Чтение 16–й страницы книги ~Право на поединок~

- Досточтимый!.. - фыркнул сегван. - Старая задница Неклюд меня и так знает как облупленного. Прочтут ему твое письмо, еще решит, подменили. Как говорю, так знай себе и царапай!

- Ты можешь вставить нечто известное только тебе и ему, чтобы никто не вообразил, будто тебя или письмо подменили, - упорствовал Эврих. - Ни за что не поверю, что тебе самому не хочется составить письмо, достойное не простого рубаки, но предводителя сотен!

Побагровевшему сегвану определенно хотелось громыхнуть по столу кулаком, но что-то мешало. Наверное, вовремя сказанные слова насчет предводителя сотен.

- Ты своим мечом не копаешь землю под столбики для палаток, - продолжал аррант,Вот и я, обмакивая перо, предпочитаю нарушать чистоту листов чем-то таким, чего мне не придется стыдиться... - И воинственно придвинул чернильницу:

- Так от кого, господин мой, передать Неклюду привет?

- От Гарахара, - несколько оторопело ответил сегван. Он смотрел на сероватый лист, сделанный из расплющенной сердцевины мономатанского камыша, так, словно Эврих собирался вершить над ним колдовские обряды. Возможно даже, до наемника начало медленно доходить, что перед ним сидел совсем не обязательно раб, решивший заработать деньжат и выкупиться из неволи, и не беспортошный бродяга, негодный к более достойному ремеслу. Жизнь уже объяснила Гарахару, что с людьми непонятными и притом не дающими вытирать об себя ноги - лучше считаться...

- Да! - спохватился Эврих. - Прости, почтенный, но мне еще надо бы знать, в какие края и каким способом отправится твое письмо!

Тут уж сегван подозрительно встопорщил жесткие, как щетка, усы:

- Это-то тебе зачем, ты!.. Для кого выпытываешь?..

Эврих спокойно улыбнулся. Причина его спокойствия стояла возле двери и, сложив на груди руки, косилась через плечо на раздраженный голос наемника. На самом деле Эврих полагал, что дружба с трактирным вышибалой являлась не лучшим украшением для ученого, пишущего книгу в Силионскую сокровищницу знаний. Однако бывали моменты, когда тяжелый, точно ладонь, взгляд венна необъяснимым образом успокаивал и утешал...

- Не правда: я ничего не выпытываю, - с достоинством возразил Эврих сегвану. - Просто, если твоему посланию предстоит путешествовать с голубем, я подберу лист наиболее тонкий и легкий. А если морем, не лучше ли употребить плотный пергамент и чернила, презирающие морскую сырость, брызги и даже случайное погружение в воду? Правда, это будет стоить чуть-чуть дороже...

Некоторое время Гарахар остолбенело молчал.

- Вот что, малый... - сказал он затем, и Волкодав расслышал в его голосе даже некоторую нотку почтения. - Ты человек, как видно, в самом деле ученый... Слушай, давай я тебе расскажу, какое у нас вышло дело, а ты уж сам умными словами напишешь?..

Тут разом стукнули о дубовую стойку кружки двоих пришедших по Волкодавову душу, и хозяин сейчас же осведомился:

- Довольны ли желанные гости? Вкусно ли было. пиво, рассыпчато ли печенье?

От венна, присматривавшего краем глаза, не укрылось, как он потел.

- Пивом твоим хоть государя кониса потчуй, - простосердечно ответил младший из "желанных гостей". - И крендельки что надо. Небось, сыр овечий в тесто кладешь?

Моя мама тоже вчера...

Старший ворчливо перебил:

- Вот только охранника ты себе, Стоум, дрянного завел. Сменить надо бы.

Хозяин "Зубатки" начал комкать в ладонях чистый передник. Заступаться за Волкодава и перечить Сонморовым людям у него не было ни малейшей охоты. Но и от обычая отходить не годилось.

- Место у двери принадлежит тому, кто крепче за него бьется, - старательно отводя глаза, произнес он древнюю формулу. - Всякий трактирщик радуется спорам достойных бойцов, стремящихся ему послужить...

Люди за столами согласно зашумели, но не особенно громко. Им и дракой полюбоваться хотелось, и боязно было Сонмора обозлить. Только один, здоровенный усмарь, неистребимо пропахший кислыми кожами, увесисто прихлопнул ладонью:

- Тормар не сам отсюда ушел, и этот, как его, не разговоров слушаться станет!

***

Следом за могучим уемарем подал голос близорукий красильщик.

- А я слышал, - проговорил он тихонько, - у Сонмор велел уважать то, что чтили наши отцы...

