Волхвы покорно бросились помогать теслярам. Работа пошла еще быстрее. Столбы, резные и разрисованные, поднялись по всему кругу. Плотники занялись крышей, уже сами то и дело поглядывая на темнеющее небо.

Колесница Перуна грохотала на небесных камнях все ближе. Иногда в далеких тучах поблескивало, но дождь был еще далеко. Тесляры торопливо перекликались, никому не хотелось, чтобы их гроза застала на крыше.

Владимир бросил поводья отроку, а у колодца, завидя князя, поспешно завертели воротом. Цепь скрипела, из зева колодца несло прохладой. Владимир на ходу сбросил рубаху, отшвырнул. Из-за края сруба показалась бадья, расплескивая воду. Владимир подхватил за мокрое холодное днище, поднял и, держа на весу трехпудовую тяжесть, долго и жадно пил.

Гридни и девки с полотенцами терпеливо ждали. Наконец князь вскинул бадью над головой, вылил на себя студеную родниковую воду. Даже гридни с воплями разбежались во все стороны.

Князь грохочуще рассмеялся. С нему подошла высокая рыжеволосая девушка с полотенцем в руках. В зеленоватых глазах был восторг его силой и бесшабашием.

-- Вытри спину,-- велел Владимир.

Раскалившийся за жаркий день как болванка в огне, он почти не ощутил ключевой воды, от которой иного сводили корчи. Сильные руки потерли спину, поясницу, и он тут же ощутил желание.

Повернулся, взглянул в упор. Она не отвела взор, в зеленоватой глубине было насмешливое понимание. Редкие веснушки вокруг носа только подчеркивали ее редкую своеобычную красоту.

-- Пойдем,-- велел он,-- разомнешь мне спину.

Она отдала рушник одной из подруг, а Владимир пока поднимался в свою комнатку, встречным гридням отдавал наказы и едва не забыл о рыжеволоске. Уже у своей двери заметил краем глаза ее цветастое платье, ругнулся. Не превращается ли он в похотливого козла, что готов вскакивать на любую девку? Уже Тавр смеется, что он завел десятка три жен, с пол ста наложниц, а вдобавок не пропускает ни одной оттопыренной задницы... Дурень, ничего не понимает. Если он долго не мнет женщину, то в самые умные мысли начинают пробиваться видения, как он у какой-нибудь задирает платье, с наслаждением входит в мягкое, женское... Тьфу! Лучше это сделать сразу, ему препону нет, на то он и всевластитель. Зато потом, не успеешь портки завязать, мысли такие ясные-ясные!

Едва задрал ей подол, за дверью послышались голоса. Гридень, судя по тону, хотел воспрепятствовать. Голоса стали громче, раздраженнее. Дверь распахнулась. Владимир, держа в руках роскошные ягодицы, оглянулся:

-- А, Тавр... Заходи! Я сейчас освобожусь.

Тавр хмыкнул, подошел к столу, ногой придвинул стул с резной спинкой, сел. Владимир чувствовал на спине критический взгляд боярина. Он сжал ягодицы сильнее, девка ойкнула, рывком притянул ее к себе. Она вскрикнула громче, а он уже ощутил приближение ослепляющей животной радости, после чего он сразу бывал готов для умной беседы, прикидок на завтрашний день, любой трудной работы мозгами.

Тавр снова хмыкнул, когда князь освободился, небрежно хлопнул девку по белоснежной ягодице, где пламенели оттиски его пальцев:

-- Свободна... Тавр, хочешь?

Тавр качнул головой отрицательно:

-- Нет... Мне еще сегодня идти к одной.

-- Как хошь... Это счастье, когда есть к кому идти.

Сильный голос дрогнул, будто князя кто-то невидимый кольнул прямо в сердце. Тавр зорко вцепился взглядом в лицо Владимира, но тот был уже недвижим лицом, холоден. Повторил:

-- Как хошь... Это здорово прочищает мозги.

-- А кава?

