перешла в горэкскурсбюро... Дырл-дырл-дырл... В КБ ужасно осточертело...
Дырл-дырл-дырл... Ей обещают зарубежные маршруты... Дырл-дырл-дырл... Надо
серьезно готовиться... Дырл-дырл-дырл... Попробуем остаться друзьями...
Дырл-дырл-дырл... А ты - как будто бы постарел... Дырл-дырл-дырл...
Побледнел и даже осунулся... Дырл-дырл-дырл... Наверное, сильно
переживаешь?.. Дырл-дырл-дырл... Ты все-таки не переживай...
Дырл-дырл-дырл... Теперь уже ничего не изменишь... Дырл-дырл-дырл...
Обязательно позвони мне на днях... Дырл-дырл-дырл... Мы ошиблись, и надо
вместе исправить... Дырл-дырл-дырл... Вот тебе мой телефон...
Дырл-дырл-дырл... Только не потеряй бумажку...
солнце, сквозившее меж серебряных куполов. Каждый мужчина, прощаясь,
галантно целовал руку сеньоре Валентине и произносил звучный, раскатистый,
но непонятный комплимент. Валентина сияла. Закуривший шофер перебирал ее
всю опытным долгим взглядом. Чувствовалось, что - уже годится.
закрыть себя глухой боевой стойкой. Правда, стойка была хреновая: под
глазом у него размякал чудесный фиолетовый синяк, ободранная щека была
заклеена пластырем, а правая - ударная - рука висела на бинтах в муфте.
между ними, уже толкала Игнациуса в плечо:
как стрела, ледяному, заснеженному проспекту. Шелестели пустые автобусы,
пролетая к метро. Комковатые тени пересекали тротуар. Ветер сдувал с крыш
метельные загнутые хвосты. Я больше не могу, думал он, трогая пылающий
лоб. Я даже не уверен, что люблю ее. Я боюсь уйти в Ойкумену и боюсь
оставаться здесь. Я не могу. Я потерял все, что у меня было. Это слишком
много для одного человека. Нельзя жертвовать сразу всем. Кольцо Мариколя
оберегает мою жизнь, но не мою судьбу. Я теперь никто. Интересно, если я
выброшусь с десятого этажа, оно спасет меня? Он знал, что не выбросится.
Вечер полосовал лицо хрупкой морозной пылью. Ужасно болела голова. Два
чуждых друг другу времени сталкивались в нем и раздирали сознание,
перемешивая мир, как в калейдоскопе. Путались причины и следствия, события
сплетались в бессмысленный клубок, где невозможно было понять, что
происходило раньше, а что - теперь.
сгреб целых шесть штук и начал жевать, мучительно наслаждаясь сладким
песочным тестом.
пухлые белые ладони на животе. - Конечно, звучит это предельно
фантастически, но кое о чем мне намекнул Федя Грун перед тем, как
исчезнуть, правда, самые крохи - так ведь я ученый, я привык создавать
целостную картину по отдельным разрозненным фактам. Скажите, Саша, вы его
там случайно не видели? Нет? Очень странно. По законам невероятных
совпадений, вы должны были обязательно столкнуться с ним. Причем, в самый
кульминационный момент. Это было бы очень логично. А природа любит
внезапную логику. Сколько это субъективно продолжалось?
Игнациус.
в полторы сотни раз. Очевидный хроноклазм. И у вас нет провалов в памяти?
