Чтение 16–й страницы книги ~Наше сердце~

противоречии между надеждой и действительностью.

Он пробыл там до темноты, постепенно успокаиваясь и отдаваясь ей
издали с большим самозабвением, нежели отдавалась она, когда была в его
объятиях; потом вернулся домой, пообедал, не замечая того, что ест, и
сел ей писать.

Следующий день показался ему долгим, вечер - нескончаемым. Он снова
написал ей. Как это она не ответила ему, ничего не велела передать? На
второй день, утром, он получил краткую телеграмму, назначавшую свидание
на завтра, в тот же час. Этот клочок голубой бумаги сразу излечил его от
недуга ожидания, который уже начинал его терзать.

Она явилась, как и в первый раз, вовремя, приветливая, улыбающаяся, и
их встреча во флигельке ничем не отличалась от первой. Андре Мариоль,
сначала удивленный и смутно взволнованный тем, что не ощущал в их
отношениях той восторженной страсти, приближение которой он
предчувствовал, но еще более влюбленный чувственно, понемногу забывал
мечту об ожидаемом обладании, испытывая несколько иное счастье в
обладании обретенном. Он привязывался к ней узами ласк, самыми опасными,
неразрывными, теми единственными узами, от которых никогда уже не
освободиться мужчине, если они крепко обхватят его и так вопьются, что
выступит кровь.

Прошло три недели, таких сладостных, таких мимолетных! Ему казалось,
что этому не будет конца, что он всегда будет жить так, исчезнув для
всех и существуя для нее одной; и в его увлекающейся душе, душе
художника, ничего не создавшего, вечно томимого ожиданием, рождалась
призрачная надежда на скромную, счастливую и замкнутую жизнь.

Мишель приходила раза два в неделю, не сопротивляясь, привлекаемая,
должно быть, столько же радостью этих свиданий, очарованием домика,
превратившегося в оранжерею редких цветов, и новизною этих любовных
отношений, отнюдь не опасных, раз никто не имел права выслеживать ее, и
все-таки полных тайны, сколько и почтительной, все возраставшей
нежностью ее возлюбленного.

Но как-то она сказала ему:

- Теперь, друг мой, вам пора снова появиться в свете. Приходите ко
мне завтра днем. Я сказала, что вы вернулись.

Он был в отчаянии.

- Ах, зачем так скоро! - воскликнул он.

- Потому что, если бы случайно узнали, что вы в Париже, ваше
уединение показалось бы необъяснимым, возбудило бы подозрения.

Он согласился и обещал прийти к ней на другой день. Потом спросил:

- Значит, у вас завтра приемный день?

- Да, - ответила она. - И даже маленькое торжество.

Это было ему неприятно.

- Какое торжество?

Она засмеялась, очень довольная.

- Я при помощи разных ухищрений добилась от Масиваля, чтобы он сыграл
у меня свою Дидону, которую еще никто не слыхал. Это поэма об античной
любви. Госпожа де Братиан, считавшая себя единственной обладательницей
Масиваля, в полном отчаянии. Впрочем, она тоже будет, она ведь поет. Ну,
не молодчина ли я?

- Много будет гостей?

- О нет, только несколько самых близких. Вы почти со всеми знакомы.

- Нельзя ли мне уклониться от этого концерта? Я так счастлив в своем
уединении!

- О нет, друг мой. Поймите же, вы для меня самый главный.

Сердце его забилось.

- Благодарю, - сказал он. - Приду.

Глава 3

- Здравствуйте, дорогой господин Мариоль! Он обратил внимание, что
теперь он уже не "дорогой друг", как в Отейле. И последовавшее за этим
краткое рукопожатие было поспешным рукопожатием женщины, занятой,
озабоченной, поглощенной светскими обязанностями. Он направился в
гостиную, а г-жа де Бюрн пошла навстречу прекраснейшей г-же Ле Приер,
чуть-чуть иронически прозванной "богиней" за смелые декольте и
притязания на скульптурность форм. Ее муж был академик по разряду
Надписей и Изящной Словесности.

- А, Мариоль! - воскликнул Ламарт. - Где вы пропадали? Мы уже думали,
что вас нет в живых.

- Я путешествовал по Финистеру. Он стал делиться впечатлениями, но
романист прервал его:

- Вы знакомы с баронессой де Фремин?

- Нет, знаю ее только в лицо. Но я много о ней слышал. Говорят, она
очень интересна.

- Это королева заблудших, но она упоительна, от нее веет самой
изысканной современностью. Пойдемте, я вас представлю.

Он взял Мариоля под руку и повел его к молодой женщине, которую
всегда сравнивали с куколкой, бледной и очаровательной белокурой
куколкой, придуманной и сотворенной самим дьяволом на погибель большим
бородатым детям. У нее были продолговатые, узкие, красивые глаза,
немного подтянутые к вискам, как у китайцев; взгляд их, отливавший
голубой эмалью, струился между век, редко открывавшихся совсем, меж
медлительных век, созданных, чтобы что-то скрывать, чтобы беспрестанно
опускать завесу над тайной этого существа.