-- Кава только заставляет работать шибче. Что-то стряслось?

Девка, одергивая смятый подол, бочком скользнула к двери. Тугая коса успела расплестись, рыжие волосы в крупных локонах падали по прямой спине до поясницы. У двери девка оглянулась. Владимир чуть ли не впервые увидел в ее глазах не страх или облегчение, а прежний насмешливый призыв.

Прежде чем она исчезла, он, повинуясь безотчетному порыву, крикнул:

-- Скажи стражам, я велел тебе придти и ночью!

Дверь за ней закрылась, Тавр покрутил головой:

-- Отважная девка... Я знавал ее мать. Говорят, она ведьма. Ведает много, к тому ж еще и умеет кое-что из того, что другие не могут. Княже, ты бы лучше каву пил! А то мозги прочищаешь, а память тебе такое занятие отшибает. Ты ж сам кричал с коня, чтобы я заглянул вечером!

Владимир хлопнул себя по лбу:

-- Ах да! Вспомнил. Садись, перекусим.

Сувор поставил на стол широкие блюда с жареными курами, карасями в сметане, варениками с вишнями. Владимир принялся есть жадно, хватал руками горячие куски, обжигался, совал в рот. Тавр, хоть и успел перекусить, понаблюдал за князем и тоже ощутил зверский голод.

-- Ты знаешь сколько было русичей и славян на чужой службе,-- сказал Владимир с набитым ртом.-- Ты ешь, ешь! Надо бы как-то привязать народ... Доколе будем отдавать свою кровь и честь другим народам? Добро бы еще те умели пользоваться! Служили наши пращуры египетским фараонам, а где теперь фараоны? Служили мидийским каганам, а где теперь каганы? Нанимались к эллинам, давали им лучших полководцев, героев, даже богов, но сгинули эллины, и жаба за ними не кумкнула, а с ними пропала и служба наша. Был гордый Рим, были в нем славяне императорами и полководцами, но пал Рим...

Он умолк, припав к кувшину с квасом. Тонкая струйка побежала по подбородку, плеснула на вышитую рубашку. Тавр ел неспешно, аккуратно. Спросил, не давясь куском:

-- И что ты хочешь?

-- Найти путь, чтобы не давать чужим пользоваться нашими руками и умами. Они пользоваться не умеют, а мы от потери крови слабеем. Юнаки уходят в дальние страны, становятся знатными мужами, но что нам от того?

-- И что хочешь?

-- Что,-- повторил Владимир зло.-- Чтобы не от нас бежали, а к нам!

Тавр захохотал, чуть не удавился курицей:

-- Во-во! Дикие печенеги уже пришли. Осталось только ромеям посвистать, чтобы там все бросили и пришли служить тебе!

-- Нет, ты скажи, что не так? Печенеги уже служат Руси. Как и берендеи, торки, савиры... Но свои все одно будут разбегаться. Царьград краше Киева, а есть еще Рим, Багдад...

Владимир раздраженно отодвинул блюдо с обглоданными костьми:

-- Ежели будет у нас войско, то воеводы останутся у нас, а ежели начнем украшать Киев и другие города, то и мастера останутся здесь, всем работы хватит. А то и другие приедут. Как в Царьград. Ясно?

Тавр покачал головой:

-- А на какие шиши? Царьград побогаче. Ты на деньги, что вывез из Царьграда, печенегов подкупил. Варягов сплавил на жидовские деньги, еще не скоро расплатишься, а что у тебя еще?

Владимир напомнил хмуро:

-- Мы захватили скарбницу Ярополка. Правда, там едва-едва на оплату войска... но у кого мечи, у того и власть. А власть сумеет выжать деньги. Ты начинай думать. То ли налоги новые ввести, то ли еще что, но давай шевелить сонную Русь! Здесь все один на другого кивают. Даже когда горит, и то с печи не слезают, норовят отодвинуться. А когда и там припечет, то соседа просят "Пожар" крикнуть!

