мучился и над чем задумывался: пустыня Карх-Руфи, Мертвители и Морн, Дорис
и Ванга, мать и кричащий Орхасс у столба, - все завертелось в ревущем
водовороте, выплеснувшись пенным гребнем, и рухнуло во внимательную
пропасть чужого взгляда.
вопрос ли это и удастся ли дождаться ответа?.. Почему-то он понимал, что
поиски закончились. Во всяком случае, некий отрезок поисков. Закончился
случайным переходом, три локтя шириной...
колоннаду людей-сталагмитов, сдержанно принял восторги Вайл и волков; он
ощущал гнетущую усталость.
неожиданно ему почудилось, что он снова идет, - идет через незнакомые
гудящие, пряно пахнущие джунгли, и вопросы по-прежнему жгут ему гортань, а
впереди высятся равнодушные остроги Ра-Муаз, только не на западе, а на
востоке; и тех трех жизней, что у него еще осталось, может не хватить на
последние, самые важные шаги... а за его плечами бьется серый плащ,
схваченный у горла тусклой застежкой.
породы гейри, все было в полном порядке. Собственно, горбатым небо
считалось лишь по прихоти людей, а на самом деле оно просто выгибалось над
вершинами Ра-Муаз, чтобы седой Сивас и могучий Ырташ не продырявили небу
его нежное голубое брюхо, а люди...
все-таки отличаются друг от друга, да еще настолько, чтобы из-за этого
стоило так долго выяснять отношения и посылать проклятия в адрес неба, -
словно оно виновато в человеческой бестолковости. А сказки?! Это же не
сказки, это плод больной фантазии, и если через тысячу лет какая-нибудь
сумасшедшая мать рискнет рассказать такое своему детищу...
ни с землей, ни с морем, ни с кем-нибудь еще; более того, оно вовсе не
рожало никаких детей, да еще столь жутких и огромных, как наивно полагали
тешащие свое воображение люди; небо вообще никого не рожало, кроме дождя,
а о том, чтобы подняться на его бирюзовую равнину или, тем более,
спуститься оттуда, - об этом вообще не могло быть и речи!..
найти время и место действия. Со временем у неба не было никаких хлопот, а
место, кажется, объявилось само собой. Северо-восток Ра-Муаз с его
заброшенными рудниками - это, конечно, отнюдь не пуп земли, но почему-то
именно здесь сходились предполагаемые дороги, а дорог этих было на
удивление много.
упрямых людей в серых плащах, мертвой хваткой вцепившихся в след того
самого парня и бредущих по нему через раскаленные пески Карх-Руфи; дорога
хмурого мужчины в таком же плаще, только идущего через перевалы совсем с
другой стороны, в сопровождении удава и странного человека без возраста, -
человека? - раздумавшего умирать среди дорогих его сердцу скелетов древних
ящеров...
чьем сопровождении, но за этой троицей через хребет Ырташа двигались то
гибкий дикарь с гордой злобой во взгляде и худенькая девушка, то крупная
матерая пума-самец и совершенно неуместная рядом с хищником крохотная
грациозная лань... но смена облика не меняла ожесточенности глаз...
самовольные изгибы, эти дороги, ведущие и выводящие...
тащить их с Зу через заснеженные перевалы Ырташа. Сам Даймон шел уверенно,
явно неплохо разбираясь в здешних тропках и ледниках; и его утверждения о
том, что не позднее третьего дня они доберутся к Пенатам Вечным, не будили
в саларе прежнего трепета и благоговения.
Вечных наверняка окажутся совершенно не такими, какими их представлял себе
пылкий и наивный салар Ярроу. Иногда он вспоминал, что в иерархии
Скользящих в сумерках видеть Пенаты дозволялось лишь наставникам высшего
уровня, Сыновьям Богов - то есть тем Девятикратным, у кого осталась всего
одна жизнь, - и это наводило Сигурда на невеселые размышления.
Девятикратных он согласится говорить о прошлом, потому что сам он знает
лишь одну сторону этого прошлого - свою, личную сторону! - а им
потребуются все остальные стороны, иначе он, Даймон, не надеется на
появление мало-мальского разумного ответа. И если такое положение вещей не
устраивает любопытного путешественника Сигурда Ярроу, то Пустотник Даймон
отнесет его вместе со змеей в Пенаты Вечных на собственных плечах, потому
что он, Даймон, уже совсем было собрался умирать, а после всего
рассказанного Сигурдом, умирать ему страшно и совершенно некогда.
происходящего. За время пути он все же сумел приглядеться к Пустотнику и
почувствовать, что за вечной иронической маской на деле прячется умная и
грустная личность. А там, за личностью, за человеком, в неизмеримой
глубине ворочалась и порыкивала Большая Тварь, рвущаяся на свободу из
мертвой хватки стальной воли...
дымка опаски и удивления успела развеяться, и временами Скользящий в
сумерках начинал задумываться: что же он все-таки знает о своем
проводнике?
отчего ладонь кажется неестественно узкой... чрезмерно высокий лоб с
крутыми залысинами, выступающие скулы и широкий рот, часто растягивающийся
в улыбке до самых ушей...
остальными чертами лица, все время норовящими разбежаться в разные
стороны.
старался? Темно было? Или просто сам Пустотник не захотел?..
смотрел в одну точку - совсем как наставник Фарамарз после посещения Пенат
Вечных - лоб его покрывался мелкими бусинками пота, и руки начинали
дрожать. Лицо Даймона в эти моменты становилось чудовищно похожим на череп
Зверя в ущелье, и Сигурд старался отходить подальше и заниматься чем-то
отвлекающим; а Зу ложился у ног Пустотника и со странным вниманием смотрел
в каменный немигающий взгляд. Что-то видел удав, что-то чудилось ему в
глубине чужих зрачков, - нечто притягательное, забытое, темное...
пополам, чем предаст Скользящего в сумерках, но здесь крылось иное,
древнее чувство большой змеи, непонятное салару, но тем не менее
вызывающее уважение...
какую-нибудь малозначительную реплику, и они шли, брели, ползли дальше...
Дважды Даймон перетаскивал Зу через ледники на своих плечах, и оба раза
Сигурд с суеверным страхом смотрел на сухощавую фигуру, даже не горбящуюся
под страшной тяжестью. А через час Пустотник неожиданно спотыкался, и
салар буквально тащил его на себе - пока впереди не возникала трещина, или
провал, или что-то еще, вновь возвращавшее к жизни прежнего Даймона...
собой, что его воспоминания о прошлых годах жизни начинают тонуть в сыром
промозглом тумане. Временами всплывало то нахмуренное лицо Фарамарза, то
крыльцо дома в Вайнганге, то пятнистый силуэт Оркнейской лани или холм на
могиле Тварьца Эхиона, - но сосредоточиться на них с каждым шагом
становилось все труднее. Спускаясь вниз по юго-восточному склону Ырташа,
он словно все глубже погружался в некую атмосферу забвения и безразличного
спокойствия, царившую здесь. Когда он спросил об этом у Даймона, тот лишь