Чтение 16–й страницы книги ~Токеа и белая роза~

Первый же всплеск поднял в ночной воздух множество птиц: прямо над лодкой
неожиданно громко захлопали крылья. А каноэ легко скользило по воде, через
несколько минут оно уткнулось в восточный берег.

Когда вышли на сушу, индианка вновь взяла Джеймса за руку.

- Мой брат должен держать ухо востро. Пусть постарается не растерять
слова сестры. Луга здесь голы, деревьев мало. Сначала брат пойдет по этому
берегу, пока не зайдет солнце и не минует ночь. Потом он обратит лицо к
восходящему солнцу и жесткому ветру. Знает ли мой брат, из какой небесной
стороны доносится вой ветра? Деревья скажут ему. Их стволы грубее с того
бока, откуда дует ветер. Болот будет не много. Но если брат подойдет к
одному из них, он должен суметь обмануть тех, кто может его преследовать.

Она замолчала, ожидая ответа. Но молодой человек был слишком поглощен
размышлениями.

- Тропа моего брата, - сказала Канонда, - тем надежнее, чем больше
она петляет и путается. Теперь мой брат свободен, тропа его открыта. Когда
он попадет в вигвамы своего племени, пусть шепнет на ухо бледнолицым
девушкам, сто дочери краснокожих не менее великодушны. Мой брат не должен
забывать того, что сделали для него Роза и одна индианка, открывшая ему
тропу. Может быть, они уже подставили свои головы под томагавк своего
отца.

- Канонда! - в ужасе вскричал мичман. - Помилуй, что ты сказала? Мой
побег таит для тебя опасность? Этого я не потерплю. Я иду обратно. Я
дождусь мико и пирата!

Но девушка мгновенно выпустила его руку и устремилась к берегу. Он
бросился за ней, но она уже сидела в каноэ, легко и плавно рассекавшем
водную гладь. Из-за пелены тумана прозвучал голос удаляющейся Канонды, -
он угадал слова прощания, - и раздавался мерный удар весла.

Джеймс еще раз окликнул ее, но Канонда не отзывалась. Он заклинал
взять его обратно, но услышал лишь едва различимый плеск да тревожное
гоготание диких гусей.

Авантюрный дух, столь явственно отличающий англо-американскую нацию
от прочих народов и вот уже не одно столетие подвигающий ее на освоение
отдаленнейших краев, не знающий ни покоя, ни удержу, непреклонный и
гибкий, алчный и великодушный, опутавший землю сетью всесильной коммерции,
этот дух, не мыслимый без отваги и хитрости, наложил наиболее сильный
отпечаток на тех, кто занял обширные пространства между Миссисипи и
Атлантикой.

Флаги их реют на всех морях, гром их корабельных пушек потрясает
берега впадающих в море рек. Вы встретите янки повсюду, начиная от границ
Юго-Восточной Азии и Индийского архипелага до мыса Доброй Надежды и
студеной России. Они упорно оспаривают права на вековое господство и
торговую монополию у своего британского брата. Порой кажется, что самим
провидением назначено им разбрасывать семена свободы и облагораживать
страсть к наживе, лежащую в основе рискованной игры.

Стоит ли удивляться тому, что неистребимый азарт предпринимательства,
пролагавший ему путь в стойбища дикарей и в конторы цивилизованный
собратьев, не мог не пригодиться, когда подвернулась возможность прибрать
к рукам Луизиану.

Прошло уже более десяти лет с тех пор, как французы за пятнадцать
миллионов долларов продали эту огромную часть суши американцам. Янки
бросали недвижимость и устремлялись на новые земли. Эта неутолимая жажда
странствий столь глубоко укоренилась в натурах, что бесчисленные неудачи
лишь разжигали ее. И хотя после объединения штатов безбрежный поток
искателей приключений и неимущих бродяг сильно обмелел, все еще продолжали
появляться новые. От старых они отличались лишь тем, что были умудрены
опытом и собирались искать в глубине, а не на поверхности.

С востока длинными караванами двигались сотни и даже тысячи
переселенцев. Мужчины, женщины, дети и рабы тянулись в глубь материка,
чтобы обрести твердый берег и открытые торговые каналы. Леса содрогнулись
от топоров и зычных криков. На щедрой земле, как грибы после дождливой
ночи, там и сям появлялись городки и плантации. Пришельцы проникали в
самые дикие и глухие места, куда не заглядывал еще никто, кроме, может
быть, охотника-индейца. Семьи и скарб переправляли в укрытых парусиной
лодках - где вплавь, а где волоком, и с невероятным трудом поднимались
вверх по речкам, несущим свои воды к западному берегу Миссисипи.

Таким образом, уже тогда были положены первые камни в основания
нынешних городов Луизианы. И если мы теперь поражаемся той дальновидности,
с какой были выбраны места для них, то и тут нельзя не отдать должное
поистине несокрушимому духу предпринимательства.

Это пространное вступление не покажется излишним перед описанием
сцены, которую мы предлагаем читателям.

