ки, которые, как кожура, защищают мягкую сердцевину от повреждений,- так
думал д-р Сук, лежа в постели и глядя на ключ. Вместе с тем мысли при
соприкосновении со словами точно так же быстро гаснут, как слова при
соприкосновении с мыслями. Нам остается только то, что сможет пережить
это взаимное убийство. Короче говоря, д-р Сук хлопал глазами, мохнатыми,
как мошонка, и ничего не мог понять. Главным образом его удивляло не то,
откуда у него во рту ключ, Что только человек не сует в свой единствен-
ный рот за всю жизнь (будь рот не один, может, мы были бы более разбор-
чивы)! Как-то недавно, после пьянки, он вытащил из собственной глотки
целую свиную голову, причем в наморднике. Его удивляло другое. По его
оценке, ключу этому было не менее тысячи лет, а заключения профессора
Сука в области археологии обычно принимались безоговорочно. Научный ав-
торитет профессора Сука был непререкаемым. Он сунул ключик в карман брюк
и принялся грызть ус. Стоило ему утром погрызть ус, как в его памяти
сразу всплывало, что он накануне ел на ужин. Например, сейчас он сразу
же вспомнил, что это были тушеные овощи и печенка с луком. Правда, усы
при этом иногда вдруг начинали пахнуть, например, устрицами с лимоном
или еще чем-нибудь таким, что д-р Сук никогда бы в рот не взял. Тогда
д-р Исайло попытался восстановить в памяти, с кем он накануне в постели
обменивался впечатлениями об ужине. Вот так этим утром он добрался до
Джельсомины Мохоровичич. У нее всегда семь пятниц на неделе, улыбка из-
рядно приправлена специями, глаза немного косят, так что когда она мор-
гает, веки давят ей на нос. Ручки у нее ленивые и такие теплые, их можно
сварить яйцо, а волосы шелковые, и доктор Сук завязывает ими новогодние
подарки, и женщины всегда узнают их, даже когда они отрезаны.
готовился выйти из дому. В настоящий момент он находился в столице, где
всегда наведывался в родительский дом. Здесь тридцать лет назад профес-
сор Сук начал свои исследования, которые уводили его все дальше и дальше
от этого дома, и он невольно чувствовал, что путь его закончится далеко,
не здесь, в каком-то краю, где стоят холмы, поросшие соснами, напоминаю-
щие разломанный хлеб с черной коркой. И все же его археологические исс-
ледования и открытия в области арабистики, и особенно труды о хазарах,
древнем народе, который давно исчез с арены мировых событий, оставив ис-
тории изречение, что "и у души есть скелет и этот скелет - воспомина-
ния", по-прежнему оставались связаны с этим домом. Дом когда-то принад-
лежал его левоногой бабке, в которую и он родился левшой. Сейчас здесь в
доме его матери, госпожи Анастасии Сук, на почетных местах расставлены
книги д-ра Сука, переплетенные в мех от старых шуб, они пахнут смороди-
ной, и читают их с помощью особых очков, которыми госпожа Анастасия
пользуется только в торжественных случаях. Пестрая, как форель, госпожа
Анастасия носила свое имя во рту, как монетку, которая мешает, и ни разу
за всю жизнь на него не откликнулась и не произнесла его вслух. У нее
были прекрасные голубые глаза, как у гусыни, и сын регулярно заставал ее
с какой-нибудь из своих книг на коленях и с кусочком чьего-нибудь имени
(как правило - отцовского), который, выплюнутый, лежал у нее на губе и
был немного испачкан кровью. Годы, густые, как каша, и непроходимые, че-
рез которые доктор Сук пробирался в последние десятилетия, собирая ар-
хивные выписки, фотографии старых монет и осколки кувшинов от соли, для
того чтобы строить из них столп истины, в последнее время все яснее и
яснее давали ему понять, что мать приближается к нему из огромной дали и
возвращается в жизнь. Она возвращалась через его старость и через его
морщины - все больше и больше, по мере того как он делался более зрелым,
- вытесняя с его лица и тела те особенности, которые а себе следы его
умершего отца. Он на глазах превращался все больше и больше из него в
нее, а теперь, когда он был вынужден жить один и заниматься домашними,
женскими, делами, в его руках оставалось все меньше отцовской ловкости,
и все чаще в медлительности и неуклюжести собственных пальцев он узнавал
движения матери. Его визиты в родительский дом, редкие и обычно связан-
ные с днями рождений (именно таким был и сегодняшний), тоже начали при-
обретать совершенно новые черты. Вот и теперь мать встречает его в две-
рях, целует в голову, ведет в угол, где раньше стоял высокий детский
стул, а теперь кресло, привязанное, как поросенок, к дверной ручке.
ну, - самые прекрасные и самые счастливые часы моей жизни были связаны с
такими ужасными трудностями, что я еще до сих пор их помню. А помню их,
а значит, помню и тебя, но не как счастье, а как радостные усилия, кото-
рые почти непереносимы. Почему же так невероятно, до изнеможения трудно
быть счастливой? Но все это давно прошло, как дым. Я смирилась с тех
пор, как перестала быть счастливой. И все же, смотри, есть еще кто-то,
кто меня любит, кто меня помнит! - И она вынесла связку его писем, напи-
санных ей. - Представляешь, Саша, от профессора Сука!