- Это кто сказал, мы не чтим? - осердился старший. Он собирался добавить, что, мол, сейчас и почтит Волкодава согласно всем старинним законам, но в это время народ на улице зашумел, приметив что-то даже более интересное, чем в кои веки раз поспорившие вышибалы. Венн оглянулся. Вдоль каменного забора шла Поющий Цветок. На ней по-прежнему красовался наряд уроженки восточного Халисуна, то есть просторная сорочка и широкие шаровары. Только сшитые из обычного льняного полотна, а не пестрые шелковые, как давеча на помосте. А за девушкой, привычно положив руку ей на плечо, шагал незрячий мономатанец. Его одежда тоже мало чем напоминала вчерашнюю, позволявшую любоваться точеным лоснящимся телом. Мягкие башмаки, холщовые штаны, вязаная накидка поверх рубахи... По мнению венна, Нарлак был довольно теплой страной. Уроженца жаркой Мономатаны наверняка донимал холод.

Появление Слепого Убийцы и его прекрасной помощницы вызвало понятное любопытство в народе, и Волкодав не стал исключением. Он даже сказал себе, что, уж верно, нашел бы о чем поговорить с метателем блестящих ножей, если бы только тот захотел с ним познакомиться. Но с какой стати такому знаменитому и славному человеку знакомиться с простым вышибалой?..

Потом Волкодав невольно поискал при нем глазами ножны с несколькими ножами, но не нашел. Это заставило его призадуматься. Он был почему-то уверен, что без оружия слепой не ходил. Но вот где он прятал его?.. Волкодав не единожды служил телохранителем и такую вещь, как припрятанный нож, обычно распознавал с первого взгляда. Бывали, правда, случаи, когда и он чуть было не ошибался. Венн мысленно перебрал их, и то, что он припомнил, его весьма огорчило. Человек, способный так скрыть на себе оружие, чтобы Волкодав не сразу нашел, навевал немалые подозрения. Оставалось предположить, что калека прожил сложную жизнь. И, уж конечно, был далеко не столь беззащитен, как кто-нибудь мог вообразить...

- Пойдем дальше, - негромко сказала своему спутнику Поющий Цветок. - Здесь сейчас драка будет, по-моему.

Она говорила по-халисунски, и Волкодав ее понимал.

Мономатанец отозвался с усмешкой:

- А кто боится драки?

- Я боюсь, - свела темные брови Поющий Цветок.

- Ну да, - хмыкнул он. - Тебя послушать, и как только меня до сих пор не пришибли. Ладно, давай, заходи внутрь. Я есть хочу.

Девушка еще колебалась. Волкодаву очень хотелось, чтобы они зашли, и он с поклоном сказал ей на ее языке:

- Драки не будет, достойная госпожа. Дело в том, что я нанялся хранить здесь порядок, а другим людям это не нравится, вот они и пришли меня выгонять. Тебе и твоему другу поистине ничего не грозит.

- Во имя Лунного Неба!.. - вырвалось у нее. Мономатанец крепкой рукой сжал девичье плечо:

- Слышала?.. Я надеюсь, жареную камбалу здесь подают? Или только зубатку?..

- Подают, мой господин, как же не подают! - вмешался выглянувший Стоум. Он, конечно, тоже боялся назревавшего сражения, но подобного гостя упускать не годилось. - Какую ты предпочитаешь? В сухарях или в тесте? А может, по-сегвански, с луком, в горшочке?.. Моя стряпуха сама с Островов, она знает, как правильно приготовить. Зурия! Зурия, быстро сюда!..

"Умный, как сто человек" хорошо понимал: народ наплюет на любую опасность и даже на гнев Сонмора и валом повалит в трактир, где можно близко рассмотреть знаменитого Слепого Убийцу. А если еще удастся подольститься и уговорить его что-нибудь этакое показать... Стоум даже решил про себя, что в этом случае покормит его даром.

Важная Зурия выплыла из кухни, принеся с собой целое облако запахов. Сложила под передником маленькие пухлые руки и с непроницаемым видом принялась слушать наставления метателя ножей, любившего, как видно, вкусно поесть. Две молодые служанки обносили пивом и закусками стоявший на улице люд. Сонморовы костоломы и те засмотрелись на мономатанца и на какое-то время забыли про Волкодава. Он молча косился на них, потом решил напомнить о себе.

- Высоко ставит меня Ночной Конис, - проворчал он, обращаясь к старшему. - Двоих сразу прислал...

У него дома всегда полагали, что надо сперва сделать дело, а развлекаться - уже потом.

- Это ты сам много о себе понимаешь! - враждебно отрезал кондарец. И кивнул на младшего, сложением и возрастом напоминавшего Тормара:

- Драться будет он! А я - смотреть, чтобы по чести!..

