или Серапион Владимирский... И он уже видит себя в церкви, и тьмы тем
народа, внимающих ему... Быть может, то, что их имение крушится, - перст и
указание Божие? Может, и всему граду Ростову уготовано: пасть, и падением
своим, горькою судьбиной, от разномыслия и духовного оскудения произошедшей,
научить других? Что должен содеять он, чтобы не погибла родная земля и чтобы
не зря прошла его жизнь, чтобы свет его разума не растаял в небытии, как
тает весеннее облако в высокой голубизне небес?
соучаствовать в возрождении родимой земли!
Глава 14
татарскою ратью дошло в Ростов восемнадцатого августа, на третий день после
праздника Успения Богородицы.
клубами, даже не оседая. Потрескивало пересушенное дерево.
свинцовые облака никак не разражаясь дождем. Темное синее небо висело над
головою, словно сверкающий начищенный щит, и сходное с блеском металла
солнце жгло поникшую пыльную листву дерев и обливало горячим золотом
клонящие долу хлеба. Казалось, в самом воздухе, потрескивающем от жары,
копилось тревожное ожидание беды и раззора.
грохота. Тяжелая туча, затмившая солнце, казалось, только-только еще застила
свет, а уже обрушилось тысячью игл, вздыбило пыль в переулках, волнами пошло
по морю хлебов, оступившему город, захлопали калитки, рванулись с веревок
развешанные портна, куры, с криком взлетая в воздух, разбегались и прятались
от дождя, и уже дружно заколотило по кровлям, и дохнуло грозовой свежестью в
улицы, и в ослепительно белые, разрезаемые ветвистыми струями молний края
облаков вонзились стаи испуганных галок и ворон, и молодки, завернув подолы
на головы, сверкая голыми икрами крепких босых ног, с радостным испугом, с
веселыми возгласами побежали, шлепая по лужам, прятаться от дождя в калитки
и подворотни домов, когда в город ворвался, со скачущим вестником, грозный
голос тверской беды.
Шевкал ли, убит! Беда!
воды, ворвался высокий, тревожный голос колокола, - один, другой, третий.
вызванивать набат.
окоема, еще неслись, догоняя, лохмы сизых туч, и еще моросило, пересыпая
серебряными нитями отвесные жаркие лучи освобожденного от облачного плена
юного солнца, а уже на площади перед собором гомонило разномастное,
поспешное вече. Орали, пихались, требовали князей, думных бояр и епископа,
кого-то стаскивали с коня, кого-то, упирающегося, вели к помосту:
водоворотом занесло в самую гущу, - рванулся в толпе. Непрошенные, нежданные
даже слова рвались у него из груди:
глумливо вопросил узнавший Стефана горожанин.
попурхивай! Чей-то таков? Кириллов, никак, сынок! Батько где?! От ево ли
послан, али сам, по младости, по глупости?
Так, што ли?! К оружию, граждане!
батька, лучше скажи! Тверичи сами затеяли, им и расхлебывать! Нас не трогают
пока!
бояре? Где рать? Мы смерды, у нас и оружия нет! Где старосты градские?
да брони, ты, што ль? Вятшие пойдут, тады и мы на рать станем! То-то и оно!
сказывают, тоже утек из Твери? Во гради он? То-то ж!
и не пробился к лобному месту, где с возвышения то тот, то другой краснобай
бросали в толпу всполошные слова. Их тянули вниз за сапоги, за полы, на
помост взбирались новые, кричали яро:
граде, ни совета во князьях, ни единомыслия в боярах. Кто прятался в тереме,
повелев слугам кричать, что его нетути, кто, взмыв на коня, мчал прочь за
городские ворота, кто увязывал добро, махнувши рукою на все:
Стефан с трудом выбрался из обманувшей его толпы, которая, виделось уже,
собралась просто так, пошуметь, но ничего не решит и ни на что не решится
без руководителей своих, которые, в сей час, сидят, попрятавшись от черни, с
единою мыслью: лишь бы без нас, да мимо нас, лишь бы кто другой!
и, шатаясь, побрел домой. Уже за несколько поприщ от города нагнал его
старик Прокофий с конем, тоже напрасно проискавший своего молодого
господина, и теперь донельзя обрадованный, что не пришлось ему ворочаться
домой одному, без Стефана, под покоры и укоризны боярыни.
опалило страхом, и пригнулась, пришипилась земля, с ужасом ожидая одного:
что-то будет?
земля, не вышли самозваные рати, не встрепенулись ратные воеводы, не
двинулись дружины, не подняли головы князья... А когда дошли вести, что Иван
Данилыч московский вызван в Орду, и суздальский князь, Александр Василич,
отправился туда тоже, поняли:
Глава 15
с дерев. Жители зарывали корчаги с зерном, прятали в тайники, что поценнее,
уходили в леса, отрывая себе звериные норы в оврагах - хоть там-то
пересидеть беду!
Ордою. Мелкие князья, пася себя и смердов своих, об одном молили Господа:
токмо о споре с Ордою, но даже и о спасении...
вьюгах, под вой волков и метелей, на землю русичей в бессчетный раз
надвигалась степная беда.
островерхих шапках, на мохнатых низкорослых лошадях по дорогам страны.
Тверь, и с ними шли, верною обслугою хана, рати москвичей и суздальцев.
Только в книгах о седой старине, да в мятежных умах книгочиев оставалась,
сохраняла себя в те горькие годы былая единая Русь! О, вы, великие князья
киевские! О, слава предков! О, вещий голос пророков и учителей твоих, святая
Русская земля! Где ты? В каких лесах, за какими холмами сокрыта? В каких
водах, словно Китеж, утонули твердыни твои?
и труд, иссечь источники новые? Кто вырубит из скалы забвения родник живой и
омоет, и воскресит хладное тело твое? О, Русь! Земля моя! Горечь моя и боль!
***
смутно темнеют оснеженные и вновь ободранные ветром, крытые дранью и соломой
кровли боярских хором. Выбеленный снегом тын то проглянет острыми зубьями
своих заостренных кольев, то вновь весь скроется в воющем потоке снегов.
Деревня мертва, оттуда все убежали в лес. Только здесь чуется еле видное
шевеление. Мелькнет огонь, скрипнет дверь, промаячат по-за тыном широкая
рогатина и облепленный снегом шелом сторожевого. В бараньих шубах сверх
броней и байдан, кто с копьем, кто с рогатиною, кто с луком и стрелами, кто
со старинным прямым мечом, кто с татарскою саблей, шестопером, а то и просто
с самодельною булавою да топором, они толпятся во дворе, смахивая снег с
бровей и усов, сами оробелые, ибо что смогут они тут, ежели татарские рати
Туралыкова и Федорчукова, что валят сейчас по-за лесом, отходя от
разгромленной, сожженной Твери, волоча за собою полон и скот, вдруг пожалуют
к ним, на Могзу и Которосль? Недолго стоять им тогда в обороне! И счастлив
останется тот, кого не убьют, а с арканом на шее погонят в дикую степь! Ибо
татары громят и зорят все подряд, не глядя, тверская или иная какая земля у
Контровский Владимир
Конюшевский Владислав
Орловский Гай Юлий
Свержин Владимир
Шилова Юлия
Сертаков Виталий