добежал к нему, схватил за край пожарной рубахи и засвистел в самую
желтизну чуковских глаз:
соображал, куда приткнуть атамана, чтоб решить, как к нему относиться,
мужики, побросав телеги, разбежались, а над самым поместилищем
чуковских мозгов с визгом завращалась острая сабелька Котовского.
сторонам руки наподобие крыльев орла и нагнул, подставляя, жилистую
шею. Перед мысленным его взором разом пронеслась вся путаная жизнь,
достаточно содержавшая в себе разной мерзости и даже невинной крови.
Затем встала каурая яловая касатка с ласковым женским взглядом...
Потом все исчезло, осталось лишь висящее на волоске ощущение - запах
конского пота. Однако, взамен удара, сверху раздался сатанинский голос
вроде шаляпинского и, должно быть, самый зычный на свете голос:
отвязывать заветный узелок, думая мысль о том, что Котовскому-то не
надо бы жалеть отдавать, так как все же на Народное дело... да и жизнь
дороже.
усами и, хлопнув Чука по плечу, зарокотал:
необъятную пазуху добычу, ткнул того сапогом в грудь:
теперь с тобой, сударик, как, елы-палы, иголка с ниткой, - я жечь
стану, ты - тушить!
сверкнув голым черепом, унесся в степь.
утраченного полковника, которого все без сожаления сочли сбежавшим, и
продолжил дальнейший путь с Ребровым, давая тем самым возможность
вовсю раскручиваться роману инспектора Каверзнева.
роман бы раскручивался благодаря одним лишь причинам. Даже если бы
оказались вдруг препятствия, они были бы преодолены с легкостью,
разлетаясь в щепки и дребезги. Явись даже сами укоризненные родители
обоих, со строгими лицами, они были бы вытолканы вон из купе до
другого раза, несмотря на протесты, но роман все одно бы произошел,
так сильны были его причины, состоявшие во взаимном притяжении двух
сердец. Такое влечение случается довольно редко, в виде особенного
Божьего доверия, оправдавших которое ожидает счастье, пренебрегших же
им ждут одни лишь разочарования и неудачи.
та наотрез отказывалась замечать раздутые Лепины ноздри и горячую
руку, отпущенную им путешествовать и преодолевать различные
препятствия в виде пуговиц, крючков и резинок, то и дело
загораживающих путь.
на нижней полке, поместительность которой открылась им с самой
обширной стороны.
пока не сблизились совершенно...
станцию. Ей пора было сходить. Прощание было коротким, но пылким.
Леопольд успел напоследок расцеловать возлюбленную в обе щеки, потом
помог ей вынести вещи и, свесясь с подножки, под стук стронувшегося
вагона, долго махал ей и кричал разные слова, а она лишь повторяла:
всю жизнь!
шляпки. Стучали, уносясь, колеса.
Котовский в свежем с иголочки фраке, в белых перчатках и с блестящей
из-под бритвы надушенной головой, жестким ударом английского ботинка
распахнул дверь "Одеона" и стремительно ворвался в помещение, сразу
заполнив его раскатами громового голоса:
сыму!
и отпуская изо ртов жирные куски.
меланхолического официанта и заорал, обращаясь ко всему залу и даже
как бы ко всему свету:
чтоб сцену видать! Да живо мне, елы-палы!
пунктам и насыщался свежими (только что привезли) устрицами, запивая
белым и красным вином, и продолжая бурлить, подобно действующему
вулкану.
виноградную кисть, обернулся к китайский ширме с драконами, из-за
которой вдруг вышла бывшая там в засаде Она - предмет необузданной,
испепеляющей страсти разбойника, не лишенной, впрочем, взаимности.
кругом по кабинету. Котовский с закушенной виноградной кистью,
бросился к ней, простирая огромные руки:
дождешься, - отвечала та, уклоняясь от объятий.
и вновь пытаясь обнять возлюбленную.
княгиня, Котовский же для ускорения дела слазал за пазуху и, недолго
порывшись, вынул чуковский узелок, затем вывалил сокровище на стол:
самый крупный камень: - Тебе, елы-палы! Бери!
радугами.
потом не без труда перевела взор к Котовскому, обняла его и, влажно
блестя глазами, прошептала: - Не жалко? Ведь ты мог бы купить себе
пороху и этих... пуль.
Котовский, пропадая в огромных глазах княгини и не находя больше слов.
целости кости и дыхательные пути. Но княгиня была способна и на
большее.
кофе, в дверь постучали и затем всунулось поводя очами, лицо, похожее
скорее на рыло и украшенное полицейской фуражкой:
оцеплено, так вы уж... черненьким ходиком извольте. Не то - скандал.
скандалов бежать, елы-палы! А ну, ступай сюда!
голову бутылку красного, подставил под глаз синего фонаря, пару раз
выпалил из нагана в потолок, затем сунул тому сотенный билет и, схватя
под мышку, поволок через зал к дверям.
отпуская Хобота и выстреливая в хрупкие предметы, со звоном
разлетавшиеся.
револьверов, рассеивая по полу дымящиеся гильзы. Возня и суета приняли
всеобщий характер. От одного дамского визга всем заложило уши так, что
не слыхать было выстрелов, как будто стреляли из бесшумных пистолетов.
агентов, вышиб дверь и вырвался на улицу, где его поджидал
лакированный автомобиль с шофером в огромных очках. Автомобиль дрожал
от нетерпения и сразу сорвался с места, как только в него уселся
Котовский. А сорвавшись, тут же исчез с глаз долой за углом, оставив
на мостовой помятого Хобота с еще одним сотенным билетом в фуражке.
Беломоро-Балтийская, уселась в экипаж и поехала к себе, всю дорогу
судорожно сжимая вспотевшей рукой громадный бриллиант, любуясь
радугами, вспыхивающими между пальцев, и совершенно не смотря на боль
в подавленном Котовским теле.
Афанасьев Роман
Зыков Виталий
Володихин Дмитрий
Корнев Павел
Белов Вольф
Лукин Евгений