обругавший меня перед стартом бас, - приготовиться.
лучше изолентой, потому что нитка иногда сбивается. Если хочешь из окна
кинуть, этажа так с седьмого, и чтоб на высоте взорвалось, то нужно четыре
спички. И...
от окурка. А то они сбиваются от дырочки.
опять стукнуло о стену, и в трубке раздались короткие гудки. Заработала
третья ступень. То, что мой друг Ваня только что - так же скромно и
просто, как и все, что он делал - ушел из жизни на высоте сорока пяти
километров, не доходило до меня. Я не чувствовал горя, а, наоборот,
испытывал странный подъем и эйфорию.
его теряю, а то, как я в него прихожу. Только что я вроде бы держал у уха
трубку, и вот она уже лежит на полу; у меня звенит в ушах, и я отупело
гляжу на нее из своего задранного под потолок седла. Только что
кислородная маска, как шарф, была перекинута через мою шею - и вот я мотаю
головой, силясь прийти в себя, а она лежит на полу рядом с телефонной
трубкой. Я понял, что мне не хватает кислорода, дотянулся до маски и
прижал ее ко рту - сразу же стало легче, и я почувствовал, что сильно
замерз. Я застегнул ватник на все пуговицы, поднял воротник и опустил уши
ушанки. Ракету чуть трясло. Мне захотелось спать, и хотя я знал, что этого
не стоит делать, перебороть себя я не сумел - сложив руки на руле, я
закрыл глаза.
небо, бледно-желтые кратеры и гряда далеких гор. Вытянув перед мордой
передние лапы, к пылающему над горизонтом шару Солнца медленно и плавно
шел медведь со звездой героя на груди и засохшей струйкой крови в углу
страдальчески оскаленной пасти. Вдруг он остановился и повернул морду в
мою сторону. Я почувствовал, что он смотрит на меня, поднял голову и
взглянул в его остановившиеся голубые глаза.
медведь.
сознания сохраняла связь с внешним миром, и наступившая тишина
подействовала на меня, как звонок будильника. Я наклонился к глазкам в
стене. Оказалось, что обтекатель уже отделился - передо мной была Земля.
определенному выводу. Наверно, не меньше нескольких часов: мне уже
хотелось есть, и я стал шарить на верхней полке - я вроде бы видел на ней
консервный нож. Но его там не было. Я решил, что он свалился на пол от
тряски и принялся оглядываться - и в этот момент зазвонил телефон.
отказала. Не то что отказала, понимаешь, а просто параллельно включили
другую систему, и телеметрия не пошла. Контроль даже на несколько минут
отменили. Это когда воздуха стало не хватать, помнишь?
нервничает, хоть у меня и мелькнула догадка, что он пьян.
отложили.
перед Байконуром. Пока все отлично идет.
спутника тоже проспал?
тебе два лишних витка сделать. Отто запаниковал сначала. Никак ракетный
блок включать не хотел. Мы уж думали, струсил. Но потом собрался парень,
и... В общем, тебе от него привет.
инерционном участке не работает. А, хотя у него еще коррекция...
Матюшевич, ты нас слышишь?
пятнадцать дня, потом коррекция траектории. Отбой.
Земли. Я часто читал, что всех без исключения космонавтов поражал вид
нашей планеты из космоса. Писали о какой-то сказочно красивой дымке, о
том, что сияющие электричеством города на ночной стороне напоминают
огромные костры, а на дневной стороне видны даже реки - так вот, все это
неправда. Больше всего Земля из космоса напоминает небольшой школьный
глобус, если смотреть на него, скажем, через запотевшие стекла
противогаза. Это зрелище быстро мне надоело; я поудобнее оперся головой на
руки и заснул опять.
размытые оптикой точки звезд, далекие и недостижимые. Я представил себе
бытие огромного раскаленного шара, висящего, не опираясь ни на что, в
ледяной пустоте, во многих миллиардах километров от соседних звезд,
крохотных сверкающих точек, про которые известно только то, что они
существуют, да и то не наверняка, потому что звезда может погибнуть, но ее
свет еще долго будет нестись во все стороны, и, значит, на самом деле про
звезды не известно ничего, кроме того, что их жизнь страшна и
бессмысленна, раз все их перемещения в пространстве навечно предопределены
и подчиняются механическим законам, не оставляющим никакой надежды на
нечаянную встречу. Но ведь и мы, люди, думал я, вроде бы встречаемся,
хохочем, хлопаем друг друга по плечам и расходимся, но в некоем особом
измерении, куда иногда испуганно заглядывает наше сознание, мы так же
неподвижно висим в пустоте, где нет верха и низа, вчера и завтра, нет
надежды приблизиться друг к другу или хоть как-то проявить свою волю и
изменить судьбу; мы судим о происходящем с другими по долетающему до нас
обманчивому мерцанию, и идем всю жизнь навстречу тому, что считаем светом,
хотя его источника может уже давно не существовать. И вот еще, думал я,
всю свою жизнь я шел к тому, чтобы взмыть над толпами рабочих и крестьян,
военнослужащих и творческой интеллигенции, и вот теперь, повиснув в
сверкающей черноте на невидимых нитях судьбы и траектории, я увидел, что
стать небесным телом - это примерно то же самое, что получить пожизненный
срок с отсидкой в тюремном вагоне, который безостановочно едет по окружной
железной дороге.
инерционная часть полета заняла около трех суток, но у меня осталось
чувство, что я летел не меньше недели. Наверно, потому, что солнце
несколько раз в сутки проходило перед глазками, и каждый раз я любовался
восходом и закатом небывалой красоты.
из ступени коррекции и торможения, где сидел Дима Матюшевич, и спускаемого
аппарата, то есть попросту лунохода на платформе. Чтоб не тратить лишнее
горючее, обтекатель отстрелился еще перед разгоном с орбиты спутника, и за
бортом лунохода теперь был открытый космос. Лунный модуль летел как бы
задом наперед, развернувшись главной дюзой к Луне, и постепенно с ним в
моем сознании произошло примерно то же, что и с прохладным лубянским
лифтом, превратившимся из механизма для спуска под землю в приспособление
для подъема на ее поверхность. Сначала лунный модуль все выше и выше
поднимался над Землей, а потом постепенно выяснилось, что он падает на
Луну. Но была и разница. В лифте я и опускался, и поднимался головой
вверх. А прочь с земной орбиты я понесся головой вниз; только потом,
примерно через сутки полета, оказалось, что я, уже головой вверх, все
быстрее и быстрее проваливаюсь в черный колодец, вцепившись в руль
велосипеда и ожидая, когда его несуществующие колеса беззвучно врежутся в
Луну.
не надо было делать. Мне часто хотелось поговорить с Димой, но он
практически все время был занят многочисленными и сложными операциями по
коррекции траектории. Иногда я брал трубку и слышал его непонятные
отрывистые переговоры с инженерами из ЦУПа:
главной диминой задачей было поймать в один оптический прибор Солнце, в
другой - Луну, что-то замерить и передать результат на Землю, где должны
были сверить реальную траекторию с расчетной и вычислить длительность
корректирующего импульса двигателей. Судя по тому, что несколько раз меня
сильно дергало в седле, Дима справлялся со своей задачей.
позвал:
Контровский Владимир
Русанов Владислав
Никитин Юрий
Сертаков Виталий
Громыко Ольга
Маккэфри Энн