прочим чудесам синтеза, будь они неладны... Он думал о чем попало, но он
ничего не мог сделать.
от преувеличенно-участливого обращения Патрика. Самое страшное, что ничего
нельзя сделать. Что со стороны это должно выглядеть, мягко выражаясь,
странно. А зачем, собственно, выражаться мягко? Это выглядит попросту
однозначно. Испуганный наблюдатель в растерзанном виде прилетает в чужом
флаере и заявляет о гибели товарища. А товарищ, оказывается, был жив.
Товарищ, оказывается, погиб уже после, когда испуганный наблюдатель удирал
на его флаере. Но он же был раздавлен насмерть, в десятый раз повторял про
себя Роберт. А может быть, это был просто бред? Может быть, я перепугался
до бреда? Никогда не слыхал о таких вещах. Но ведь и о том, что случилось
- если это случилось, - я тоже никогда не слыхал. Ну и пусть, в отчаянии
подумал он. Пусть не верят. Танюшка поверит. Только бы она поверила! А им
все равно, они о Камилле забыли сразу. Они будут вспоминать о нем, только
когда будут видеть меня. И будут смотреть на меня своими теоретическими
глазами, и анализировать, и сопоставлять, и взвешивать. И строить наименее
противоречивые гипотезы, и только правды они никогда не узнают... И я тоже
никогда не узнаю правды.
футляры в плоский картонный ящик, и тут с севера донесся гулкий хлопок,
словно в огромном пустом зале лопнул воздушный шарик. Обернувшись, Роберт
увидел, как на аспидно-черном фоне Волны встает длинный белый факел.
Горела "харибда". Сейчас же внизу смолкли голоса, взвыл и заглох
работавший вхолостую мотор вертолета. Наверное, все там прислушивались и
смотрели на север. Роберт еще не понял, что произошло, когда затряслось,
задребезжало и из-под башни, подминая уцелевшие пальмы, поползла резервная
"харибда", задирая на ходу раструб поглотителя. На открытом месте она
взревела так, что заложило уши, и покатилась на север затыкать прорыв,
окутавшись облаком рыжей пыли.
базальт избыток энергии из емкостей, и Роберт уже нагнулся за картонным
ящиком, но тут у подножья черной стены что-то ярко вспыхнуло, взлетел веер
разноцветного пламени, и еще один столб белого дыма, наливаясь и густея на
глазах, потянулся к небу. Докатился новый хлопок. Внизу дружно закричали,
и Роберт сразу увидел далеко к востоку еще несколько факелов. "Харибды"
вспыхивали одна за другой, и через минуту тысячекилометровая стена Волны,
напоминавшая теперь классную доску, исчерченную мелом, качнулась и
поползла вперед, выбрасывая перед собой в степь черные вспухающие кляксы.
Роберт с трудом глотнул пересохшим горлом и, подхватив ящик, побежал вниз
по лестнице.
к груди пачку коробок с пленкой. Гасан Али-Заде и Карл Гофман со
сверхъестественной скоростью волокли к выходу громоздкий саркофаг
лабораторного хемостазера - их словно ветром несло. Кто-то звал: "Идите
сюда! Не могу я один! Гасан!.." В вестибюле зазвенело разбитое стекло.
Зафыркали моторы на площади. В диспетчерской, топча разбросанные карты и
бумаги, прыгал перед экраном Пагава и нетерпеливо кричал: "Почему не
слышишь? "Харибды" горят! Горят "харибды", говорю! Волна пошла! Ничего,
понимаешь, не слышу!.. Этьен! Если понял, кивни!.."
вестибюль. Позади кто-то, шумно дыша, грохотал по ступенькам. Вестибюль
был усеян оберточной бумагой и обломками какого-то прибора. Дверь из
небьющегося стекла была расколота вдоль. Роберт боком протиснулся на
крыльцо и остановился. Он увидел, как один за другим уходят в небо битком
набитые птерокары. Он увидел, как Маляев, молча, с каменным лицом,
впихивает в последний птерокар девушек-лаборанток. Он увидел, как Гасан и
Карл, разевая от натуги рты, пытаются закинуть свой саркофаг в дверцу
вертолета, а кто-то изнутри старается им помочь, и каждый раз саркофаг
бьет его по пальцам. Он увидел Патрика, совершенно спокойного, сонного
Патрика, прислонившегося спиной к заднему фонарю вертолета с видом
сосредоточенным и задумчивым. А повернув голову, он увидел чуть ли не над
собой угольно-черную стену Волны, бархатным занавесом закрывающую небо.
Опомнитесь! Немедленно бросьте этот гроб!
вертолет немедленно! Не видите, да? Я кому говорю, Скляров! Патрик,
заснул?!
