благодетелем человечества - вот мое великое стремление. Вам этого не
понять, Штилике, у вас иное честолюбие. Вы довольствуетесь
благоустройством глухих уголков вселенной, мне этого мало. Плевать я хотел
на Ниобею, на ее ничтожных каннибалов. Но она может стать плацдармом для
прыжка вперед всего человечества! Хотите знать? Я первый, когда еще не
знали о богатствах здешних недр, предугадал грядущее их значение. Я не был
послан сюда в случайную командировку, как вы, я стремился сюда, я
требовал, чтобы меня сюда направили, я доказывал, что только я, один я,
лучше всех я гожусь для освоения Ниобеи. Доказал, освоил!.. Ваш запрет -
не только конец моей служебной карьеры, это выстрел в мое сердце,
растоптанная моя душа!..
понимаете, какая потеря для Земли отказ от этой планеты?
спокойствие, но спокойствия не было. Почти с болью я понимал, как много
правды в каждом слове Барнхауза, и отвергать ее я не мог, ибо правда
неотвергаема. Но была и другая правда, более высокая. Так странно
сложились обстоятельства, что две правды родились одновременно из одного
события, как естественные его следствия, и одна противоборствовала с
другой. Я противопоставил более высокую, сильнейшую правду правде
слабейшей.
благоденствии человечества, справедливо. И ваше честолюбивое стремление
помочь этому благоденствию вызывает уважение. Можете мне поверить, это
искренне. Но какую цену заплатить за поспешно создаваемое благоденствие,
за лихорадочно ускоряемый промышленный переворот? Гибель маленького народа
- вот цена. Слишком высокая, безжалостно высокая цена, Питер Барнхауз.
воскликнул:
говорить об уничтожении этого народа? Не я, во всяком случае. Не Виккерс.
Переместить нибов из одного места обитания в другое место - и исчерпана
проблема. И там, в заповеднике, подальше от промышленных разработок,
создадим им такие условия жизни, о которых им самим и не мечталось.
Расцвет, а не уничтожение - вот что мы предлагаем!
скверные дела, Барнхауз. Общество нибов на краю существования. Их так
мало, что еще какие-то небольшие потери - а потери неизбежны при любом
переселении, - и кончено, популяция покатится неудержимо вниз. Помните,
как на Земле погибали животные? Не надо было всех перелавливать и
перестреливать. Довели до какого-то количества, ниже жизнеспособного
минимума, и железные законы вырождения сами довершили остальное. Раньше мы
этого не понимали, теперь знаем и понимаем. Барнхауз! Вы служите
человечеству, создавая для людей еще неведомые технические
усовершенствования, предоставляя им еще неиспробованные бытовые удобства.
Но человеку свойственно щадить другие живые существа, поступаться ради их
благополучия, ради их жизни собственными удобствами и достатком. Я тоже
служу человечеству, Барнхауз. Самому высокому, что есть в человеке, -
человечности. И пока я имею хоть немного власти, оттеснения в резервации
несчастного народа Ниобеи не будет!
слишком много нервов потратил на наш спор. Лицо его исказила
страдальческая гримаса, он вытирал ладонью слезы, тоненько всхлипывал.
Всего я мог ожидать от него в тот момент - и грубой брани, и оскорблений,
даже рукоприкладства, - только не слез. Я молча глядел, не зная, что
сказать и надо ли что-нибудь говорить.
Поговорили... Простите меня, Штилике... Не сдержался. Больше не будет.
не взглянув на меня. Вместо мелодичного и нежного пения ее колокольчики
издавали гневный перезвон. Агнесса, конечно, опять слышала все, что мы
говорили.
распускаться! И перед кем? Возьмите себя немедленно в руки! Вам надо лечь
в постель, принять лекарства...
среднего роста", как его иронически именовал Раздорин, выглядел очень
плохо. И хотя я знал, что ни при каких обстоятельствах не уступлю
настояниям Барнхауза, мне стало жаль его - и оттого, что он встретился с
моим категорическим противодействием, и оттого, что таким растерянным и
подавленным его увидела красивая и недобрая помощница. Он заслуживал
лучшей участи, чем столкнуться со мной, так я почувствовал тогда, так
чувствую и теперь.
Агнесса, прошу вас...
настроенная секретарша успокаиваться не желала.
палили меня. Она взмахнула головой, колокольцы залились тонким негодующим
звоном. - Так жалко держать себя! И перед кем, снова спрашиваю? Перед
сухим чинушей, перед бездушным космическим бюрократом, перед высокомерным
вельможей, которому плевать на наши труды, наши усилия, наши великие цели,
наши радостные мечты! Вот перед кем вы потеряли лицо, Питер, никогда не
прощу вам! И еще добавлю, последнее, самое страшное - перед убийцей нашего
друга!
последним обвинением. Я с трудом выговорил:
иначе, как зловещим.
надейтесь! Только что сообщили из больницы, что жизни Ирине Миядзимо
осталось час или два.
перед разговором с Барнхаузом.
закончен. Питер, скажите господину уполномоченному о депеше, которую я
сегодня утром отправила на Землю.
чертовски красноречива, не только яростна в своих симпатиях и антипатиях,
но при всей страстности характера гораздо организованней Барнхауза. Еще до
того, как она заговорила от имени их обоих, я понял, что Питера Барнхауза
и Агнессу Плавицкую объединяют не одни лишь служебные связи.
победителем, а никакой он пока не победитель. Я сделаю то, на что вы не
решаетесь. Мы, Штилике, - она подчеркнула голосом это "мы", и громкий
перезвон колокольцев утвердил ее слова, - сегодня отправили рапорт на
Землю с требованием лишить вас всех полномочий и отозвать с Ниобеи. Можете
быть уверены, ваши действия охарактеризованы со всей объективностью как
недопустимые, вредные и противоречащие всем программам освоения Ниобеи.
был безгласен, растерянно опустив голову. Все-таки тяжко мужчине
показывать другому мужчине, что он попал под женский каблук. Я сказал
сколько мог спокойней:
Было бы поменьше социальной философии в нашем споре и побольше
организационных проблем. Скажу от души: желаю вам полного неуспеха в ваших
просьбах к Земле. И, в отличие от вас, не буду скрывать, что сегодня же
тоже направлю на Землю депешу, где изложу свое понимание дел на Ниобее.
слабей своего знаменитого деда, о котором сегодня столько вспоминалось.
Энергия и деловитость в крови у Барнхаузов, я это учитываю. Даже вашего
удаления не попрошу, Агнесса, хотя и мог бы, причин для этого достаточно!
что прилетевший Джозеф Виккерс. Я считал нужным вас встретить и
предупредить. Конечно, если вы пожелаете...
предупреждение.
что общего языка с Барнхаузом не нашел, и попросил для себя чрезвычайных
полномочий. Вспомнив, как Барнхауз издевался над старинным званием
"чрезвычайный и полномочный посол", я пожал плечами. В старых речениях,
даже на слух странных, было много пригодного и для нашего времени. После
этого я вернулся в гостиницу и, не зажигая света, сел в кресло. Мысли свои
следовало привести в порядок.