расстроился. До Колонии мы шли молча и около павильона, в котором жил
Спиридон, расстались. Эдик сказал, что он посмотрит, как тут и что, а
потом вернется сюда.
помещении ярко светили лампы, гулко плескала вода. Запах здесь стоял
ошеломляющий - холодный, резкий, от которого съеживалась кожа, а в мозгу
возникали неприятные ассоциации: вспоминалась преисподняя, пыточные камеры
и костяная нога нашей Бабы Яги. Но тут уж ничего нельзя было поделать.
Нужно было преодолеть первый спазм и ждать, пока принюхаешься. Я сел на
край бассейна, спустил ноги и положил папку рядом с собой. Спиридона видно
не было - вода волновалась, по ней прыгали блики, крутились маслянистые
пятна.
видит, что пришли к нему в гости, папку ему принесли, которую он просил, и
не Выбегалло какой-нибудь пришел, а старый приятель, который все эти
штучки наизусть знает, - и все-таки нет! Обязательно надо ему лишний раз
показать, какой он могущественный, какой он непостижимый и как легко он
может спрятаться в прозрачной воде.
подмигивающий глаз величиной с тарелку.
глаз вижу. Очень эффектно. Как в цирке.
и не погружался, он все время был у поверхности, просто теперь он позволил
себе быть увиденным. Плоские дряблые веки его распахнулись мгновенно,
словно судно-ловушка откинуло фальшивые щиты, огромные круглые глаза,
темные и глубокие, уставились на меня с нечестивым юмором, и слабый
хрипловатый голос произнес:
порасскажу такую, что хуже всякой лжи. Ты сейчас похож на кучу грязного
белья, которую бросили отмокать перед стиркой.
середину бассейна. Перепонка, скрывающая основания его рук, стала
бесстыдно выворачиваться наизнанку, обнажилась иссиня-бледная поверхность,
густо усеянная сморщенными бородавками, из самых недр организма высунулся
в венце мясистых шевелящихся выростов и раскрылся, дразнясь, огромный
черный клюв. Послышался пронзительный скрежет: Спиридон хохотал.
вы все, сухопутные! И напрасно. У вас есть свои преимущества. Гулять
сегодня пойдем?
просил?
мерцать и переливаться перламутром. У меня зарябило в глазах, и потянуло в
сон. Представилось, что сижу я с удочкой ясным утром, солнышко греет,
блики бегают по теплой воде, и сладко так тянет все тело. Спиридон пустил
мне в лицо струю холодной воды, и я опомнился.
нечистой я бы умер.
на меня сон нагоняешь. Ты что, нарочно?
самых моих ног. - А где наш говорливый дурак? - спросил он. - И где твой
волосатый приятель?
у тебя за манера - оскорблять друзей?
такое.
тогда Полномочный посол?
он. - Можешь не отвечать. Вижу, что очень смутное. Дипломатия есть
искусство определять новые явления старыми терминами. В данном случае
совершенно новое для вас, людей, явление - мою искреннюю и нерушимую
дружбу меня сегодняшнего со мной завтрашним - я определяю старым термином
"Генеральное содружество".
меня со мной.
кем не можешь находиться в содружестве, даже со мной.
всегда одиноки. И всегда рады этому обстоятельству.
Пища.
прозвучало несколько по-хлебовводски, но я очень рассердился. - Ну и
отмокай здесь в своем гордом одиночестве, а я пойду.
присосков мне в штанину и не пустил.
все, сухопутные, правды не любите... Все что угодно вам можно говорить,
кроме правды. Вот мы, Гигантские древние головоногие, всегда говорим
только правду. Мы мудры, но бесхитростны. Когда я готовлюсь напасть на
кашалота, я предельно бесхитростен. Я не говорю ему: "Позволь мне обнять
тебя, мой друг, мы так давно не виделись!" Я вообще ничего не говорю ему,
а просто приближаюсь с совершенно отчетливо выраженными намерениями... И
ты знаешь, - сказал он, словно эта мысль впервые его осенила, - ведь
кашалоты этого тоже не любят! Удивительно нерационально построен мир.
Жизнь возможна только в том случае, если реальность принимается нами как
она есть, если черное называют черным, а белое - белым. Но до чего же вы
все не любите называть черное черным! А я вот не понимаю, как можно
обижаться на правду. Впрочем, я вообще не понимаю, как можно обижаться.
Когда я слышу неправду, когда Клоп называет меня трясиной, а ты называешь
меня грязными кальсонами, я только хохочу. Это неправда, и это очень
смешно. А когда я слышу правду, я испытываю чувство благодарности -
насколько Гигантские древние головоногие вообще способны испытывать это
чувство, - ибо только знание правды позволяет мне существовать.
брильянтом и жемчужиной морей?
себя не понимаешь.
говорить владыкам правду в глаза.
моего старинного личного врага - кашалота. Он был альбинос, и это уродство
сильно повлияло на его умственные способности. Сначала он объявил себя
владыкой всех кашалотов. Это было их внутреннее дело, меня это не
касалось. Но затем он объявил себя владыкой морей, и пошли слухи, будто он
намерен провозгласить себя господином Вселенной... Кстати, твои
соотечественники - я имею в виду людей - этому поверили и даже признали
его олицетворением зла. По океану начали ходить отвратительные сплетни,
некоторые варварские племена, предчувствуя хаос, отваживались на дерзкие
налеты, кашалоты стали вести себя вызывающе, и я понял, что надобно
вмешаться. Я вызвал альбиноса на диспут... - Спрут замолчал, глаза его
полузакрылись. - У него были на редкость мощные челюсти, - сказал он
наконец. - Но зато мясо было нежное, сладкое и не требовало никаких
приправ... Гм, да.
пол. - Что может быть благороднее диспутов? Свобода мнений! Свобода слова!
Свобода самовыражения! Но что касается Архимеда, то история, как всегда,
стыдливо и бесстыдно умолчала об одной маленькой детали. Когда Архимед,
открывши свой закон, голый и мокрый, бежал по людной улице с криком
"Эврика!", все жители Сиракуз хлопали в ладоши и безмерно радовались
новому достижению отечественной науки, о котором они еще ничего не знали,
а узнав - все равно не смогли понять. И только один дерзкий мальчик
показал на пробегавшего гения пальцем и, заливаясь смехом, завопил:
"Ребята! Э, пацанье! А ведь Архимед-то голый!" И хотя это была истинная
правда, его тут же на месте, поймав за ухо, жестоко выпорол солдатским
ремнем науколюбивый отец его.
Орлов Алекс
Махров Алексей
Флинт Эрик
Орлов Алекс
Прозоров Александр
Курылев Олег