Волкодав понял это так, что подробности изгнания Тормара достигли внимательных ушей и бить его на всякий случай пришли все-таки двое. Только не хотят впрямую о том говорить. Он улыбнулся, показывая выбитый зуб:

- Ну так что? Долго разговоры разговаривать будем?..

Рассерженный кондарец повернулся к нему и сцапал одной рукой за грудки, отводя кулак для удара. Но не ударил. Что-то подхватило его под локоть, и миг спустя он с изумлением обнаружил, что стоит постыдно скрючившись и упирается носом в собственное колено. Которое, кстати, мешает согнуться еще ниже и уберечь левую руку, готовую вот-вот затрещать.

Пока он соображал, что такое случилось и как с этим быть. Волкодав выпустил его и насмешливо проговорил:

- Ты ведь драться, по-моему, не собирался. Кондарец еще не успел толком разогнуться, когда его младший приятель прыгнул к венну без предупреждения, взвившись с места, как кот. Он, наверное, полагал, что преимущество нового охранника состояло в быстроте. Он ведь не слыхал вразумлений Матери Кендарат:

Напавший на мастера кан-киро проигрывает не потому, что напал медленно или неудачно. Просто потому, что напал...

Волкодав себя мастером не числил. И с некоторых пор вообще сомневался, позволено ли было ему прибегать к светлому искусству, дарованному людям во имя Любви. Тем не менее, с рукой Сонморова парня, метко выстрелившей венну в живот, произошло неведомо что. Каким образом возможно заломить кисть, сжатую в увесистую кувалду, осталось совершенно неясным. Однако венн совладал. Прыгнувший кот оказался пойман за хвост. Вынужденный спасать руку, молодой нарлак опрокинулся навзничь и, крутанувшись по полу, как выскользнувший из ладони веник, закатился под ближний стол, прямо под ноги усмарю. Пинать его не стали - все же Сонморов человек! - но встретили хохотом.

Разбуженный Мыш поднял голову, огляделся по сторонам, сладко зевнул и опять спрятал мордочку в крылья.

Старший, покинутый Волкодавом разминать локоть, забыл про собственные болячки и подскочил к обидчику сзади, желая сгрести за шею.

В честном споре вышибал так поступать не годилось.

- Сзади, венн! - закричало сразу несколько голосов. - Оглянись!..

Среди тех, кто пожелал предупредить его, была и Поющий Цветок. Волкодав не стал оборачиваться. Зачем? Намерения противника, оставшегося за спиной, были бледными сполохами красноватого пламени: и не глядя ясно, что затевает. Венн качнулся вперед, чтобы кондарцу пришлось тянуться за ним, а потом вскинул руки и неожиданно осел на колени. Почти тотчас вновь грянул хохот, да такой, что со стенных полиц хлопьями посыпалась сажа. Ибо старший, принужденный к неловкому прыжку, врезался в младшего, как раз встававшего с пола. И, конечно, унес его обратно под стол.

- А еще говорил, драться не собираешься, - покачал головой венн. - У твоего Сонмора все люди такие лживые?..

Старший, чернея, опустил руку к поясным ножнам. Волкодав следил за ним с очень неприятной усмешкой.

Стоум, вернувшийся за стойку, попятился как можно дальше:

- Любезные мои, любезные, только крови ни надо... Только крови не надо, прошу вас!..

- Не будет никакой крови, - пристально глядя на парня, пообещал Волкодав.

Тут вскочил на ноги младший, и они ринулись в битву уже вдвоем. Действовали ребята, ничего не скажешь, согласно. Волкодав отступил чуть в сторону и еще раз призвал к ним милосердие Богини Кан. То есть вмазал крепких ребят друг в дружку и в пол. А потом быстро присел между их головами, держа перепутанные руки и не давая ни приподняться, ни отползти. Старший еще держал нож, но пальцы вывернутой кисти не смогли воспротивиться. Волкодаву даже не потребовалось разжимать их: раскрылись сами. Он просто вынул из ладони красивый резной черенок.

- Таких вышибал вроде вас, - буркнул он, - грех в приличном месте держать.

Которые чуть что на смирных людей ножи достают...

Эврих поднял голову от листа, на котором выводил письмо, и смотрел на Гарахара с плохо скрываемым нетерпением. Наемник до того увлекся схваткой, что остановился на полуслове и, кажется, забыл, о чем вообще шла речь. Поющий Цветок на ухо пересказывала мономатанцу происходившее перед стойкой. Слепой Убийца одобрительно кивал головой. Было слышно, как люди, толпившиеся на улице, требовали новостей у тех, кто сумел всунуть голову в дверь или в окошко. Народ за ближними столами одобрительно гудел, по полу разом прокатилось несколько мелких монет. Не грех и отблагодарить за потеху. Йарра мигом подобрал монетки и припрятал для венна.