навалившись, захлопнул дверцу птерокара и замахал руками. Птерокар
растопырил крылья, тяжело подпрыгнул и, перекосившись на борт, ушел за
крыши. Из вертолета летели ящики. Кто-то вопил плачущим голосом: "Не дам,
Шота Петрович! Это я им не дам!.." - "Дашь, голубчик! - ревел Пагава. -
Еще как дашь!" К Пагаве подбежал Маляев, крича что-то и указывая на небо.
Роберт поднял глаза. Маленький вертолет-наводчик, утыканный, как еж,
антеннами, с ужасным воем перегретого двигателя пронесся над площадью и,
быстро уменьшаясь, умчался на юг. Пагава воздел над головой стиснутые
кулаки:
Остановить его!
тяжелый картонный ящик. У него было такое впечатление, будто он в кино.
Вот разгружают вертолет. То есть попросту вываливают из него все, что
попадает под руку. Вертолет действительно перегружен - это видно по
просевшим шасси. Рядом с вертолетом толкутся. Сначала толклись с криками,
теперь замолчали. Гасан сосет косточки на пальцах - наверное, ободрался.
Патрик, кажется, совсем заснул. Нашел время и, главное, место!.. Карл
Гофман, человек педантичный (то, что называется "вдумчивый и осторожный
ученый"), подхватывает летящие из вертолета ящики и пытается складывать их
аккуратно - вероятно, для самоутверждения. Пагава нетерпеливо прыгает
возле вертолета и все время поглядывает то на Волну, то на башню контроля.
Ему явно не хочется улетать, и он жалеет, что он здесь старший. Маляев
стоит в стороне и тоже смотрит на Волну - не отрываясь и с холодной
враждой. А в тени коттеджа, где жил Патрик, стоит мой флаер. Интересно,
кто его туда отвел и зачем? На флаер никто не обращает внимания, да он не
нужен никому: осталось человек десять, не меньше. Вертолет хороший,
мощный, класса "гриф", но при таком грузе он пойдет с половинной
скоростью. Роберт поставил ящик на ступеньку.
уже знал, что все успеют.
хватит?
вертолета.
оглядывался. Он бежал изо всех сил, перепрыгивая через брошенные аппараты,
через грядки с декоративными растениями, через аккуратно подстриженные
кусты с пахучими белыми цветами. Он бежал к западной окраине. Справа над
крышами стояла черная бархатная стена, упиравшаяся в зенит, а слева палило
ослепительное белое солнце. Роберт обогнул последний дом и сразу наткнулся
на необъятную корму "харибды". Он увидел клочья зелени, застрявшие в
сочленениях исполинских гусениц, растерзанные лепестки яркого цветка,
прилипшие к траку, ободранный ствол молодой пальмы, торчащий между
ленивцами, и, не поднимая глаз, полез наверх по узкому трапу, обжигая руки
о накаленные солнцем перекладины. Все так же не поднимая глаз, он съехал
на спине в кабину ручного управления, уселся в кресло, откинул стальную
заслонку перед лицом, и вновь его руки заработали привычно, автоматически.
Правая рука протянулась вперед и врубила ток, левая одновременно включила
сцепление, перевела управление на ручное, а правая уже тянулась назад,
отыскивая клавишу стартера; и когда все вокруг заревело, загрохотало и
затряслось, левая, уже совершенно ни к чему, включила систему
кондиционирования. Затем - уже сознательно - он нашарил рычаг управления
поглотителем, отвел его до отказа на себя и только тогда решился
посмотреть вперед через отброшенную заслонку.
никогда не был так близко от Волны. Она была просто черная, без малейших
прожилок, и залитая солнцем степь до самого горизонта отчетливо рисовалась
на ее фоне. Была видна каждая травинка, каждый кустик. Роберт видел даже
землероек, желтыми столбиками ошарашенно замерших перед своими норками.
- заработал поглотитель. "Харибда" плавно раскачивалась на ходу. В зеркале
заднего вида прыгали в пыли здания поселка. Вертолета видно не было. Еще
метров сто, нет, еще метров пятьдесят - и довольно. Он покосился налево, и
ему почудилось, что стена Волны уже немного выгнулась. Впрочем, судить об
этом было очень трудно. А может быть, и не успею, подумал он. Он не сводил
глаз с белых дымных столбов, поднимающихся из-за горизонта. Дым
рассеивался быстро и был теперь едва виден. Интересно, что могло гореть в
"харибдах"?
поглядел в зеркало заднего вида. Долго, ох, долго возятся, подумал он.
Степь перед "харибдой" медленно темнела огромным треугольником, в вершине
которого находился поглотитель. Землеройки вдруг беспокойно запрыгали,
одна из них шагах в двадцати вдруг упала на спину, судорожно дергая
лапками.