Ее очень светлые волосы отливали серебряными шелковистыми оттенками,
изящный рот с тонкими губами был, казалось, намечен миниатюристом, а
затем обведен легкой рукой чеканщика. Голос ее звенел, как хрусталь, ее
неожиданные острые мысли, полные тлетворной прелести, были своеобразны,
злы и причудливы.

Развращающее, холодное очарование и невозмутимая загадочность этой
истерички смущали окружающих, порождая волнение и бурные страсти. Она
была известна всему Парижу как самая экстравагантная и к тому же самая
остроумная светская женщина из высшего света, хотя никто в точности не
знал, кто она такая и что собою представляет. Она покоряла мужчин своим
неотразимым могуществом. Муж ее тоже был загадкой. Благодушный и
барственный, он, казалось, ничего не замечал. Была ли то слепота,
безразличие или снисходительность? Быть может, ему нечего было замечать,
кроме экстравагантностей, которые, несомненно, забавляли и его самого?
Впрочем, мнения о нем расходились. Передавали и очень дурные слухи.
Доходило до намеков, будто он извлекает выгоду из тайной порочности
жены.

С г-жой Бюрн ее связывало взаимное смутное влечение и дикая зависть;
периоды их близости чередовались с приступами исступленной вражды. Они
нравились друг другу, друг друга боялись и стремились одна к другой, как
два заядлых дуэлиста, из которых каждый высоко ценит противника и
мечтает его убить.

В настоящее время торжествовала баронесса де Фремин. Она только что
одержала победу, и крупную победу: она отвоевала Ламарта, отбила его у
соперницы, разлучила их и приблизила его к себе, чтобы приручить и
открыто записать в число своих завзятых поклонников. Романист был,
по-видимому, увлечен, заинтересован, очарован и ошеломлен всем тем, что
обнаружил в этом невероятном создании; он не мог удержаться, чтобы не
говорить о ней с первым встречным, и это уже стало вызывать толки.

Когда он представлял Мариоля, г-жа де Бюрн бросила на него взгляд с
другого конца гостиной, и он улыбнулся, шепнув своему другу:

- Посмотрите, как недовольна здешняя повелительница.

Андре взглянул, но г-жа де Бюрн уже повернулась к Масивалю,
показавшемуся из-за приподнятой портьеры. Почти сразу же вслед за ним
появилась маркиза де Братиан, и это дало Ламарту повод сострить:

- А знаете, мы ведь будем присутствовать при втором исполнении
Дидоны. Первое, как видно, состоялось в карете маркизы.

Г-жа де Фремин добавила:

- Право, очаровательная Мишель теряет лучшие жемчужины своей
коллекции.

В сердце Мариоля вдруг пробудилась злоба, почти ненависть к этой
женщине и внезапная неприязнь ко всему этому обществу, к жизни этих
людей, к их понятиям, вкусам, их мелочным интересам, их пустым
развлечениям. Воспользовавшись тем, что Ламарт склонился к молодой даме
и стал говорить ей что-то вполголоса, он повернулся и отошел.

Прекрасная г-жа Ле Приер сидела одна, в нескольких шагах от него. Он
подошел поздороваться с ней. По словам Ламарта, в этой передовой среде
она была представительницей старины. Молодая, высокая, красивая, с очень
правильными чертами лица, с каштановыми волосами, сверкавшими огненными
искрами, приветливая, пленявшая своим спокойствием и
доброжелательностью, невозмутимым и в то же время умным кокетством,
страстным желанием нравиться, скрытым за внешне искренней и простой
сердечностью, она снискала себе верных поклонников, которых тщательно
оберегала от опасных соперниц. Ее салон состоял из близких друзей,
которые, впрочем, единодушно восхваляли также и достоинства ее мужа.

Между нею и Мариолем завязался разговор. Она очень ценила этого
умного и сдержанного человека, о котором мало говорили, в то время как
он стоил, пожалуй, больше многих других.

Входили запоздавшие гости: толстяк Френель, запыхавшись, проводил в
последний раз платком по всегда влажному, лоснящемуся лбу;
великосветский философ Жорж де Мальтри; потом, вместе, барон де Гравиль
и граф де Марантен. Де Прадон с дочерью встречали гостей. С Мариолем де
Прадон был очень любезен. Но Мариоль грустно смотрел на то, как г-жа де
Бюрн переходит от одного к другому, занятая всеми больше, чем им.
Правда, два раза она бросила на него быстрый взгляд, как бы говоривший:
"Я думаю о вас", - но взгляд столь мимолетный, что он, быть может,