Волкодав тем временем поворачивал и рассматривал отобранный нож. Нож был самый настоящий боевой, в добрых полторы пяди длиною. Такое оружие пускать в ход, споря из-за места в трактире, - самое распоследнее дело. Волкодав посчитал, что безнаказанно спускать подобное не годилось, и хотел уже велеть молодцам расстегивать пояса, принимая великое посрамление, - но тут Эврихов сегван неожиданно возмутился:

- Да обман это все! Я обоих в драке видал!.. Этих запросто не сшибешь!..

К нему обернулись, и он с горячностью продолжал:

- Вот так они и заставляют все больше платить! Только вид делают, что будто кулаками машут, а сами сговорятся и...

Это было уже прямое оскорбление, равно задевавшее и венна, и его супротивников.

Первым побуждением Волкодава было. предложить сегвану выйти к стойке и подтвердить сказанное делом, как надлежит воину и мужчине. Однако плох вышибала, затевающий свары с гостями. Да и негоже ввязываться в новое дело, не довершив начатого.

- Сымайте-ка пояса, - сказал он, выпуская Сонморовых громил, ерзавших и кряхтевших на усыпанном соломой полу. Те сразу вскочили. Обоих трясло от ярости и унижения, но делать было нечего. Пришлось расстегивать блестящие пряжки и бросать ремни с ножнами под ноги победителю. Сами потеряли достоинство, сами превратили обычную схватку охранников в настоящую драку. Не на кого пенять.

Венн тем временем соображал, как быть с сегваном, но тут ему на выручку пришел близорукий красильщик. - Я слышал, - проговорил он, обращаясь к наемнику, - у двери трактира может встать любой человек, который того пожелает и сумеет свое желание отстоять. Вот ты кричишь, венн с кем-то сговаривался. Может, тебе на его место охота?

- Или сядь и не возводи напраслину ни на него, ни на великого Сонмора, - добавил усмарь.

Побежденные, злобно проталкивавшиеся к дверям, остановились послушать. Не убегать же, когда речь заходит о чести вождя.

Гарахар посмотрел на арранта, на неоконченное письмо...

- Я тебя подожду, господин мой, - с улыбкой сказал ему Эврих. - Поразмыслю покуда, как лучше изложить твое дело...

Пришлось наемнику перелезать через скамью и идти к стойке. Волкодав бросил за нее отвоеванные пояса и выпрямился навстречу. Меч у сегвана был, конечно, завязан, но молодцы вроде него очень не любят ходить с пустыми руками. Сам привык людей обижать, вот ему и мерещится - сейчас нападут. Волкодав, раздосадованный, что не справился с мономатанцем, живо обшарил его глазами с головы до ног. Наметанный взгляд вмиг отметил высокие, под самое колено, сапоги и чуть-чуть оттопыренное правое голенище. Что у него там? Дубинка?..

Сегван нагнулся, не спуская с него глаз, и вправду сунул пальцы внутрь сапога.

Как и ожидал венн, это оказалась дубинка. Не очень длинная, гладкая, утолщенная кверху, с круглой шишечкой на рукояти, чтобы в драке не выскальзывала из вспотевшей ладони. Подобное оружие в Кондаре почему-то не запрещали носить при себе. Меч завязывай и на луке чтобы никакой тетивы, а дубинку - пожалуйста.

Видно, тех, от кого зависел запрет, ни разу такой штуковиной по головкам не гладили. А трудное это дело, наверное, составить об оружии толковый закон. С одной стороны, в самом деле незачем вроде расхаживать по городским улицам с копьями и мечами. С другой стороны, этак можно дойти до того, чтобы на всякий случай руки вязать. Ибо руки, если поразмыслить, сами по себе оружие хоть куда...

Гарахар перехватил дубинку привычным движением многоопытного бойца, взгляд стал напряженным.

- Спрятал бы ты ее, парень, - предостерег наемника Волкодав. - Сгодится еще!

- Позови свою жену, венн, я ее... - рявкнул в ответ Гарахар. Дубинка, зажатая в крепкой рукву мелькнула вперед, и Волкодав успел по достоинству оценить удар, направленный в горло. Таким ударом, достигни он цели, не то что человеческое тело - стену можно проткнуть... Нет, не стоило Гарахару так бить. И веннских женщин трогал он ох и зря... Волкодав за это разобрался с ним безо всякого кан-киро, обычным боем своего племени. Его движение мало кто успел разглядеть.

Он сделал короткий шаг, левая рука хлестнула наотмашь, разворачиваясь ребром...

