галеру на пол-оборота к северу. Капли с весел падали в прошлое.
Сурожский пролив. Здесь поворачивают вправо, чтобы не врезаться в берег.
разбудил кормчего. Небо чуть-чуть бледнело.
поэтами, благословлена ими и ночь - начало ее до часа, когда все, и поэты,
отправляются спать.
награждена молчаньем - оно есть настоящая слава.
своей жизнью, и темное в темном становится сильнее, и не знаешь, кто там
плеснул - рыба или чудовище со змеиной головой. Дневные насмешники ночью
молятся, если умеют. И гребцы гребут, гребут, и кормчий ведет галеру, не
уклоняясь с дороги. Может быть, потому, что море не лес, что нельзя,
бросив корабль, в страхе залезть на дерево? Или потому, что нужно жить,
кормить себя и своих? Может быть... Море - как жизнь: никуда не уйдешь.
морской ночи человека навещают мысли, в которых днем себе самому
признается только храбрый. Да и думает о подобном он больше других. У него
ум поживее, воображенье щедрей - на то он и храбрый. Другой, потупее,
бывает смел не от храбрости - от глупости.
хрящеватой, сухой холмистой земли и круто оборвалась водой и над водой.
счету - верст пятнадцать.
узеньким, как ножка у вазы, бережком внизу. Тот же цвет, то же сложение:
сверху мощным, многосаженным пластом земли, черновато-серой, с морщинами,
как лысая шкура; снизу - прослойками одинаковых раковин. В своей глубине
залив закрывается берегами наглухо. Мысы и повороты замыкают для глаз и
пролив, и само Сурожское горло.
берега, азиатов, с жителями западного, европейцами. Лань, спасаясь от юных
охотников, бросилась в воду с восточного берега. Преследователи тоже
пустились вплавь и вышли на таврийском берегу. К северу от Тмуторокани и
Корчева есть место, где подобное могло случиться. Восточный берег
вытягивается тонкой, сужающейся стрелой, западный берег тянется встречь.
Тому, кого сюда загонят. нет другого спасенья, как в воду. Здесь, в
Сурожском горле, от суши до суши всего версты три.
столетий до дня, когда херсонесская галера с комесом Склиром входила из
моря в пролив. Итак, не будь быстроногой испуганной лани и охотничьей
пылкости, Азия и Европа, чтобы познать друг друга через Сурожский пролив,
ждали бы еще сколько-то веков?
легендой. Как понимали ее и местные жители, и приезжий писатель, нам
неизвестно.
событий, легко справляться с любыми преданьями: написано - и толкуй буква
в букву. По характеру начертания книжник определит время, по манере
выраженья часто укажет и автора или обнаружит подделку. Что же касается
смысла, то лани быстроноги, юность пылка и до нашего дня, на охоте - тем
более. Иное приходит на ум путешественнику. Не только в узости, но и в
самых широких местах Сурожского пролива хорошо виден противоположный
берег, строенья, деревья. Ночью различим даже слабый огонек. В тихую
погоду мальчишка одолеет пролив на двух связанных бревнах.
после тихой ночи, на песчаном бережку находят след - отпечаток толстого
тела, ушедшего в воду. Это выходной след полоза. Входного следа нет,
сколько ни ищи: полоз ушел на тот берег. Наскучив давить мышей, сусликов,
зайцев, полоз уплыл на охоту давить лягушек в кубанские плавни. Он плыл
всю ночь, легко держа над водой плоскую голову, не видя берегов и
соображая дорогу по звездам. Или - своим особым способом по опыту
тысячелетий.
черным, хотя слова и словесные образы прошлых дней изменялись, как суждено
измениться нынешним, пока люди способны жить. Новая мысль наряжается в
старые слова, старые мысли одеваются новыми.
понятный для современников рассказчик? Почему историк записал будто бы
нелепость, недостойную зрелого разума? Есть ответ только на последний
вопрос: для тогдашних читателей нелепости не было, они понимали рассказ.
любит загадки, любит игру изменчивых символов. Унижать умерших,
возноситься над якобы глупыми предками так же неумно и так же опасно, как
презирать современников. Как бы и наши дела не показались детски наивными
скорохвату-потомку, который, как мы, не потрудится сообразить, что
начальный, постоянно трезвый смысл неминуемо воплощается в изменчивые
слова, в их живые, то есть меняющиеся, сочетанья. Слова кипят, пенятся,
как морские волны.
как предыдущая, хотя их, вызывает единая сила, не изменившаяся как будто
за десятки столетий. Вдобавок - волны никуда не бегут, вода остается на
месте, Море обманывает, выдавая изгибы за бег.
земли, увлажненной недавними ливнями. Туман закрывал дали пролива, и
видимость не превышала пяти верст. Над морем было ясно. Русский маяк на
левом, таврическом, мысу виделся кучей камней на холме.
глубины были достаточны и для тяжелых кораблей, кинкирем с пятью ярусами
весел, которых уже давно не строили. Но кое-где со дна поднимались скалы.
Отмели перемещались, завися от течений. Течения изменялись по временам
года и после сильных дождей, когда увеличивался сток воды из Сурожского
моря. После бурь на Русском море отмели перестраивались от глубокого
волненья.
не посадить корабль на мель, кормчий не смеет доверяться вчерашнему
званию.
кормчий Склира, указывая на правый берег.
держится, висит, пока ее не размочит дождь.
пришла от правого берега и чуть-чуть качнула галеру.
освобождая пролив. Его оживляли десятки челнов. Во многих местах от берега
бежали, как дорожные вехи, тонкие шесты. На них удерживались ставные
неводы. Стенка сети шла почти от сухого берега в глубину, завершаясь
ловушкой-поворотом. Нехитрая для земного зверя, такая западня была не по
плечу скудоумной рыбе.
Ценную рыбу бросали в челн черпаком или острогой, ненужную пускали на
волю. Пусть живет. Неугодная человеку, пригодится в море. В нем, в море,
как и на земле, один охотится на другого. Человеку положено брать нужное
ему, а зря портить не положено. Нарушив порядок, сам от того пострадаешь.
из рук. На каждом неводном шесте, куда еще не подтянул свой челн хозяин,
сидели рыболовы покрупнее в ожидании людей, чтобы попользоваться своей
частью.
якорь. Третий, крупный мужчина с окладистой бородой, встал и взялся рукой
за борт галеры, когда челн сблизился.
Склира в русском языке. И, стараясь исправить невежливость комеса,
осведомился: - Как князь Ростислав живет, здоров ли?
Поликарпос-правитель? - Получив ответ, ловец продолжал состязание: - Что
базилевс Константин? Спокойно ли правит? Не оставляет ли вас в забвении
милостями?
которая держалась за борт, золотой крест на золотой же цепочке под
распахнутой на груди серой рубахой грубой ткани. Ловец, как видно, был
человек не простой. Они встретились глазами. Комес поднял руку,
приветствуя, и ловец поклонился головой, как равный.
кормчий.
косой. В иные года коса соединялась с берегом, в другие, превращаясь в
остров, оставляла проход.
под днищем четверти три.
срамиться, бороздя днищем илистые пески. Обход острова потребовал бы более
Мурич Виктор
Зыков Виталий
Курылев Олег
Никитин Юрий
Майер Стефани
Витковский Евгений