Глава 22

Тавр непонимающе смотрел на огромный стол. Только чашка с горячей кавой сиротливо примостилась на краю, а по всему столу стояли деревянные фигурки Велеса, Перуна, Сварога, Симаргла, какие-то собакоголовые, неизвестный божок с рогами и торчащими как у кабана клыками.

-- Никак в волхвы удумал? -- спросил он насмешливо.-- Правильно, гиблое это дело, князевание. А волхвы ни за что не отвечают, спят как свиньи, жрут в три пуза, на звезды смотрят, а еду и питье им прямо в капище носят...

Владимир огрызнулся:

-- Хохочи, коли зубы хороши. Сейчас как раз пора богами заняться. Волхвы говорят, что все войны наши, походы и деяния, славные или бесславные, устройство земель и Покон -- лишь отражение воли богов. Какого бога себе изберем, туда нас и поведут как стадо баранов.

Тавр хохотнул, но взглянул уважительно:

-- Это в самую точку! Перуну принесешь жертву -- в дружинники попадешь, Велесу -- в пастухи или торговцы заманит, Симарглу -- в дальние украины отправит службу нести... Ты, князь, как я понял, хочешь выбрать главного бога?

-- Да.

-- Тогда Перуна,-- сказал Тавр, не задумываясь.-- Он поведет к победам.

-- Или к поражениям,-- возразил Владимир.-- Перун не бог побед, а бог войны.

-- Тогда Велеса?

-- И торговля для нас не главное. Хоть и не чураемся. Велеса и Перуна можно поставить по бокам главного бога, на ступеньку ниже... А вот кого во главу?

-- Княже, а что ломать голову, когда наши отцы-прадеды давно рассудили? Во главе бог богов Сварог, владыка неба и небесного огня, дальше его сыны Сварожичи: Даджь-бог, владыка земного огня, месяц -- владыка ночного огня... Правда, чем они занимаются, я как-то не разобрался.

-- Вот-вот!

-- Говорят, помогают.

Владимир покачал головой. Тавр смутно удивился, лицо князя было более изнуренное, чем после недели боев с ярополковцами.

-- Как? Куда ведут? Ведь боги есть и у других народов! Но почему одни народы возвышаются, а другие рассыпаются в прах? Иные в такой прах, что даже волхвы их не помнят. Надо избрать такого бога, который вел бы нас к вечной славе, богатству, чтобы всем... лучше на свете жилось!

-- Во загнул! А есть такой бог?

-- Надо найти. Если не мы с тобой, то кто? Простой народ занят добыванием хлеба, воины землю охраняют, бабы рожают, скорняки обувку тачают... Им некогда на небо глянуть! А у нас с тобой и хлеб на столе, и сапоги на ногах. У нас есть время и силы поискать то, на что у простого люда... Я даже не знаю!

Тавр задумался:

-- А если такого бога вовсе нет?

-- Как это?

-- Ну, боги не все были сотворены великим Родом. Какие-то рождались уже позже. Сварог родил двух Сварожичей, те еще что-то наплодили. Не всяк волхв упомнит! И сейчас еще рождаются. На Востоке аллах совсем недавно появился, а какую силу обрел! Может быть, наш бог еще и не родился?

Владимир прошептал потерянно:

-- Тогда мы нынешние обречены... Но надо искать, пусть даже найдем еще в колыбели.

-- Где искать?

Владимир уже взял себя в руки, взгляд стал жестче:

-- Империи возникают и рассыпаются в пыль, боги рождаются и умирают. Русь сейчас стоит на том, что мы все -- люди, все имеем право на жизнь и землю. И неважно кто из нас полянин, кто древлянин, кто меря, а кто чудь. Вот и боги наши должны стоять, как мне кажется, не на ступеньках... а велим соорудить плотникам и дикарщикам ровную такую площадку... шагов десять в поперечнике... Нет, десяти не хватит! Пусть будет пятнадцать шагов. И всех богов поставим по кругу.