С мико и его воинами мы расстались в тот момент, когда они оттолкнули
свои каноэ от берега Натчеза и двинулись вверх по течению. В том месте,
где река круто изгибается в сторону запада, они оставили свои суденышки и
порешили разбиться на три группы, каждой из которых было определено свое
направление пешего перехода. Так на общем совете распорядился мико, строго
наставлявший молодых воинов всячески беречь охотничьи угодья. Такое
предостережение было тем более уместно, что распираемый собственной удалью
молодой воин часто видит особую доблесть в нарушении границ, разделяющих
места охоты различных племен. А это порой приводит к нескончаемым войнам.

Вместе с двумя десятками самых опытных своих воинов Токеа выбрал
узкую полосу междуречья Арканзаса и Ред-Ривера. С того дня, как отряд
разделился, прошло уже две недели, за которые мико успел пересечь леса и
равнины, уступами нисходящие к Ред-Риверу. Теперь же в кругу своих воинов
он сидел на склоне скалы у родника, где утром они взяли обильную добычу.
Пятеро старых воинов находились подле вождя. Перед ними горел костер, в
котле варилась дичь. На другом костре, окруженном четырьмя кольями со
скрещенными над огнем жердями, сушилась оленина. Воины помоложе свежевали
и разделывали тушу и уже несли к костру кострец и передние ноги. В небе
кружило множество слетевшихся на запах пернатых хищников. То один, то
другой камнем срывался вниз подобрать что-нибудь из потрохов.

У очагов царило обычное для индейцев сосредоточенное безмолвие. Лишь
временами обменивались они короткими фразами. Мико, казалось, не принимал
никакого участия в этом немногословном разговоре.

- Хуф, янкизы! - вырвалось у одного из молодых, возившихся с тушей.

Токеа мгновенно вышел из забытья. Его холодный пристальный взгляд
уперся в горстку юношей. Встретив взгляд, они подняли убитого оленя и
принесли к ногам вождя. Мико тщательно осмотрел голову животного: раны не
было видно, но на одном из рогов осталась едва заметная метка - он был
задет пулей вскользь.

- Янкизы охотились здесь, - заключил вождь, - они в половине
солнечного пути от места, где отдыхают окони.

Еще раз послышалось "Хуф!" - возглас предостережения. На сей раз его
издали все.

- Мои молодые воины должны дождаться возвращения Ми-ли-мача, - сказал
старик, указывая на голову оленя.

Прошло часа два. Индейцы доедали мясо, когда раздался пронзительный
свист. Все насторожились. Вскоре свист повторился, но звучал он уже
несколько иначе.

- Это Ми-ли мач, - сказал Токеа, - он напал на след целой толпы
бледнолицых.

И снова раздался свист, и опять он отличался от предыдущего.

- Янкизы вооружены топорами. Вместе со скво и детьми они идут через
леса. Воины окони должны избежать встречи, - с горечью пояснил он и,
поднеся руку к губам, ответил протяжным свистом.

Через минуту-другую индейцы окружили своего человека. Это вернулся
Ми-ли-мач, посланный в разведку.

- Мой брат нашел след? - спросил Токеа.

- Янкизы пришли в леса, чтобы отнять у окони места охоты.

Горькая усмешка искривила тонкие губы вождя.

- Их рука, - сказал он, - протянулась от Большой реки до Соленого
моря. Но им все мало.

Воины полукольцом обступили мико. Совещание длилось недолго. Вскоре
воины разошлись, а мико и Ми-ли-мач направились в ту сторону, откуда
только что появился разведчик.

Через несколько часов пути они оказались на вершине пологого холма, с
которого была видна долина большой реки. Они увидели дым костров, а ветер
донес гулкий стук топора. Старик угрюмо молчал, не двигаясь с места, потом
начал спускаться в долину. До его слуха долетали раздражающе громкие звуки
человеческих голосов и рубки леса. Наконец, взору его открылась просека. И
то, что он увидел, заставило его пошатнуться: он резко отпрянул, не веря
глазам своим, подобно несчастному скряге при виде опустошенной грабителями
кубышки.

Просека занимала не меньше трех акров леса. Первое, что бросилось в
глаза, - четыре шалаша из сучьев и веток, под их дырявой сенью лежало
несколько ребятишек. Неподалеку паслись лошади. Перепачканные копотью
женщины возились у котлов, подвешенных над двумя кострами. Кормящие
матери, удобно устроившись в своих качалках, баюкали младенцев. Стайка
мальчишек носилась вокруг хижины. Им поручили собирать хворост, чтобы
сжигать коряги и пни: вся просека была застлана дымом. Индейцу ничего не
стоило затесаться в толпу американцев незамеченным. Но когда он
приблизился к строящемуся дому, женщины разглядели его. Поначалу они
оцепенели от ужаса, но уже через несколько секунд поднялся крик: "Эй,
мужчины, сюда! Скорее!"

- Что тут у вас? - спросил появившийся из-за балок широкоплечий