Удар перехватил дубинку на середине разгона. Раздался короткий треск, что-то звонко брякнуло в стену позади стойки, мало не сшибив рыбье чучело, висевшее на деревянных гвоздях. Стоум наклонился и изумленно поднял деревянный обрубок. С одного конца гладкий и закругленный, с другого - украшенный веником размозженных волокон. В нем кое-как еще можно было узнать переднюю половину дубинки.

Стойка была у Волкодава слева, вот он и пустил в ход левую руку. Чтобы ненароком кого-нибудь не зашибить.

Наемник, промахнувшийся с ударом, неподвижно смотрел на остатки, задержавшиеся в кулаке. Этого не могло быть, но это случилось, глаза не обманывали его. Живая ладонь разрубила плотное мелкослойное дерево, как гнилушку. Во всяком случае, Гарахару уже казалось, будто Волкодав почти не затратил усилий. Сегван помимо воли задумался, что было бы, шарахни эта пятерня ему, Гарахару, по шее. Или по...

- Сядь! - по-прежнему негромко, но внятно сказал Волкодав. - У тебя письмо лежит недописано!

Стук разбудил Мыша. Сообразив, что пропустил нечто весьма интересное, зверек живо перелетел хозяину на плечо. Встопорщил шерсть и воинственно тявкнул сразу на всех.

Молодые подмастерья, сидевшие рядом с кожевником, одновременно раскрыли рты - требовать продолжения боя. Слишком быстро все кончилось; хотелось любоваться еще. Мудрый усмарь изловчился пнуть под столом сразу обоих. Он-то понимал, что выдержка у венна не беспредельная. И почти вся ушла на то, чтобы не изувечить оскорбителя жен.

Гарахар вернулся на свое место, молча сел и некоторое время смотрел куда-то сквозь Эвриха. Он явно видел перед собой не аррантского умника, а чью-то ладонь, занесенную подобно мечу.

- Позволь, господин, я напомню тебе, на чем мы остановились, - в конце концов осторожно проговорил Эврих. Деяние Волкодава и на него произвело немалое впечатление, но он предпочел не показывать виду. Сперва следовало исполнить работу. И получись за нее плату. Желательно такую, чтобы окупить место за столом и маленькую вывеску на двери. А если вправду хочешь работы, лучше не восторгаться, глядя, как твоего заказчика едва не пришибли.

- "Почтенному Неклюду от Гарахара, пребывающего ныне в славном Кондаре, на постоялом дворе Лумона Заплаты, низкий поклон, - вполголоса перечитал Эврих начало письма. - От тебя давно не было вестей, так что сердце мое полнится беспокойством..."

Было заметно, как постепенно таяло перед глазами сегвана видение беспощадной руки, готовой смахнуть голову с плеч. Арранту пришлось еще дважды читать ему написанное, но вот он окончательно Вспомнил, на котором свете находится, и вновь начал втолковывать Эвриху, какое такое дело было у него к галирадцу Неклюду.

Люди в трактире налегали на сольвеннскую селедку и копченых угрей. Поющий Цветок и Слепой Убийца уплетали из одного горшочка отменную камбалу, благоухавшую луком и душистыми пряностями. Сонморовы посланцы тихо убрались прочь, Стоум же, исполнившись внезапного задора, кликнул слугу. Парень весело вколотил в стену два длинных гвоздя, а потом укрепил на них отнятые пояса. Так в Кондаре принято было обозначать доблесть охранника, не убоявшегося вооруженных врагов. Волкодав поглядывал на работника без большого восторга. Если бы кто спросил его мнения, он бы эти пояса лучше отдал за выкуп. Он видел, как Стоум припрятал оба обломка дубинки. И тот, что улетел за стойку, и рукоять, выброшенную Га-рахаром под стол. Уйдет сегван, и трактирщик чего доброго велит вколотить в стену еще один гвоздь. И будет до хрипоты перечислять видоков, доказывая новым гостям, что деревяшку в самом деле перерубила человеческая рука.

Когда Стоум уже закрывал двери, Эврих отозвал Волкодава в сторонку. - Я тебе хочу рассказать... - начал он с такими видом, словно собирался поведать о кончине всеми любимого родственника. - Ты понимаешь, наемный писец не должен кому-либо раскрывать содержание посланий, прошедших через его руки...

- Ну и не раскрывай, - сказал венн.

- Нет, я должен, ибо тут случай особого рода. Знаешь, о чем писал в Галирад тот сегван, которому ты дубинку сломал? Он спрашивал какого-то Неклюда, куда запропастился их общий приятель Зубарь и еще пятеро, которым уже давно следовало бы здесь объявиться.

- Так...

