Чтение 16–й страницы книги ~Школа гениев~

9. ДЕТИ-ПТИЦЫ

Куртис не любил столицу - шумную и огромную.

Он бросил машину прямо против мастерской Херста. Черт с ней, пусть ее
заберет полиция! Ему хотелось поскорей ускользнуть с улицы, правда, в
холле митинговали какие-то юнцы. Но в любом случае, это была уже не толпа,
это были юнцы Херста.

Прямо на ступеньках лестницы удобно расположился мрачный бородач. Сыр
и помидоры лежали перед ним на куске загрунтованного и уже засохшего
полотна, бутылку он при появлении Куртиса спрятал.

- Пауль здесь?

Бородач мрачно выдохнул:

- Полифем у себя на острове.

"Полифем... Что-то новое..."

- Вы что, выбили Херсту глаз?

Бородач выпучил глаза. На плече Куртиса повисла девица в сиреневом
парике:

- Не дразни его. Я провожу тебя к Полифему.

Куртис усмехнулся.

Они поднялись по широкой лестнице, мимо шумной компании юнцов, не
обратившей на них никакого внимания.

- Ты из газеты? - девица крепко вцепилась в рукав Куртиса.

Он неопределенно хмыкнул.

- Если ты из газеты, Полифем тебя вздует. Ты красавчик, конечно,
Полифем тебя за это дважды вздует.

И шепнула:

- Я хочу это увидеть.

Двустворчатая дверь перед ними вдруг распахнулась. Они услышали
свирепый бас:

- Если ко мне приходит женщина, я хочу видеть в ней женщину! Джоконда
ни разу не заглянула в мою мастерскую, но если бы это случилось, я и от
нее потребовал бы вести себя как женщина!

- Сейчас он ее выбросит, - обрадовалась девица в сиреневом парике.
Она, как лиана, готова была обвиться вокруг Куртиса.

Впрочем, никого из-за дверей не выбросили, может, там, внутри, была
еще одна дверь, но Херст в нелепой зеленой курточке, начисто лишенной
рукавов, предстал перед ними.

- Пауль, ты не пытался изобразить на холсте свой голос?

- Я работаю с сюжетами более трагическими, - отрезал Херст, но его
темные глаза просветлели. - Скажем, некто Куртис, оплетенный женщинами,
как змеями.

Девица испуганно, но и польщено отпрянула:

- Вы Куртис?

- Беги вниз! - приказал Херст. - Если Флу жива, пусть принесет все, в
чем я в таких случаях нуждаюсь.

- Натурщица? - проводил Куртис взглядом девицу в сиреневом парике.

- Бывшая. Но не могу же я выставить ее из мастерской! Я не думаю, что
ты явился сюда ради этой лианы. Садись в кресло. У него три ноги, зато оно
прочное. Флу сейчас кое-что принесет, простой коктейль, от которого глаза
на лоб лезут. Арчи Мейл говорит, ты специалист по таким коктейлям.

Флу появилась почти сразу - огромная негритянка с огромным подносом.
Колоссальное достоинство, она не произнесла ни одного слова и исчезла так
же быстро, как появилась.

Пробуя коктейль, они молчали. Потом Херст удовлетворенно хмыкнул:

- Ты чем-то огорчен?

- Мне жаль Анри. Он мог распорядиться жизнью иначе.

- Еще бы! - рявкнул Херст. - Но жизнью не распоряжаются, Рон, ее
делают!

Сопя, он полез в заваленный холстами угол и извлек оттуда небольшой,
сорок на тридцать, автопортрет. Казалось, Херст сейчас зарычит с портрета,
настолько выразительно было написано грубое, сведенное яростью лицо.

- Анри понимал толк в живописи. Я собирался сделать ему подарок.

- Но откуда столько ярости? - удивился Куртис.

- Из сердца! - рявкнул Херст. - Я переполнен яростью. К тому же это
впрямь я, ты не находишь?

И помрачнел:

- Художник обречен живое обращать в мертвое... Но хотя бы видимость
жизни!.. Даже Пигмалион не умел воскрешать, этот дар он получил от
богов... Разве кто-нибудь нарисовал самолет раньше, чем до него додумались
браться Райт?.. Нет, Рон, ремесло художника бесперспективно, мы ничего не
умеем материализовывать!

Куртис не ответил.

Он смотрел на знаменитый групповой портрет выпускников "Брэйн старз",
украшавший огромную стену: мальчики Пат, Инга Альбуди, с нею рядом Лаваль,
Фрост, Куртис, сам Херст, чуть в стороне, даря пространство портрету,
Фостер и Рэнд, Ликуори и Дон Реви, наконец, добродушный Барлоу.

