помню, то и не стоит.
то-то взвоет моя дражайшая... А академия? Как же она без меня? Он сразу
вспомнил: прошлой осенью, стоило ему оказаться в госпитале, его врио
немедленно и необъяснимо ни с какой разумной точки зрения закрыл главный
вход для всех, кроме высшего комсостава, и офицеры, вольнонаемные,
слушатели, адъютанты обязаны были давать здоровенного крюка до маленькой
проходной в правом крыле; лишь пять генералов имели право, неторопливо
перебирая лампасами, будто красноперыми плавниками, шествовать по парадным
ступеням, через мраморный вестибюль, декорированный простершим длань
вперед Лениным, и часовой шалманным шестеркой растворял перед ними тяжкие
двери... И никто не пикнул. Черт, да на кого же опереться-то, если что?
книг. Сколько я из этого читал? Ничего, вот на пенсию выйду... А зачем
тогда, в гроб-то глядя? А, собственно, зачем сейчас? Чему они меня научат?
Поздно теперь! А когда было не поздно? Он прикурил вторую сигарету от
первой, такое с ним бывало редко. В спокойном воздухе плавал волокнистый
дым. Ладно, не стоит об этом. О завтра не стоит, о сегодня не стоит, о
вчера... о вчера - тоже не стоит. Пороемся-ка в позавчера. Память о
счастье дает силы, как ни круги. Пусть счастье ушло - но благодарность-то
осталась. Капитан войск связи Пахарев, участник парада Победы, прошедший
причудливым, как жизнь, зигзагом Сандомир, Померанию, Зееловские высоты,
Прагу и, на сладкое, Цицикар, раненый всего-то трижды, если не считать
царапин, звеня медалями и скрипя сапогами, пригласил на вальс удивительно
красивую девочку в латаном платье и новеньких румынках. "Как тебя зовут,
сильфида?" "Меня зовут Аня. А сильфида - это кто?" "Это ты." Хорошо это
было или плохо? Ведь сколько лет благодарил судьбу! Летишь, куда кривая
вывезет, только через годы и годы понимаешь, к чему оно было тогда... Ах
да, еще война. Там все просто - ложись костьми. Куда стрелять, знаешь, а
коли не знаешь - узнаешь скоро. И ведь воевал-то каких-то четыре года;
всего четыре года войны - и уже тридцать без нее, когда все равно ложись
костьми, но вот куда стрелять - не вдруг сообразишь... Может быть,
никогда. С хрустом таранишь лбом неподатливую массу лет, как "Голубую
линию" таранили, как Днепровский вал, как Одерский рубеж - но по ту
сторону не немцы, а твое собственное будущее, твоих близких будущее.
Разведданных никаких, радиомолчание противник соблюдает виртуозно, ни
перехвата, ни пеленга, и вот прешь вслепую, ломаешь, не подозревая об
этом; может, и строишь, не подозревая, но наверняка больше ломаешь. Как бы
научиться вслепую только строить? Манн, знаешь? Не знаешь... Сервантес?
Гете? Достоевский? Не знаете? Трепачи...
раз, под чуток разведенный спирт, разговорился о смысле культуры с
зампотехом - и через два часа "студер" напоролся на мину. Зампотех погиб,
шофер погиб, а я вот выжил, и даже ногу не оттяпали, хотя явно
собирались... Ладно, не будем философствовать. Возьмем автомат... а лучше
возьмем дивизию - и уж я гарантирую, что вышибу кого угодно откуда угодно.
Балабола этого с телестудии, например, вышибу. Но не так все просто... а я
хочу, чтобы было просто... и все хотят. Ладно, хотеть - полбеды. Быть
уверенным, что все и впрямь просто - вот где беда...
там - там опять, куда кривая вывезет? Уже не меня, черт со мной, старым, -
их? Но кривая-то вывозит криво... А мое ли это дело? Мое дело - жену
любить, детей кормить... а они уже сами пускай едут кривыми, так?