целует их и читает ему вслух с выражением триумфа, как под звуки военных
маршей, и только что не забывает попрощаться с ним, когда он отправляет-
ся спать к себе в гостиницу. Иногда она быстро целует его на прощание,
так что он невольно чувствует под платьем ее грудь, похожую на груши из
компота.
своих исследований, когда глаза его стали быстрыми, а губы медленнее уш-
ных раковин, когда его книгами начали все чаще пользоваться в археологии
и ориенталистике, у него появилась еще одна причина наведываться в сто-
лицу. Однажды утром здесь, в большом здании, пышном, как слоеный торт, в
шляпу, из которой позже вытаскивают записки, было опущено и имя д-ра
Исайло Сука. Правда, ни в тот раз, ни позже оно не было вытащено, однако
д-р Сук регулярно получает приглашения на заседания в этом здании. Он
приезжает на них со вчерашней улыбкой, растянутой на губах, как паутина,
и теряется в коридорах, в круговых коридорах, идя по которым, однако,
никогда нельзя прийти на место, с которого ты начал движение. Ему каза-
лось, что это здание похоже на книгу, написанную на незнакомом языке,
которым он еще не овладел, коридоры - на фразы чужого языка, а комнаты -
на иностранные слова, которых он никогда не слышал. И он нисколько не
удивился, когда ему однажды сообщили, что он должен быть подвергнут обя-
зательному здесь экзамену в одной из комнат на первом этаже, где пахнет
раскаленными замочными скважинами. На втором этаже, где вытаскивались
свернутые трубочкой бумажки, авторитет его книг был бесспорным, однако
этажом ниже в том же самом здании он почувствовал себя коротконогим,
будто штанины его брюк постоянно удлиняются. Здесь болтался народ, под-
чиненный тем, что были этажом выше, но здесь его книги не принимались
всерьез, и его ежегодно подвергали экзамену, причем предварительно тща-
тельно проверялось, кто он такой. После экзамена, однако, д-ру Суку не
сообщили опенку, которая, конечно же, была где-то зафиксирована, правда
председатель экзаменационной комиссии весьма похвально отозвался о про-
фессиональных данных кандидата. В тот день д-р Сук с большим облегчением
отправился после экзамена к матери. Она, как и обычно, отвела его в сто-
ловую и здесь, закрыв глаза, показала ему прижатую к груди новейшую ра-
боту д-ра Сука с авторским посвящением. Из учтивости он в
да, усадила его на табуретку в углу комнаты, с обычной присказкой, кото-
рую доктор Сук помнит еще с детства, - "Присядь тут на минутку!" - и
растолковала ему сущность научного вывода, который подтверждает эта ра-
бота. Пока она говорила, ее радость походила не столько на грусть коме-
дианта, сколько на веселость персонажа трагедии. С завидной точностью
она пересказала сыну, что профессор Сук установил: ключи, найденные в
одном глиняном сосуде в Крыму, вместо головок имели серебряные, медные
или золотые имитации монет, встречавшихся у варваров. Всего нашли сто
тридцать пять ключей (д-р Сук считал, что их было до десяти тысяч в од-
ном сосуде), и на каждом он обнаружил по одному маленькому значку или
букве. Сначала он подумал, что это знак мастера или что-то в этом роде,
но потом заметил, что на монетах большей стоимости оттиснута другая бук-
ва. На серебряных монетах была третья буква, а на золотых, как он пред-
полагал, четвертая, хотя ни одного ключа с золотой головкой пока найдено
не было. И тут он пришел к гениальному выводу (на этом важном месте мать
попросила его не вертеться и не прерывать ее вопросами): он распределил
монеты по стоимости и прочитал зашифрованную запись или послание, кото-
рое возникнет, если буквы на монетах сложить в одно целое. Это надпись
была "ATE", и недоставало только одной буквы (той самой, с золотой моне-
ты, которую еще не нашли). Д-р Сук предположил, что эта недостающая бук-
ва могла быть одной из священных букв еврейского алфавита, - возможно,
это была буква "Хе", четвертая буква божественного имени... А ключ, ко-
торый ее носит, предвещает смерть.
месте и, увидев, что его стакан пуст добавила: - Один стакан хватит, два
- мало!
той самой шляпе за дверями, пахнущими раскаленными замочными скважинами.
Его не оповещали ни об этом, ни об итогах голосования.
вать какой-то пучок жил, который так глубоко и крепко врос ему в лопатки
и шею, что вытащить его почти невозможно. Экзамены теперь проводились
все чаще, и на председательском месте всегда сидел кто-то новый. У д-ра
Сука была одна студентка, которая очень рано облысела, но по ночам соба-
ка лизала ей темя, отчего на голове ее выросла густая пестрая шерсть.
Она была такой толстой, что не могла снять с пальцев свои перстни, и но-
сила брови в форме маленьких рыбьих скелетов, а вместо шапки - шерстяной
чулок. Спала она на своих зеркалах и гребнях и, разыскивая в снах своего
маленького сына, свистела, отчего он, лежа рядом с ней, не мог спать.
Сейчас она экзаменовала д-ра Сука, а ребенок сидел рядом, невыспавшийся
и лысый. Чтобы как можно скорее разделаться с экзаменом, по ходу дела он
отвечал и на вопросы ребенка. Когда все кончилось, он пришел обедать к
Семенова Мария
Лукин Евгений
Володихин Дмитрий
Роллинс Джеймс
Никитин Юрий
Глуховский Дмитрий