- Я немного разговорил сегвана и узнал, что они собирались вместе дождаться некоего Астамера и на его корабле отправиться за море, в Тин-Вилену. Оттуда якобы приезжал воинствующий жрец Близнецов и показывал непобедимые боевые приемы. Вот они и надумали ехать к "полосатым" на службу...

Опять Тин-Вилена, закрывая за ним дверь, повторил про себя Волкодав. Опять этот таинственный Наставник. Жалко, что мы с Эврихом поедем совсем в другую сторону и не заглянем туда. А то я не отказался бы. посмотреть на опозорившего Искусство.

Да правит миром Любовь... Кто, интересно бы знать, учит, вернее, недоучивает кан-киро, даже не пробуя изменить души людей?.. Воинствующий жрец, в полной мере постигший дар Богини, уже не остался бы воинствующим жрецом... Или я чего-то не понимаю?.. Самому-то мне сколько пыталась Мать Кендарат дать эту Любовь, а я? Я хоть чуточку изменился?.. То-то она от меня потом отказываться собиралась...

Еще два дня все повторялось, как в первый. Разнилась только внешность Сонморовых людей, являвшихся искоренять из "Зубатки" не в меру наглого венна. Первый был уроженец Саккарема, до того рослый, могучий и жирный, что его без большого труда удалось бы разделить на двух с лишком Волкодавов. Или на трех Эврихов. От этого человека Стоумова харчевня претерпела некоторый ущерб. При всей своей толщине саккаремец оказался гибок и очень увертлив, но телесная тяжесть брала свое: сокрушительный прыжок, слегка подправленный Волкодавом, унес его прямо на стол, и Божья Ладонь разлетелась в мелкие щепы, не сколотишь обратно. Пояс саккаремца мог бы широким кольцом обхватить и два добытых прежде него, и сломанную дубинку. Толстяк поднялся с пола, запыхтел и, не поднимая глаз, взялся за пряжку ремня. Пряжки в его стране носили большущие, величиной с блюдце.

Начищенная кружевная медь являла Древо Миров и рогатых оленей, пасущихся в его кроне.

- Зачем? - спросил Волкодав. - Ты за оружие не хватался, правил не преступал...

Добрых бойцов У нас не бесчестят...

Саккаремец почти с признательностью посмотрел на него и поспешил вон. На улице его встретили восторгами. Позже Йарра рассказал Волкодаву, что, переживать за Киринаха - так звали саккаремца - явилась половина Середки. Кончанские любили парня за добрый бесхитростный нрав и за то, что на ярмарках он неизменно поднимал самую тяжелую гирю, а с полученных денег кормил сладостями уличную мелкоту. Хорошо, сказал Йарра, что Волкодав не стал позорить такого славного малого. Венн только пожал плечами в ответ. Он оставил Киринаха при поясе за честный бой, а не ради чьей-то любви.

Второй его противник, наоборот, оказался невелик ростом, но зато на диво проворен. Такие, как он, умеют взбежать по отвесной стене и перевернуться через голову, оказываясь за спиной у соперника. "Если ты меньше ростом, - наставляла когда-то Мать Кендарат, - это твое преимущество. Если ты выше - это опять преимущество. Надо только уметь им воспользоваться..." Волкодав и воспользовался. Коротышка на самом деле был гораздо опасней добродушного толстяка саккаремца. Незачем подпускать его к себе вплотную ни с кулаком, ни с цепко растопыренными пальцами, способными выдрать клок одежды с кожей и мясом.

Это не Гарахар с его дубинкой, назначенной пугать непривычных к оружию мастеровых. Это настоящий боец. Волкодав не стал состязаться с ним в быстроте.

Он трижды провел его мимо себя приемом, называвшимся "горная ель сбрасывает с веток снег и вновь выпрямляется". После третьего раза народ стал хохотать, а нарлак, успевший собрать на одежду и волосы половину соломы с половиц, сообразил, что ничего путного не добьется, и рванулся за дверь, плюясь, точно рассерженный кот. Его проводили шутливыми приглашениями заглядывать снова.

Состоятельные гости "Зубатки", доселе предпочитавшие тихие угловые столы, начали садиться ближе к стойке. Стоум решил не упускать выгоду и стал заламывать дороже с тех, кто желал наблюдать споры вышибал с удобного места. Он был по-прежнему убежден, что трактир вот-вот подпалят, но покамест дела шли бойчее некуда. Слухи о происходившем в "Зубатке" были на устах у всего города, и посетители валили валом. Одних занимало, кто и когда наконец совладает с удачливым венном. Другие глазели на Слепого Убийцу, исправно вкушавшего камбалу, приготовленную Зурией.