Казалось, Куртис не услышал Херста, потому что его вопрос никак не
был связан с только что прозвучавшими сетованиями художника:

- И все же, Пауль, твой афронт Дэйву всегда мне был непонятен...
Существует объективность, которую нельзя обойти... Он был с нами!
Понимаешь?.. Почему же ты не поместил его на этом групповом портрете?

- Он не помещался сюда! - Херст даже кулаком стукнул по колену. - Я
никогда никому этого не говорил, Рон, но в любом из вариантов, даже когда
я набрасывал фигуру Дэйва где-нибудь в углу, центр вещи сам собой
перемещался на Килби! Ты же видел наброски! Дэйв мог быть только центром
Вселенной, никак не меньше, на другое его просто не хватало. Но это
убивало всю вещь, Рон!.. Единственная моя вещь, - вздохнул он, - которая
меня победила!

- Ты и Дэйву объяснял так?

- Дэйва это попросту не интересовало.

- Но до группового портрета, Пауль, ты писал Дэйва много раз и у
тебя, кажется, не возникало проблем?

- Вот именно. До группового портрета! - Херст ухмыльнулся, будто он
знал какую-то непристойную тайну. - До группового портрета я писал Дэйва
раз двадцать и это вовсе не худшие мои работы. Но там Дэйв был один! Он
был сам по себе! Он сразу был и Вселенной и ее центром.

Херст раздраженно откинулся на спинку кресла:

- Не было афронта, никакого афронта не было, - низко прогудел он. -
Этот групповой портрет только так... Казус белли... Мы разошлись с Дэйвом
гораздо раньше... Хотя что скрывать, было время, когда идеи Дэйва казались
мне заманчивыми... Но знаешь, однажды он убил меня наповал... - Херст
снова недоуменно выпучил большие глаза. - Он спросил меня, могу ли я,
совершенно конкретный художник Херст, написать какую-то совершенно
конкретную вещь, которая окажет совершенно конкретное воздействие на
совершенно конкретного человека?.. Ну, испугать, пояснил он. Или унизить.
В конце концов, даже убить, лишь бы, черт возьми, попасть кистью в
десятку!.. Дэйв так заинтриговал меня, он это умел, ты знаешь, что я
попробовал. Никто этой вещи не видел, у меня хватило ума ее уничтожить. Но
соблазн был велик... А главное, Дэйв ведь действительно хотел моей вещью
напугать совершенно конкретного человека... Черт побери, он любил
конкретные мысли! Он готов был само искусство превратить в подобие
кинжала, лишь бы оно могло разить по-настоящему.

Он вздохнул:

- Боюсь, такой подход делает искусство заведомо меньшим самого
мелкого и ничтожного творца... Искусство, Рон, не может быть орудием для
достижения какой-то цели...

Куртис кивнул.

Дэйв Килби действительно мыслил конкретно. Даже, наверное, слишком
конкретно. "При таком отношении к миру, вспомнил Куртис, есть риск видеть
хаос там, где для других людей царит гармония". Дэйв ответил доктору
Гренвиллу просто: "Чтобы искать гармонию, следует искать цель". И добавил:
"Бесполезный порядок ничем не лучше хаоса".

Куртис покачал головой.

- Пауль, покажи мне что-нибудь новое.

Херст засопел. Но его сопение не было сердитым. Расправив мощную
грудь так, что, казалось, зеленая нелепая курточка на нем сейчас лопнет,
он выставил посередине полупустого зала мольберт.

- Отвернись, - прогудел он. - Я поставлю сейчас одну штуку. Я хочу,
чтобы ты увидел ее сразу. Только не вздумай мне читать лекции. Я сам знаю,
что мне удается, а что нет.

Он долго возился с каким-то холстом, потом негромко, даже удивленно,
пробасил:

- Можешь оглянуться. Можешь это даже пощупать, если тебе такое придет
в голову.

Куртис обернулся.

Тревожное чувство, несколько сходное с тем, какое он когда-то испытал
на химическом концерте Фроста, охватило его.

Он медленно подошел к полотну, укрепленному Херстом на мольберте.

Высоко взбираясь клином в бездонное небо, почти теряясь в нем, одна
за другой стремились куда-то птицы.

Птицы?..

Он зачарованно всмотрелся.

Не птицы летели вдаль. Дети! Не звезды, и не ледяная пыль, и не
голубизна - дети это были!

Куртис не мог понять, в чем тут фокус. Он же видел - птицы и
бездонное небо. Но так же явственно он чувствовал - дети, и не мог
отрешиться от этого странного чувства. Это дети уходили в бездонное небо,
птицы-дети, оставляя под собой сероватую скорлупу мира, который стал им
тесен.