Вы отчетливо помните всю цепь событий? Да, это не артефакт, не рыбий
ложный мир, создаваемый больным воображением. За шесть дней беспамятства
вас бы несомненно задержали. - Он откинулся в тень из круга настольной
лампы. - Отдыхайте, Саша, вы совершенно измучены. А кольцо Мариколя у вас
с собой? Любопытное колечко, на вид самое обыкновенное... - Созоев
чуть-чуть помолчал. - Знаете, Саша, я не пытаюсь дать Ойкумене какое-либо
рационалистическое обоснование. Вероятно, оно и не требуется. Тут,
разумеется, можно выдвинуть ряд красивых гипотез - к сожалению, чисто
умозрительных, - можно построить великолепную теоретическую конструкцию о
взаимном балансировании миров на весах Времени или о Вселенной, вывернутой
наизнанку, где само Время незыблемо, а Пространство имеет вектор движения,
прокалывающий его... Я не стану этого делать. Я скажу вам другое. - Он,
еще больше откидываясь, восторженно всплеснул руками. - Я вам завидую,
Саша! Нет-нет, не перебивайте! Я, конечно, величина в нашей области, у
меня есть несколько интересных работ, моя монография переведена на девять
языков и готовится второе издание, на меня ссылаются, меня постоянно
цитируют... Если честно, то - ерунда все это... Труд, труд и труд.
Ежедневный труд. Железная самодисциплина... Я бы все отдал, лишь бы рядом
сейчас была не Мара, а совсем иная женщина. Иная, забытая, запрещенная к
воспоминаниям... Человек не может без любви. Отверженность - это удел
гигантов. А я не гигант, Саша. И вы тоже не гигант. Я говорю это вам
совершенно искренне и определенно...
что-то невидимое.
Я сейчас вернусь домой и окажется, что меня выселили, как тунеядца. Или
старуха уехала в деревню и заколотила квартиру. Или сгорел весь этот
проклятый дом. У меня нет денег, я два дня ничего не ел. Кроме куры,
которая до сих пор шевелится...
завтра что-нибудь придумаем вместе.
душная дьявольская тишина. Страшно пялились окна. Паутинные шорохи летали
по кабинету. С другого конца земли доносились невнятные пререкающиеся
голоса. Передвинули мебель. Свалилось что-то громоздкое. Конечно, было
неудобно ночевать здесь. Но куда еще идти? Игнациус не мог пошевелиться.
Лампа выхватывала открытую книгу и ворсистый малиновый полукруг на ковре.
Глухо били часы. Наверное, в Ойкумене. Очень тонко пищала кровь, стиснутая
в висках. Опять передвинули мебель. Жизнь иссякала. Хотелось проснуться и
чтобы все стало, как раньше. Изменить ничего уже было нельзя. Сдавленный
протяжный хрип, как питон, выполз из мрака. Он тянулся без конца, на одной
нечеловеческой дикой ноте, и в нем была боль, которая отделяет душу от
тела. Комната вдруг опрокинулась. Игнациус слепо шарил по обоям в
коридоре. Где тут у них выключатель?.. Ни черта не видно!.. Что за
дурацкая привычка гасить свет?!. Ба-бах! - ударила случайная дверь. Была
спальня, и была разоренная пустая кровать, и валялась у входа заломленная
подушка, и был опрокинутый таз, и чернилами растекались две лужи, сплетая
щупальца, и махровое полотенце свисало с обвода стола, и смертельно разило
лекарствами, и торчали из кресла-качалки венозные босые ноги, и Созоев
опять прижимал ладони к груди, и рубашка на нем была напрочь расстегнута,
и отставшая прядь волос приклеилась у него на лбу.
последнее время...
просияли. Игнациус даже не понял, что она сделала: что-то очень короткое,
какой-то неуловимый жест - но он сразу же вдруг очутился в прихожей, а
затем на лестнице, держа в охапке свое пальто.
отпускала его. Скрипел оседающий под ногами снег. Черный купол в пожаре
звезд медленно поворачивался над ребристыми крышами. Впереди была
набережная незнакомой реки: гранитные столбики в шапках, оснеженная вязь
перил между ними, а на другом, приземистом, берегу - убогие, занесенные по
самый шифер, дощатые длинные бараки. Наверное, склады. Скукой и
запустением веяло от них.
было начертано на ней.
кармана номер, который дала ему сеньора Валентина. К счастью, бумажка не
потерялась.
процедил Игнациус.
сияние озарило снег. До мельчайших подробностей проступили - трещинки на
стенах, белое нутро сугробов, подагрические деревья в саду.
Роллинс Джеймс
Березин Федор
Круз Андрей
Прозоров Александр
Прозоров Александр
Посняков Андрей