Третьи просто не хотели ударить лицом в грязь перед соседями: как самим не посмотреть, про что все говорят!..

На седьмой вечер службы Волкодав отказался остаться в закрытом на ночь трактире.

Стоум оглядел родные стены так, словно они должны были вот-вот обрушиться, и завел привычную песню:

- Погубят, виноват будешь... Из-за тебя все.

- Кому ты нужен, еще тебя жечь! - сказал Волкодав. - А боишься, сторожа на ночь найми, денег у тебя хватит. Или мне плати вдвое против дневного!

Сам он верил в то же, во что и все. Была охота Сонмору выставлять себя на посмешище: не одолел в честном соперничестве, расплатился трусливо, исподтишка!.. Может, вправду станут крепче бояться. Но вот уважать, как теперь...

Люди за столами в трактире говорили об этом в открытую, ибо каждый гадал, как теперь поведет себя ночной конис Кондара. Честь для нынешнего Сонмора была не пустой звук, и все это знали.

Было видно, как схлестнулись в душе сольвенна скупость и страх... После недолгой борьбы победила скупость.

- Ладно, ступай!.. - сказал он с таким видом, будто делал Волкодаву большое благодеяние. - Но если все-таки... Если мою "Зубатку"...

- Ну и будешь сам виноват, - проворчал венн. - Не жадничай.

Стоум воздел руки и горестно вопросил сольвеннского Бога-Змея, дарующего тяжесть кубышке, за что Он послал ему подобное наказание. Однако оплатить строптивому вышибале ночное бдение не предложил, и Волкодав с Эврихом отправились через весь город в "Нардарский лаур". Там ждали их Сигина и Рейтамира; женщины пока еще толком не огляделись в Кондаре, не говоря уж про то, чтобы как-то устроиться и начать жить. Сидя в маленькой деревне, легко рассуждать о большом городе и о том, как любой пришлый человек может запросто подыскать в нем кров и занятие.

Когда доходит до дела, все почему-то оказывается гораздо сложнее, чем представлялось. Волкодав временами думал об этом, приглядывая за порядком в "Зубатке". Ну, заработают они с Эврихом денег, договорятся с каким-нибудь мореходом, купят место на корабле... По-видимому, то, что платить придется за четверых, можно было считать делом решенным. Не бросать же на добрых людей слабоумную старую женщину и молодуху, отжененную от мужа?.. Притом не без их помощи отжененную?..

Что касается Рейтамиры, Волкодав вообще был убежден, что Эвриха вынудят покинуть ее только безвыходные обстоятельства. Молодой аррант не пытался обнимать песенницу (и рад был бы, да вот ответная склонность...), но все видели, с каким лицом он желал ей доброго утра. Он и теперь нес ей в опрятном лубяном туесочке горсть халисунских орехов, вываренных в меду. Ловкое перо, умевшее складно приставлять друг к дружке вежливые слова, целый день трудилось без устали и принесло денежку. Купить лютню еще не хватало, но отчего не побаловать сироту?..

- Ну кто бы мог подумать, - рассуждал между тем Эврих, - на какую чепуху судьба однажды заставит употребить священный дар письменности!.. Ты, может быть, обратил внимание на тех двоих, отца и сына с северных выселок?.. Уж верно, ты отличил их по запаху, когда они мимо тебя проходили. Такие, сколько ни мойся, все равно благоухают скотным двором. Ты представляешь, я тратил чудесные несмываемые чернила, нанося на берестяные квадратики клички каких-то свиней!..

"Лакомка" и "Пегое Рыльце"!.. Те двое от кого-то услышали, будто я красиво пишу, и решили сделать таблички на дверках загонов, в которых они держат породистых маток. При том что ни тот ни другой не умеют читать!..

- Может, свиньи умеют?.. - шагая по узкой улице, спросил Волкодав. Эврих издал такой стон, что венн сразу пожалел о сказанном. Не выучился шутить, лучше и не пытайся. Он спросил:

- Деньги-то они тебе заплатили?

- А как же, заплатили, - ответил аррант. - Очень даже хорошо заплатили...

- Ну и радуйся, - проворчал Волкодав. Эврих только руками всплеснул, поражаясь его равнодушию.

- Ну вот скажи мне, друг варвар, почему просвещенные люди, умственный цвет своего народа... Я не про себя говорю! - добавил он раздраженно, заметив усмешку покосившегося венна. - Почему, я спрашиваю, замечательные мудрецы всегда живут в нищете? И вынуждены идти на поклон к тем, кто не пригоден ни к чему более возвышенному, кроме как рыться в вонючем навозе? А?..

Волкодав поинтересовался:

- А твои мудрецы свинину едят?..

