Чтение 16–й страницы книги ~Откровение~

было все еще опасливое выражение, явно читал рыцаря по глазам, и даже
когда нащупал уздечку коня, лицо еще дергалось от страха.

-- Какая удача,-- сказал он торопливо,-- теперь я поскачу вперед...

-- Скачи,-- сказал Томас с ненавистью,-- скажи, я иду.

-- Да уж... предупрежу. Чтобы встретили...

Из-под ног горбуна вспыхнул адский огонь. На Томаса пахнуло запахом
горящей смолы и серы, и чужак вместе с конем исчез в этом пламени. Томас
успел услышать жалобный крик коня, только сейчас понявшего, что хозяин его
предал, подло проиграл в презренные кости.

Когда огонь исчез, Томас тупо уставился на черное обугленное место.
Чувство вины сдавило грудь, дыхание остановилось. В середине круга лежали
обугленные кости, конский череп. Пустые глазницы смотрели с немым укором.

Он не знал, сколько так простоял в оцепенении, очнулся только от
треска кустов. Олег ломился напролом, как сытый медведь. Его конь, ломая
кусты, ломанулся навстречу, слышно были сочные хлопки в темноте, калика
что-то бормотал, успокаивая, а конь, похоже, жаловался на знатного рыцаря.

Олег вышел в слабо освещенный круг, лицо было сумрачное. Покосился на
груду костей:

-- Да, перед дорогой надо набить требуху... Неизвестно, покормят ли
там, куда лезем... Но все-таки коня зря сожрал.

Томас съежился, чувствуя себя распоследним подлецом на свете. С
трудом удержался от желания опустить забрало, чтобы не видеть
пронизывающих зеленых глаз. Калика свистнул, его конь осторожно
приблизился, обойдя Томаса по большой дуге. На его железную фигуру косился
с опаской и осуждением.

-- Это был черт,-- проговорил Томас глухо.-- Заморочил, напустил
искушение, ввел в... э-э... искус. И выиграл нечестно.

Калика потянул носом, прислушался, веки опустились, отгораживая глаза
от мира. Проговорил медленно:

-- Не чую магии... И колдовства нет... Увы, сэр Томас. Нечестивые
чары ты бы рассеял своими молитвами. Тот, кто с тобой играл, выиграл
честно.

Томас вспыхнул:

-- Это был старый такой иудей! Они все к старости чертями становятся.

-- Пусть черт. Но играл без колдовства. Обидно, да?

Зубы скрипнули, с такой силой Томас стиснул челюсти. Лучше бы черт
выиграл колдовством, не так унизительно. Нет стыда честному игроку продуть
обманщику. А так... И слабое утешение, что черт мог обучаться игре больше
лет, чем жили все Мальтоны вместе взятые.

Он все еще ожидал занудной проповеди о пагубности игры в кости,
осужденной даже церковью, но калика лишь сдвинул плечами:

-- Ладно. Легко пришло, легко ушло. Пора двигаться, уже рассветает.

-- Почему легко,-- проворчал Томас.-- Я за этого коня заплатил...

-- Разве короли платят?

С той же неспешностью он взгромоздился на коня, спокойный и
отрешенный, конь тряхнул гривой и мерным шагом двинулся через поляну,
будто знал дорогу. Томас остолбенело смотрел вслед. Не то, что ожидал, что
калика уступит коня, но все-таки как-то должно было иначе. Даже то, что
приходит легко, уходит довольно тяжко, а за своего коня он платил
настоящими золотыми монетами, ибо боевому коню цены нет, ему жизнь
вверяешь в бою!

Однако калика не оглядывался, конь равнодушно помахивал хвостом,
словно заметал след, и Томас, сцепив зубы, двинулся следом. Он заставил
себя забыть, что на нем добротные доспехи, выкованные лучшими оружейниками
Британии, что его меч не каждый мужчина поднимет и двумя руками, что спину
трет треугольный щит, окованный широкими и тяжелыми пластинами железа.

Деревья смутно серели в рассветном полумраке, коня калики Томас
слышал по стуку копыт и всхрапыванию, да еще пару раз растоптал конские
каштаны, еще теплые, судя по запаху. Потом стволы вырисовались четко,
дальше был свет, и когда Томас поравнялся с последними деревьями, прямо от
его подошв разостлалось как ковер чистое от деревьев поле. Земля еще была
черной, как смола в аду, но восток светился ровным матовым светом, а самый
краешек виднокрая осторожно алел, робко наливаясь красками.

Калика не оглядывался, а Томасу самолюбие не позволяло спросить, что
он начуял за ночное бдение. Если в самом деле чуял, а не спал, забравшись
в дупло как филин. Еще подумает, что он заискивает, просит уступить коня.

Воздух посвежел, а когда впереди показалась ровная линия густых
кустов, Томас уже почуял, хоть и не колдун, что впереди. Дорога пошла чуть
вверх, потом конь калики вломился в кусты. Запах реки стал сильнее, а
когда кустарник кончился, впереди расстилалась водная ширь знаменитого
Дона, на берегах которого пикты некогда разгромили кельтов, потом бритты
побили пиктов, а затем англы вчистую истребили самих бриттов. Ученый дядя
говаривал, что и норманны именно здесь разбили наголову англов, после чего
англский язык уцелел только в глухих деревнях, а вся знать заговорила на
французском...

