очумелой спросонь прислуги), нашел в поставце кувшин с квасом, крупно
отпил, рыгнул, посидел; поморщась, подумал, что надо выйти во двор - куда
тут? Накинул на рубаху ферязь, ноги сунул в татарские остроносые туфли,
взял в руки свечу. В сенях кто-то из наместничьих слуг кинулся к нему
впереймы, бормоча: <Сичас, сичас!> - проводил до места, дождал, когда
князь оправится, подал рукомой. (Татары, те с собою медный кувшин с водой
носят!)
Постоял, ежась, от речного холода, следя, как плывет слоистый туман. Ночь
уже переломилась, и небо светло отделилось от темной еще и окутанной паром
земли. Подумалось: поднять кметей и тотчас скакать в Москву! Подумалось -
и ушло. Издрогнув, полез вновь во тьму и тепло опочивальни.
Однако все просьбы повременить решительно отверг. Упившиеся кмети нехотя
седлали и торочили коней. Скликая отставших, провозились часа полтора, и
Симеон уже начинал гневать не на шутку, пока, наконец, весь поезд был
собран и потянул на рысях, пыля, по московской дороге. Деревни теперь
пошли знакомые, почитай свои - ближних бояринов московских, - и хлеба, и
сена свои, и тучный скот, и убранные поля радовали как свое, кровное, и
уже охватывало и долило нетерпение: своя б воля, помчал впереди всех,
загоняя сменных коней!
и это ближе пришло к сердцу, чем давешняя коломенская гульба. В яме
последний раз сменили коней и к полудню другого дня въезжали в Москву.
маленький! На миг - только на миг - стало страшно: ему ли с его игрушечной
деревянной крепостцой спорить с Литвою и ханом, собирать Русь под руку
свою и мечтать об одолении векового врага? Впрочем, лишь на миг. Дорога
уже тут, за Даниловом, огустела народом. Город был многолюден, и это
чуялось по радостному толплению встречающих.
крест та принимал благословение и, вновь вдев ногу в стремя, легко
(сказывалась ордынская выучка!) взмывал на коня и ехал шагом, хотя
хотелось - в опор, хотелось не видеть никого, хотелось крикнуть:
<Погодите! Я человек! Муж и отец, а не токмо великий князь!> Нельзя. Князя
приветствует духовенство в золоте риз. Лица Феогноста и Алексия
праздничны. Алексий, благословляя его в свой черед, склочил лобастую
голову с клиновидной бородкою, глянул островато (впереди келейное и
прилюдное поздравление Алексия с наместничеством, наконец-то высочайше
утвержденным цареградской патриархией). Во взгляде, темно-прозрачном и
глубоком, проблеснула сдержанная, запрятанная в тайная тайных усмешка
сочувственного понимания. У Симеона отеплело на душе. Словно бы этого вот
только и не хватало - мудрого, чуть усмешливого ободрения. И еще отеплело
на душе, когда, наконец, узрел Василия Вельяминова, что, в сопровождении
двух сынов, встречал своего князя за Даниловым монастырем.
лезли под самые копыта узреть, потрогать, заглянуть в очи - словно родился
наново, словно не зрели никогда! <Домой хочу! Неужто не понимают?!> Но
опять хлеб-соль, теперь встречают купцы московские. Опять надобно слезать,
улыбаться, брать и передавать круглый каравай на серебряном блюде,
покрытом тканым рушником...
ждет, Настасья твоя! - кричали купцы. Улыбались участливо - гневать никак
нельзя было и на них...
валя вслед за князем, качает и подтапливает лодьи, на которые уложен
наплавной мост. Кто-то из ратных, оступясь, падает в воду, и его тут же, в
десяток рук, со смехом и криками, мокрого, достают из реки. На берегу, у
Кремника, под народом не видно земли. Толпа запевает <славу>. А он вдруг
пугается невесть чего: как его встретят дома? Ждут ли его?
хлебом-солью. Теперь - великие бояра Москвы. Надо слезть. Надо одарить
хотя словом, хотя взглядом каждого... Господи! Вон же мое крыльцо! Вон
там, за этим углом! Он уже почти готов зарыдать от нетерпения, усталости,
жуткого ожидания чего-то непонятного себе самому... И все-таки он
перемогает себя и сперва идет в собор Михаила Архангела, к могиле
родительской. Здесь, в каменной прохладе храма, под этою плитой, лежит
тот, кто приуготовил ему сегодняшний день! Отец, сейчас почти чужой,
далекий и до ужаса мертвый...
толпе жонок, слуг, дворовых бояринов и боярынь, - в распашном синем саяне,
Настасья, жена. И рядом сенная боярыня держит на руках дочерь. Хотя так!