Ответственность... Перед Виктошкой? Перед Анютой? А перед собой? Перед
совестью, перед партбилетом! Вот это помню, это помирать буду - не забуду:
двадцать седьмого сентября сорок первого года, за три дня до прорыва из
окружения, в отсыревшей от бесконечных дождей драной палатке лейтенанту
Пахареву вручили партбилет. И, паля из трофейного "МГ" по отвратительным
мотоциклистам так, что они один за другим, кто в левый кювет, кто в
правый, со скрежетом слетали с оседланной моим отделением лесной дороги, я
чувствовал себя неуязвимым, потому что сердце мне прикрывал партбилет. И
орал, салага, "Да здравствует Сталин!" по праву, потому что три дня назад
политрук выдал мне партбилет. Но ведь не человеку мы присягаем, не имени,
даже не титулу "Генеральный секретарь"... Цели. Совести присягаем.
научили, а веру пропил. А меня учили мыслить? Вся моя философия - делай
дело, а там... Что - там? А там кривя вывезет. Но если мне мешают делать
мое дело?
теперь, когда знаю? Но знания - сверху, по макушке стекают, а в глубине
души - юность, и все залито солнечным светом, кумачом, радостными песнями
и счастьем... Простотой. Ладно, не стоит про позавчера.
нас!.." - возгласил писатель за дверью, и раздался щелчок. Стало тихо.
дверь. Вики в комнате не было. Анна расположилась на диване так, будто
собиралась Пахарева соблазнить.
произнесла она. - Виканьке уже нужен друг, возможно, даже интимный друг -
а не просто танцы и вечеринки. Это должен быть приличный юноша, не
карьерист, но с перспективой. Надо что-то придумать.
Откуда?
из вагона и бодро засеменил к ожидавшим его офицерам - предоставлять руку
для пожатий.
жирненькую свою пятерню, потом поднялся на цыпочки и дружески потрепал
генерала по плечу.
потом сказал: "Всем - день добрый, товарищи офицеры!"
Московского вокзала на север. Вывернули на Литейный мост, кавалькадой
взлетели на вершину его пологой, изящной дуги. Поплыла назад
распластавшаяся в душной сероватой дымке невского утра грузная "Аврора".
Глядя в ее сторону, маршал положил левую ладонь на сгиб правой, а правую,
стиснув кулачок, упруго вскинул в неприличном жесте и, изобразив таким
образом знаменитую пушку, баском сказал: "Бабах!" Эту шутку он отмачивал
здесь, на мосту, всякий раз. Пахарев, сидевший рядом с маршалом на заднем
сиденьи, как всегда, смолчал. Водитель даже не обернулся.
коридорам и похваливал: "Чистота... порядок... узнаю твою руку, Степан
Филимоныч... Это что? А, клубное фойе, запамятовал. Дурацких фотографий ты
тут понавешал. Приборы, приборы, как в музее. Девчат надо вешать,
связисток молоденьких, чтобы икры ядрились! В фойе клуба все должно
радовать глаз..."
приветствии.
хорошеешь. Расцветаешь, как цветочек. Кто ж тебя поливает?
маршальский комплимент и отвечать комплиментом надо! Маршал не хахаль на
танцульках! Да, господа офицеры, - пошутил он и сам заулыбался, показывая,
что гневные реплики были не всерьез, - подраспустили вы своих
секретуток... Так. Стены серые. Женя! Я ли тебя не предупреждал?
товарищ маршал, - немедленно проговорил Пахарев. - Поэтому отложили
решение вопроса до вашего приезда, надеясь посоветоваться непосредственно.
поговорим.
для решения этой важной проблемы.
взглядом. Качнулся с каблука на носок.
Но в армии пустяков нет, Степан Филимоныч. Вот не думал, что мне тебя
этому учить. Все важно! Радары двигать вправо-влево и дурак сумеет. А вот
чтоб каждая мелочь работала на создание благоприятного психологического
климата в коллективе - тут постараться надо, помозговать как следует! И не
пренебрегать мелочами!
страшно злой, и даже не понять, на что. На все. Предел. Терпеть больше не
могу. Работать могу, а терпеть не могу. Давайте работать. Ради бога,
товарищ маршал, давайте работать. А то ведь я такой злой. Спасибо тебе,
злость. Спасибо, парень, который никогда не позвонит Вике, спасибо,
Сертаков Виталий
Русанов Владислав
Грабб Джеф
Василенко Иван
Каргалов Вадим
Шилова Юлия