Калика, не оглядываясь, направил коня к воде. Когда тот вошел почти
до колен, Томас не выдержал:

-- Сэр калика! А не проще ли поискать мост?

Олег оглянулся, Томас увидел в зеленых глазах великое изумление:

-- Сэр Томас, как можно? Когда это герои искали мост... или даже
брод?

Томас снова стиснул зубы. Конь осторожно входил в темную воду,
фыркал, поглядывал на далекий берег, распределял силы, ибо калика, похоже,
покидать седло не собирался. Река была чересчур широка, Томас со злостью
вспомнил разговоры стариков, что Дон уже не тот, мелеет так быстро, что у
правнуков козы будут скакать с берега на берег, не замочив копыта...

Олег нетерпеливо похлопал коня по шее, тот послушно двинулся в
воду... Когда вошел по брюхо, Олег хлопнул себя по лбу, обернулся:

-- Сэр Томас, я совсем забыл!.. Ты в этом железе плаваешь вряд ли
лучше хорошего плотницкого топора... Прости, двуручного рыцарского меча. Я
понимаю, переплывешь и сам, но лучше возьмись за хвост моего коня. Могут
нацепляться раки, а коня жалко, хвост больно пышный, он сам гордится...

Говорил он чересчур серьезно, убедительно, и Томас, пряча взгляд,
поклялся жестоко отомстить, а сейчас, смирив гордое сердце, ухватился
обеими руками за хвост. Меч и щит болтались за спиной, а великолепное
рыцарское копье вовсе осталось на месте злополучной игры в кости.

Холодная вода хлынула в доспехи. Томас задержал дыхание, как будто
окунулся в прорубь. Конь неспешно продвигался, дно уходило из-под ног,
вода злобно хлынула во все щели. Двигаться становилось труднее. Когда вода
поднялась калике до сапог, он лишь покосился удивленно, словно раздумывая:
не поднять ли ноги повыше, но поленился, а конь вскоре поплыл. Сильный
зверь, он резал волны, течение почти не сносило, но Томас почти ничего не
ощущал, ибо железные доспехи тянули на дно со страшной силой.

Вода плескала в лицо, ноги утратили твердое дно, его медленно тащило
над темной бездной. Конь перестал пытаться дергать хвостом, Томас уцепился
крепче клеща. Вода плескала в лицо, он захлебывался, терпел изо всех сил,
когда-то река кончится, когда-то ноги коснутся твердого, найти бы только
силы самому выбрести на берег...

Калика сидел недвижимый, задумчивый. Сапоги его загребали воду, мешая
коню плыть. Томас только и видел широкую спину, даже конский зад
погрузился в воду. Внезапно калика с натугой повернулся, на лице было
задумчивое выражение:

-- Сэр Томас, а не скажешь ли, в какие дни положено стричь ногти?

Томас сначала решил, что ему почудилось в плеске волн. Но калика
смотрел вопросительно, ждал ответа. Томас прохрипел, выплевывая воду:

-- Что?

-- В какие дни, говорю, положено обрезать ногти?

-- Какие ногти? -- простонал Томас. Он выплюнул воду, закашлялся.--
Что за ногти?

-- Да свои,-- любезно сказал Олег.-- В день Боромира наверняка
нельзя, в великий пост -- грех, по выходным -- непристойно. Разве что в
праздник обрезания... Томас, когда у вас обрезание?

Томас с водой выплюнул и злой ответ:

-- Обрезание... не у нас...

-- Гм... Когда же, странно...

Томас, озябший и синий от холода, который заморозил кожу и пробрался
в глубины плоти, прошипел со злостью:

-- Да когда хочет, тогда пусть и стрижет!

Калика удивленно вскинул рыжие брови, но голос был явно обрадованным:

-- Да? А я боялся, что и на это есть запреты... Тпру!

Он остановил коня, тот перестал бить ногами, шумно дышал, отдыхал.
Течения не было, Дон постепенно превращался в холодное мерзкое болото, и
конь держался в воде почти на одном месте, лишь высунул умную морду с
красиво вырезанными ноздрями. Томас остановившимися глазами смотрел, как
калика поднял ноги, сидя на седле, неспешно разулся, пошевелил
покрасневшими пальцами. Осмотрел критически, неодобрительно покачал
головой. Его ладонь похлопала по седельной сумке, на свет появился
короткий острый нож. Неспешно, наморщившись, начал срезать ноготь на
большом пальце. Бережно, неторопливо, подравнивая края, подчищая
омертвевшую кожу.

-- Да-а, когти отрастил, как у орла. Хоть по деревьям лазай.

Холод пробрал Томаса уже до костей. Калика закончил с большим
пальцем, перешел к остальным. Работал неторопливо, старательно, со знанием
дела, любовно. Морщился, похмыкивал, покачивал головой. Наконец вытянул
босую ногу, полюбовался:

-- Любо... А то, словно у волка, уже по земле стучат.

Губы Томаса свело, даже свистнуть не удалось бы, даже положи сейчас
перед ним всех женщин половецкого стана. А калика неспешно взялся за
другую ногу. Крепкий ноготь поскрипывал, поддавался плохо. Томас слышал от
дяди Эдвина, что кончики ногтей крепче самой лучшей стали, а у калики,