серебряная рукоять, покрытая резьбой, - на ней были изображены две птицы,
между которыми был круг с сидящим в нем зайцем, а все остальное место
занимал тончайший орнамент. Рукоять кончалась нефритовым набалдашником, к
которому был привязан короткий толстый шнур витого шелка с лиловой кистью
на конце. Перед рукояткой была круглая гарда из черного железа; сверкающее
лезвие было длинным и чуть изогнутым - собственно, это была даже не шашка,
а какой-то восточный, китайский скорее всего, меч. Но я не успел как
следует рассмотреть его, потому что Чапаев выключил свет.
ровный шум мотора (кстати сказать, звуковая изоляция этого бронированного
автомобиля была превосходной - с улицы не долетало ни малейшего шума) и
ощущал легкое покачивание. Чапаев зажег спичку и поднял ее над столом.
стальной полосе. В нем была какая-то странная глубина - казалось, я гляжу
сквозь слегка запотевшее стекло в длинный слабо освещенный коридор. По
изображению прошла легкая рябь, и я увидел расслабленно идущего по
коридору человека в расстегнутом френче. Он был небрит и лыс; ржавая
щетина на его щеках переходила в неряшливую бородку и усы. Он наклонился к
полу, протянул вперед подрагивающие руки, и я заметил жмущегося в угол
коридора котенка с большими печальными глазами. Изображение было очень
четким, но искаженным, словно я видел отражение на поверхности елочного
шара. Вдруг неожиданно для себя я кашлянул. И тут Ленин - а это,
несомненно, был он - вздрогнул, повернулся и уставился в мою сторону. Я
понял, что он видит меня, - в его глазах на секунду мелькнул испуг, а
затем они стали хитрыми и как бы виноватыми; он с кривой улыбкой погрозил
мне пальцем и сказал:
удирающего по коридору котенка и вдруг понял, что видел все это вовсе не
на шашке, а только что каким-то непонятным образом был там и мог бы,
наверно, коснуться котенка рукой.
шашку в ножны.
присутствие. Но это вряд ли его особенно потрясло. Он привык к подобным
вещам. На него много кто смотрит.
подразумевая, видимо, то, что было за ней.
сказал он. - Я уже ответил, что моя фамилия Чапаев. Пока это все, что я
могу вам сказать. Не торопите события. Кстати, в наших приватных беседах
вы можете звать меня Василием Ивановичем - "товарищ Чапаев" звучит слишком
торжественно.
остановила меня. Я понял, что дальнейшая настойчивость с моей стороны ни к
чему не приведет; больше того, она может повредить. Но самым поразительным
было то, что мысль эта не была моей, - я чувствовал, что она каким-то
неясным способом была передана мне Чапаевым.
голос шофера:
Чапаев надел папаху, встал с дивана и открыл дверцу. В кабину ворвался
холодный воздух, красноватые зимние лучи и глухой шум сотен сливающихся
голосов.
щурясь после уютной полутьмы броневика, я вылез следом.
сторон нас окружала волнующаяся толпа по-разному одетых вооруженных людей,
построенных в неровное подобие каре. Вдоль строя расхаживали какие-то
мелкие красные командиры с шашками наголо. При появлении Чапаева
послышались крики, общий шум голосов стал делаться громче и через
несколько секунд перерос в тяжелое "ура", облетевшее площадь несколько
раз.
похожей на эшафот. На ней переговаривались несколько человек военных; при
нашем появлении они зааплодировали. Чапаев быстро взошел по скрипучим
ступеням вверх; стараясь не отставать, я поднялся следом. Бегло
поздоровавшись с парой военных (один из них был в перетянутой ремнями
бобровой шубе), Чапаев подошел к ограждению эшафота и поднял вверх ладонь
в желтой краге, призывая людей к молчанию.
знаете на што. Неча тут смозоливать. Всего навидаетесь, все испытаете.
Нешто можно без этого? А? На фронт приедешь - живо сенькину мать куснешь.
А што думал - там тебе не в лукошке кататься...
равномерно поворачиваясь из стороны в сторону и энергично рубя воздух
перед своей грудью желтой кожаной ладонью. Смысл его убыстряющейся речи
ускользал от меня, но, судя по тому, как рабочие вытягивали шеи,
вслушивались и кивали, иногда начиная довольно скалиться, он говорил
что-то близкое их рассудку.
короткого молодого человека с жидкими усиками, розовым от мороза лицом и
цепкими глазами цвета спитого чая.
Вы с-сейчас будете говорить - п-постарайтесь покороче. Скоро посадка.
заносит его часто. Но б-бойцы его любят. П-понимают его.
Чапаева:
одному без другого никак не устоять... А ежели у вас кисель пойдет - какая
она будет война?.. Надо, значит, идти - вот и весь сказ, такая моя
командирская зарука... А сейчас комиссар говорить будет.
маршруты их судеб. Они были обмануты с детства, и, в сущности, для них
ничего не изменилось из-за того, что теперь их обманывали по-другому, но
топорность, издевательская примитивность этих обманов - и старых, и новых
- поистине была бесчеловечна. Чувства и мысли стоящих на площади были так
же уродливы, как надетое на них тряпье, и даже умирать они уходили,
провожаемые глупой клоунадой случайных людей. Но, подумал я, разве дело со
мной обстоит иначе? Если я точно так же не понимаю - или, что еще хуже,
думаю, что понимаю - природу управляющих моей жизнью сил, то чем я лучше
пьяного пролетария, которого отправляют помирать за слово "интернационал"?
Тем, что я читал Гоголя, Гегеля и еще какого-нибудь Герцена? Смешно
подумать.
попросил меня быть покороче, потому что сейчас уже начнется посадка. Я
думаю, что у нас еще будет время для бесед, а сейчас скажу вам только о
том, что переполняет огнем все мое сердце. Сегодня, товарищи, я видел
Ленина! Ура!
Фурманов!
посмеиваясь и крутя усы, о чем-то говорил с военным в бобровой шубе.
Увидев, что я подхожу, он хлопнул военного по плечу, кивнул остальным и
пошел вниз с трибуны. Заговорил Фурманов:
отплывем к мраморному, могучему берегу - скале, на которой и завоюем свою
твердыню...
потерял своего сочувствия к ним, увидев их вблизи) и направились к
вокзалу. Чапаев шел быстро, и я с трудом успевал за ним. Иногда, отвечая
на чье-нибудь приветствие, он коротко вскидывал желтую крагу к папахе. На
Флинт Эрик
Посняков Андрей
Володихин Дмитрий
Никитин Юрий
Грабб Джеф
Перумов Ник