Уставно, прилюдно... Глаза у Настасьи тревожные, радостно-испуганные. (Да,
жена, ликуй, я теперь - великий владимирский князь!) Он тяжело восходит по
ступеням. Коротко, взяв за плечи, притягивает к себе, целует, словно чужую
(отвык!). Целует в черед дочерь; приветствует всех, столпившихся на сенях;
и, уже чуя головное кружение, вступает, наконец, в особный, свой покой,
глядит на Настасью, на слуг - растерянно. Она, поняв, разом выпроваживает
всех, даже и тех, что с платьем и рушником, сама, усадив на лавку,
склонясь, стаскивает с него дорожные сапоги, сдергивает опрелые портянки
и, не поднявшись с пола, валится головою ему в колени, обнимая полными
руками, шепчет: <Ладо! Истомилась я за тобой!> И, не давая Семену ни
двинуть рукою, ни сказать чего, торопливо проговаривает: <Баня готова,
господине, идешь?>
стоило загодя, по-глупому, гневать на Настасью. Не князь ей нужен, вернее,
не только князь, а он, он сам, такой, каков есть. Отвечает глухо: <Иду!>
волевому усилию, проясняет мысля. Чистая одежда ласкает тело. Молитвенное
велелепие благодарственной службы строжит и укрощает смятенный дух.
поет хор.
имени твоего ради! - шепчет Симеон одними губами.
Алексей Петрович Хвост, и захватить его, посадить за приставы, тут же,
назавтра, назначив суд, будет нельзя. (Это он уже понял давеча, в бане!)
Нету сил содеять такое, дружины не собраны, а Хвост-Босоволков явится с
внушительною свитой, и, затем, многие за него... И Вельяминов не был
уставно посвящен в сан тысяцкого, токмо грамотою, посланною с дороги.
гнев, страшит и пугает днешнее бессилие свое, особенно непереносное ныне,
когда затеян поход на Новгород и уже оборужаются рати по городам... Что ж,
и он, как Узбек, не хозяин в дому своем?
Настасьей, расспросить о делах домашних. Перед толпою слуг вздел парчовое
платье, расчесал волосы, глядясь в полированное серебро ручного зеркала,
переменил сапоги с зеленых на красные и, только взглянув на жену (пир с
гостями, дружиною и боярами, мужской, на пиру ей не быть), вышел, излишне
прямо держась и пристукивая высокими каблуками. Пошел стремительно.
Глаза не сразу нашли в этой сверкающей дорогим платьем и драгоценностями
толпе супостатов - Вельяминовых и Хвоста-Босоволкова. Поначалу отметил
ордынских послов и гостей иноземных, отличных по платью, потом - высшее
духовенство в золоте облачений и уж потом - в череде бобровых, куньих и
собольих опашней, в атласном, аксамитовом, шелковом и тафтяном великолепии
праздничных одежд, сверкании золотых и серебряных оплечных цепей,
жемчужных и парчовых наручей - узрел, наконец, крепкого, осанистого,
празднично уверенного в себе Алексея Хвоста и супротив него насупленные
лики Вельяминовых.
Протасьичу. Чаша прошла вдоль столов. Василий, приняв, встал, поклонил
князю, выпил, степенно обтерев усы и бороду, а Симеон, по каменному лицу
Алексия, который старательно не замечал происходящего, тут же понял, что
оплошал, сорвался, что следовало и здесь ему погодить, не упреждая
событий.
Симеон тут же, разом, после пира, распорядил посылкою в Торжок наместника
и борцов взимать княжую дань - Бориса Семеновича и Ивана Рыбкина, опытного
данщика отцова, повелев им подобрать себе дружину и княжеборцев и ехать не
стряпая. Тверскому князю отсылались грамоты - не чинил бы препоны на
проезде через его земли Семеновых людей.
вправду, ждали. Тут угадал верно.) Дьяки с грамотами явились вмиг, возник
Сорокоум, как бы и не пивший хмельного пития, вестоноши помчали по улицам
Москвы, в ночь, собирать людей. Назавтра осталось токмо проводить ратных
да сказать им напутное слово. Не чуял, творя, что и тут батюшкова забота,
его замысел, его труды содеивают за него, Симеона, потому с такою
легкостью и сотворилась жданная посылка великокняжеских борцов.
не любил он хмельного пития). И дело, выплеснувшееся одночасьем, от гнева,
было свершено (а дело надобное и важное), и, уже возвращаясь из палат в
хоромы, встретил Настасью опять.
Волновалась излиха, как примет ладо ее иждивением сотворенную украсу
церковную. Тут и не выдержала, спросила сама. А уже настала темнота, и
Сертаков Виталий
Корнев Павел
Шилова Юлия
Сертаков Виталий
Круз Андрей
Орлов Алекс