В это время года в Галираде и в веннских лесах царили очень светлые ночи.

Сверкающая колесница Бога Солнца скользила за самым земным краем, почти не заглядывая в Исподний Мир. Так близко от окоема носили ее крылатые кони, что отблеск лучистого золотого щита проникал в небо, гоня прочь темноту... А если верить сегванам, у них на Островах в эту пору солнце не садилось совсем. Так и гуляло кругами, то поднимаясь повыше, то опускаясь к самому горизонту... Здесь, в Кондаре, людям не было даровано полуночного света. Над морем догорали лиловые сумерки, понемногу становилось темно.

Когда-то давно, еще на каторге, один ученый мономатанец объяснил Серому Псу, почему так получается. Он рассказывал, поворачивая маленький камень вокруг большого, и, наверное, своя правда в его объяснении имелась. Однако венн не обнаружил в нем тайны и красоты, и оно ему не понравилось.

Вот Тилорн - тот умел говорить как-то так что хотелось верить ему. Верить - и расспрашивать дальше...

Волкодав нахмурился и вздохнул, шагая вперед. Они еще толком не успели удалиться от Врат, а он уже мучительно скучал по друзьям, оставшимся в Беловодье.

Нехорошо.

Богатые дома в Кондаре были сплошь каменные, под чешуйчатыми крышами из глиняной черепицы. При мысли о том, чтобы поселиться где-нибудь здесь. Волкодава брала жуть. Каким образом люди умудрялись спокойно спать и хорошо себя чувствовать в подобных жилищах, он искренне не понимал. Дома попроще хотя и стояли на каменных подклетах, жилые срубы в них были все-таки деревянные. То есть, по мнению венна, пригодные для обитания. Другое дело, разросшемуся городу становилось все тесней в кольце защитной стены, и дома вытягивались вверх, точно хилые деревья в слишком густом лесу, стискивая и без того узкие улицы. Над головой Меркла полоска вечернего неба, лабиринт каменных переулков все больше напоминал Волкодаву пещерные переходы. Ему это не нравилось. Темнота его, обладавшего ночным зрением, не смущала, но чего хорошего можно ждать от подземелий?..

- А чернила!.. - продолжал плакаться Эврих. - Ты помнишь, сколько бился над ними Тилорн? Он ведь замучил гончара Козину, пока тот сделал ему светильник с длинными трубками для сжигания масла. Он поссорился с Сиривульдом, внуком старшины рыбаков, потому что тот все не мог сварить ему достаточно светлого и прозрачного клея. А помнишь, как он подбирал масло, дающее самую тонкую и чистую сажу?..

Венн невольно улыбнулся. Купец Гзель, обладатель всяких иноземных диковин, в конце концов перестал пускать настырного ученого на порог и даже пригрозил спустить на него злую собаку. Тилорн, ничуть не испугавшись, назавтра пришел к нему с Волкодавом. Кажется, именно в тот день он и добыл у Гзеля то, что ему требовалось. Душистое масли, предназначенное для девичьих притираний, целую седмицу потом горело в маленьком светильничке, утопленном в корыто с водой.

Тилорн, по обыкновению, с головой ушел в опыты и в ужасе спохватился, только когда запах благовоний успел пропитать весь дом и спастись от него стало решительно невозможно. Потом заморские ароматы смешались с благоуханием всевозможных клеев, опять-таки приносимых Тилорном для испытания. Сначала появился шубный, вываренный из кож, затем костный и рыбий...

Волкодав улыбнулся опять, сообразив, что Эврих соскучился по Тилорну, Вароху и Ниилит ничуть не меньше его.

- В Четырех Дубах я только-только развел новую палочку, чтобы записать рассказы Рейтамиры, - жаловался аррант. - Тут же врываются какие-то незаконнорожденные, которых следовало бы отвести на рабский торг и там обменять на мешок коровьих лепешек... предварительно оскопив... и разливают по полу драгоценную жидкость, способную запечатлеть столько премудрости, что их жалкие умишки лопнули бы, вздумай они постигнуть десятую ее часть!.. Нет, право, стоило бы снять шкуры с обоих и растянуть на полу, дабы человек, приготовивший эти чернила, мог вытереть ноги... И вот сегодня являются двоюродные братья этих безмозглых, и я трачу божественную кровь учености на таблички с именами свиней! И почему каждому недоумку, обзаведшемуся деньгами, непременно охота, чтобы его никчемная записка была начертана самыми лучшими чернилами и на самых лучших листах?.. Один мне прямо сказал: сделай, как для такого-то, только еще лучше! Я заплачу!.. Да всякий раз требуют, чтобы я растворил в чернильнице свежих чернил, а потом вылил остаток!..