Тавр мгновение смотрел в раскрасневшееся лицо молодого князя. Медленно наклонил голову:

-- И оставим два-три пустых места.

-- Зачем? -- насторожился Владимир.

-- Для новых богов.

-- Думаешь, так быстро найдем?

-- Нет, на случай если еще какое племя войдет в состав Руси. Ведь примем их как равных?

Владимир вскочил, обнял Тавра. Тот доказал снова, что мгновенно проникает мыслью в замыслы князя, начинает их развивать, наращивать плоть, смотрит как вдохнуть в них душу.

-- Скажи христианам и иудеям, пусть поставят своих Христа и Аллаха... или как там ихних главных, рядом с нашими!

Тавр смущенно высвободился:

-- Если не передерутся в одном капище...

Поздно вечером он отодвинул в раздражении стол, выбрался во двор. Звезды усыпали небо яркие, крупные, полная луна висела прямо над головой. Бесшумные летучие мыши возникали из ниоткуда и выхватывали из перегретого воздуха натужно ревущих жуков.

Луна освещала большую пристройку в два поверха на заднем дворе. В половине окон еще горел красноватый свет лучин. Владимир нахмурился, пересек быстрыми шагами двор.

На крыльце было пусто, хотя там должен был находиться гридень. Владимир быстро взбежал по скрипучим ступенькам. Когда пошел по лестнице на второй поверх, услышал как там хлопнули двери, кто-то ойкнул, зашелестели торопливые шаги.

Наверху был узкий коридор, по обе стороны двери комнат. В каждой комнате по четыре ложа, по столу с двумя лавками.

Владимир толкнул дверь, она и должна быть незаперта, ворвался уже разъяренный. Два ложа были пусты, но Милана и Любава сидели у окна, пряли и напевали что-то тихое, печальное. Злата и еще одна наложница, Владимир имени ее не запомнил, спали. Злата разбросалась во всей красе, пышнотелая и со сдобной белой грудью, а другая согнулась калачиком, колени подтянула к подбородку, ветхое одеяло натянула на голову.

-- Кто здесь был? -- рявкнул Владимир.

Девушки в испуге подскочили. Милана побелела, она всегда страшилась великого князя до потери сознания, а Любава медленно покачала головой:

-- Ни... кого.

Ее губы дрожали, но Владимиру почудилось в ее голосе злорадство. Две другие проснулись смотрели вытаращенными глазами. Одело сползло со Златы, теплой и разомлевшей от сладкого сна, глаза были томные и покорные, как у коровы.

Владимир круто повернулся, выбежал. Одна дверь привлекла внимание, он добежал, распахнул ногой. Темно, только серебристый лунный свет очерчивает четыре ложа, стол. Все четверо неподвижны под одеялами. Но в комнате ясно слышится запах крепкого пота, горящей лучины.

Он быстро подошел, ухватил пальцами обгорелый конец. Даже остыть не успел!

-- Вставайте! -- велел он.-- И не прикидывайтесь, что спали.

Он нащупал в выемке стены огниво, высек огонь. В красноватом свете видно было как медленно начали шевелиться женские фигурки. Еще не уверенные, что надо подниматься навстречу беде, когда можно попробовать закрыть глаза и спрятаться под одеялом...

Он сел на край стола, с хмурой яростью смотрел на дрожащие фигурки. Наложницы, чье имущество все помещается в сундучке у изголовья. Самые уязвимые, это не жены.

-- Кто здесь был?

Все молчали, смотрели большими перепуганными глазами.

-- Кто здесь был? -- спросил он раздельно.

Четыре пары глаз смотрели со страхом, но в комнате было молчание. Владимир смотрел испытующе, вдруг его взгляд стал подозрительным. Он указал на одну:

-- Тебя как зовут?

-- Ульяна, княже.

-- Скинь рубашку.

Бледная, она затравленно посмотрела по сторонам, замедленными движениями стянула через голову рубаху. Ее тело было белым как брюхо донной рыбы, только руки по локоть и ступни сохранили след от жгучих лучей солнца. Грудь ее была крупная, тяжелая, слегка опустившаяся под тяжестью. Некогда плоский живот теперь заметно вздулся, округлился.

-- Кто? -- выдохнул он, мгновенно превращаясь в зверя.

Она все отводила взор, остальные наложницы стояли возле своих постелей, глаза долу. Владимир шагнул вперед, хлестко ударил по лицу:

-- Кто?

Она упала навзничь, из разбитых губ брызнула алая кровь. Волосы рассыпались по подушке, на миг скрыли ее лицо. Затем она поднялась сама, не дожидаясь когда схватит свирепая рука повелителя.

Откинув волосы, прямо взглянула ему в лицо. В широко расставленных глазах блеснул вызов.

-- Хочешь знать? -- спросила она, и по ее голосу Владимир понял, что она уже переступила грань между жизнью и смертью.-- Удалой витязь, который находит время не только на твоих наложниц... но и на жен!

-- На жен? -- рявкнул он.

-- Да,-- ответила она дерзко.-- Но я оказалась слаще, чем даже твоя Троянда! Та самая, которую ты привез от вятичей!

Он смотрел в упор, ничего от дикой ярости не соображая. Перед глазами стоял кровавый туман, в ушах завывала буря. Троянда, дочь знатного боярина, приглянулась с первого же взгляда. Он сразу взял ее в жены, как и другим женам тут же определив отдельный дом с хозяйством и челядью. Таких жен у него теперь насчитывалось сотни две или три, он не подсчитывал, и все они жили несравненно богаче, чем простые наложницы.

Потом его метнуло к двери, но с порога он обернулся:

-- Пока живи! Если солгала, умрешь очень медленно.

Он лавиной скатился с лестницы, прогрохотал сапогами с крыльца. Заспанный гридень вывел коня. Владимир птицей взлетел в седло. Ворота едва успели отворить, он понесся как ветер. Не скоро услышал позади грохот конских копыт. Догонял, судя по стуку, конный Кремень с двумя дружинниками.

Дом Троянды располагался через три улицы ближе к Днепру. Владимир спрыгнул с коня у ворот, едва не прибил замешкавшегося воротаря, тот трижды переспрашивал, не признавая князя спросонья.

Грозный, как черная буря, он ворвался в дом, распугав домочадцев. Троянда еще не спала, что разъярило еще больше. Она любила поспать, всегда засыпала с заходом солнца. Выскочила на середину горницы трепещущая, бледная, с округлившимися глазами. Руки прижимала к груди, губы шевелились.

-- Раздевайся,-- проревел Владимир голосом, которого сам не признал.

-- Княже!

-- Раздевайся, тварь!

Испуганно, трясущимися руками она расстегнула крючки на одежке. Платье соскользнуло на пол. Она осталась голая, стыдливо закрывалась руками. Владимир впился глазами в сильно округлившийся живот. С тех пор как привез, все было недосуг зайти, потешиться. Да и новые девки и молодые бабы как-то заслонили эту боярскую дочь, пышную и сладкую, такую сочную и сдобную в ту ночь, когда он ввалился в ее комнату, еще забрызганный чужой кровью после боя.

-- Что у тебя с животом? -- спросил он задушенным голосом.-- Пошто он растет так? Тебя пучит, аль как?

Она смотрела в пол. Живот ее выдавался вперед явно. Брюхатая. Месяце так на шестом. А он последний раз был у нее почти год тому.

-- Ну? Кто это был?

Неожиданно она подняла голову. Ее затуманенные страхом глаза нашли его лицо, голосок ее был дрожащим:

-- Тебе никогда не узнать... Даже если будешь жечь меня на медленном огне. Даже если привяжешь к дикому коню. Потому что нашелся ясный сокол, который залетел и в мою тесную темницу.

Владимир обвел взглядом хоромы. Это темница? Да увидела бы в какой тесноте и бедности живут наложницы! Тварь неблагодарная.